Фартовое дело - Леонид Влодавец

Дуська улеглась на выпачканный Зоиной кровью диван, сбросила унты и стянула при помощи Юрки комбинезон. Гимнастерка уже была распорота, когда Зоя бинтовала рану в тоннеле. Повязка присохла, ее пришлось замочить горячей водой, чтоб не делать Дуське излишней боли. Зоя нашла спиртовку и шприц, прокипятила его, уложив в стальную коробочку, а затем нашла ампулы с новокаином. Пока она протирала Дуськино плечо спиртом, а затем вводила ей новокаин для местной анестезии, Юрка кипятил на той же спиртовке скальпель и маленькие маникюрные ножницы, поскольку никаких пинцетов, к сожалению, не нашлось.

— Возьми-ка ее за руки, под мышки, — велела Зоя, — а то дернется, упаси Бог…

— Да ничего, — сказала Дуська, опасливо поглядывая на скальпель. — Резать будешь?

— А как еще твой осколок выудить? Он в плечо сантиметра на два ушел. Терпи, казачка, атаманшей будешь!

Юрка сел на диван за спину Дуське и, просунув руки ей под локти, стал держать. Когда Зоя осторожно сделала надрез, Дуська, несмотря на анестезию, все же скрипнула зубами. Зоя руками чуть растянула кожу на Дуськином плече и ловко выдернула небольшой, с наперсток, осколочек. Наложив на рану свежую повязку, Зоя сказала:

— Полежи теперь, не вороши руку…

Глава VII

И тут Юрка вдруг услышал стон. Это стонала не Дуська, не Клава и не Зоя. Стонала немка, все так же лежавшая на полу, в промокшем от крови черном мундире.

— Добить надо, — глухо сказал Юрка, выдергивая «Вальтер».

— Не смей! — остановила Зоя. — Пленных убивать нельзя!

— А она в плен не сдавалась, — заметил Юрка. — Она тебе из «парабеллума» на всю жизнь заметки поставила… И Клаву… дай Бог, чтобы выжила!

— Все равно! — непреклонно сказала Зоя. — Раз жива, добивать не будем! Может, она какие секреты знает?

— Верно… — поддержала Дуська, — гляди, как ей тут квартирку оборудовали! Должно быть, не маленькая шишка!

— Ну, раз так, — согласился Юрка, — давайте лечите…

Вдвоем с Юркой Зоя выволокла немку из угла и уложила на ковер, подсунув под голову скомканную шубу Клавы.

— Ну ты и прострочил ее… — покачала головой Зоя, приподнимая немку и стаскивая с нее мундир. На белой рубашке с черным галстуком было три кровавых пятна: одно на правой руке, второе на боку справа, а третье на боку слева у самого бедра. Еще одна пулевая дырка обнаружилась на юбке, на правом бедре.

— Толку-то, — сказал Юрка, — четыре пули, а все без толку…

— Придержи ее под спину, я рубашку с нее сниму… — морщась от собственной боли, произнесла Зоя. Юрка с брезгливостью, которой раньше не ощущал, схватил немку за бока и ощутил под тонкой рубашкой теплое, мягкое, приятное на ощупь тело. Пахло от немки как-то особенно, какими-то нерусскими духами и мылом. Рубашку и галстук тоже сняли, и перед глазами Юрки появилось белое, холеное тело, гладкое, привыкшее к заботе. Первая пуля перебила немке предплечье, рядом с локтевым суставом. Кровь из вен текла густо, но артерии, должно быть, каким-то чудом остались целы. Зоя ловко накрутила жгут, наложила повязку.

— Шину бы надо… — сказала она, озираясь по сторонам. Юрка нехотя поднялся, взял из Клавиного вещмешка немецкий топорик, отобранный у ротенфюрера Байова, и несколькими ударами разбил в ванной табурет. Из обломков Юрка вытесал дощечку и дал Зое, которая занималась уже другими ранами немки. Обе раны на боках были почти такие же, как у Зои, пули только рассекли тело вскользь и пролетели дальше. Чтобы перебинтовать рану на правом боку, Зое пришлось снять с немки красивый атласный бюстгальтер нежно-голубого цвета, и Юрка увидел теперь и немецкие груди. Они были не меньше Клавиных, белые, с розовыми длинными сосками. Зоя забинтовала и рану на левом боку, а потом наложила шину на руку. Оставалась рана на бедре. Зоя недовольно посмотрела на Юрку:

— Отойди! Мне надо с нее юбку снять…

— Подумаешь… — покраснел Юрка. — Ты уж и за эту корову стесняешься! Как будто я не видел! Сама только что…

— Там необходимость была! — сказала Зойка сердито. — А зря пялиться нечего… Лучше приготовь, на что ее уложить…

— Да на полу поваляется! — сказал Юрка. — Может, Клавдию с кровати скинем, а эту стерву положим?

— Приставь два кожаных кресла к маленькому столику, возьми…

— Ладно, придумаю… — ворчливо оборвал Юрка. В нем боролись два человека: народный мститель и разведчик. Первый был всецело против того, чтобы немку лечить и выхаживать. По его разумению, все лечение можно было провести одним пистолетным выстрелом. Разведчик же был сторонником, хоть и не очень горячим, попытки выходить немку. Действительно, по всему получалось, что немка эта — персона непростая, а раз так, то польза от нее могла быть. Юрка соорудил немке постель из кресел, столика и Зоиной шубки, а кроме того, приволок из ванной толстое махровое полотенце размером с простыню. Оно было сухое, и немку решили положить на половину полотенца как на простыню, а из другой сделать как бы одеяло. Зоя попыталась было одна уложить немку, но это было ей не под силу: и немка была тяжелая, да и напрячься Зоя не могла, живот начинал болеть…

— Иди уж, помогай, — сказала Зоя Юрке, который, закончив сооружение постели, стоял у двери, демонстративно отвернувшись… Юрка подошел, взялся за немкины бока, и на пальцы его накатились зыбкие, теплые, нежные полушария… Юрке было приятно, но очень стыдно, он тащил немку, нарочно отвернув голову. Немку уложили на импровизированную кровать, подложили под голову одну из подушек с той кровати, где хрипло дышала и постанывала Клава, завернули в полотенце, а сверху набросили на нее Клавину шубу из романовской овцы.

— Много она крови потеряла, — сказала Зоя, осторожно присаживаясь на краешек кресла. — Переливание бы сделать… У эсэсовцев группа крови под мышкой нататуирована. Я думала, у бабы не будет, а у нее тоже. Вторая группа. Как мы все тут опохабили! Так хорошо тут было, а теперь повсюду кровь, тряпки, щепки…

— Ты хоть помнишь, что немцы за дверью? — сказал Юрка. — Думаешь, почему они нас в покое оставили? Потому что у нас ихняя баба осталась. Они боятся, что мы ее ухайдакаем, если они полезут. Да и сами могут невзначай зацепить! Начальству небось докладывают, а в коридоре засаду оставили… Дверь им эту надо взрывать, а это дело хитрое, тем более что тут все подземное можно порушить, если заряд неправильно подобрать. Может, саперов ждут…

— Где я? — раздался вдруг слабый незнакомый голос. Юрка нервно обернулся. Говорила немка. По-русски!

— По-человечески говорит… — пробормотал Юрка от неожиданности, словно вопрос задала змея или жаба.

— Хе-хе… — слабенько хихикнула немка, на ее бескровных губах появилось что-то похожее на улыбку, — кажется, я дома…

— Лежи да помалкивай, пока не пришили… — грубо сказал Юрка.

— Откуда вы русский знаете? — спросила Зоя, подходя к немке.

— Я русская, милая барышня… Русская немка. Я родилась в Петербурге, и меня зовут Анна Михайловна фон Гуммельсбах. Я крещена в православную веру, но в Германии меня перекрестили, и я теперь Ханнелора фон Гуммельсбах… Я гауптштурмфюрер СС… И я хочу умереть… А вы мешаете!

— Вы не умрете! — твердо сказала Зоя. — Вы в плену!

— Вот этого-то мне и не хочется, барышня, как вас там… Фрося?

— Зоя… — сказала девушка, разглядывая с удивлением новоявленную Анну Михайловну.

— «Зоя» по-гречески — жизнь… Вы говорите так, будто в ваших руках и смерть, и жизнь… Как я вас не убила?

— Скажи лучше спасибо, что я тебе мозги не вышиб, б… фашистская! — рявкнул Юрка.

— Великий и могучий русский язык… — Немка прикрыла глаза и застонала тихонько, а потом произнесла с каким-то особым, барским, никогда не слышанным ни Юркой, ни Зоей произношением: — В восемнадцатом году в нашу квартиру пришли матросы. Мне было восемь лет, но я отчетливо помню, как уводили отца. Его взяли заложником, когда был объявлен красный террор, а потом расстреляли в отместку за какого-то комиссара… Когда его уводили, отец был спокоен, а матушка и я рыдали… И тогда один матрос сказал громко: «Заткнитесь, б… буржуйские!» Я это прекрасно помню… О Боже, до чего же дошла наша бедная Россия!..

— Не ваша, — сказал Юрка, — и никуда она не дошла! Вам крышка, вам!

— Всем, как вы изволите выражаться, крышка… Нас взорвут здесь. Всех! — В голубых, со стальным отливом глазах Ханнелоры блеснул злорадный огонек. — Едва унтерштурмфюрер Рильке свяжется с командиром батальона и депеша пойдет дальше, прикажут: всех партизан и меня уничтожить… Не надейтесь, я не обеспечу вашей безопасности, господа то-ва-ри-щи!

— Стрельнуть ее? — спросил Юрка. — Она еще и белогвардейка недобитая!

— Дурак! — сказала Дуська. — Ей же, сучке, этого и надо!

— Тихо! — вдруг резко крикнул Юрка. За дверью, через пол слышался какой-то скрежет.