Впереди разведка шла - Александр Каневский

...Широк Днепр у Берислава. Даже летом его трудно преодолеть. А тут март, по реке плывет ледяное крошево. Нужно провести разведку огневых точек гитлеровцев. До черта их там у противника! А пока немец сидит, выжидает, изредка палит из пулемета, подсвечивает ракетами черную, беззвездную ночь.

Ротный собрал бывалых бойцов посоветоваться, как выманить немца, заставить его показать свои пушки, минометы, пулеметные гнезда.

— Я поплыву,— решительно ответил парторг, роты рядовой Василий Николаев.

В полночь на крохотном челноке он отправился на задание. Нарочно шумел, плескал веслами, то приближался, то удалялся от вражеского берега. Взад, вперед... Терпение у немцев, наконец, лопнуло. Ухнул орудийный выстрел. Второй, третий... У самых бортов лодки поднялись фонтаны...

А разведчики Бабанина засекали цели. В этом и состоял расчет командира.

Под утро, как только забрезжило, три резиновые лодки отчалили от берега. С первой группой отправился Николай Бабанин. Разведчики плыли осторожно, бесшумно разгребали ледяную шугу. Прошли фарватер. До берега — метров сто. Враг молчит, ночью, наверное, перетрудился. Но люди цепко вглядывались в ту сторону, затаив дыхание, прислушивались. И вдруг тишина отступила. Кручи засверкали вспышками огня. Одну лодку накрыло миной. Всплеск, крики, стоны...

— Всем в воду! Прыгай! — скомандовал Бабанин.

Подсчитал на берегу людей — в живых осталось только двенадцать разведчиков. Разбил их поровну на две группы, сразу же приказал лейтенанту Алексею Ежицкому и сержанту Александру Урбанскому блокировать дзоты. Те вскоре захлебнулись, их «хозяев» перебили и перекололи кинжалами.

Заняв дзоты, четыре маленьких гарнизона отразили шесть атак. Поняв, что русских так просто не взять, немцы выкатили на прямую наводку несколько пушек и стали в упор бить по дзотам. Под их обломками один за другим погибали десантники...

Вместе с Бабаниным в живых осталось только два разведчика. В критический момент он по рации связался со своим берегом, сообщил координаты и вызвал огонь на себя.

Залп «катюш» — и словно огромная стая огненнокрылых птиц метнулась в небо.

На месте захваченного плацдарма пятнами обуглилась земля, закиданная трупами и мертвым железом. Такую картину увидели автоматчики лейтенанта Котенко и другие переправившиеся подразделения бригады. А открыли им путь разведчики и саперы под командованием капитана Николая Бабанина.

Почему я написал «и саперы»? Да потому, что они всегда находились рядом с нами. Саперы! Их мужество, как сказал известный писатель, лишено блеска. Их отвага носит защитный цвет. Враг сапера незрим — он в тончайшей проволоке, в неприметном колышке, в пятнышке чуть взрыхленной земли.

За всю войну я знал многих именитых саперов, но неизменно на правый фланг ставил рядового Николая Полещикова. Особый талант этого уже зрелого, в годах бывшего столяра первой руки, специалиста по тонкой отделке дерева, раскрылся здесь, на Днепре.

...Утлый челнок, качаясь на волнах и лавируя между разрывами, приближался к правому берегу.

— Быстрей, быстрей, ребята! — торопил товарищей Николай.

Саперам одними из первых нужно прибыть на правый берег, чтобы разминировать его и проделать проходы для наступающих. Вскоре первая лодка уткнулась в прибрежный песок, и четверо саперов выскочили на берег, занятый гитлеровцами. Вторая лодка так и не дошла... Напарник Полещикова отошел чуть в сторону и упал, отброшенный взрывом. Раненый товарищ был его первым ориентиром — он знал манеру немцев укладывать мины в строгом порядке, на равном расстоянии. Пополз под огнем, ощупывая каждый сантиметр земли, ощущая прикосновение щупа к мине всеми нервами, а не только вытянутой рукой. А на очищенный берег уже высаживались бойцы, вытаскивали из лодок тяжелые стволы минометов.

Очистив проход для пехоты, Полещиков немедленно начал создавать переправу для орудий. Пошарив по зарослям и плавням, разыскал старые понтоны, что пролежали здесь с первых месяцев войны, забил пробоины деревянными пробками, наложил помост из досок, снятых с какой-то крыши,— и вот готов первый паром.

Двое суток не смыкали глаз бойцы отделения Полещикова, двое суток они были перевозчиками, и только когда немцы бежали, когда подошли строительные части, чтобы поставить постоянные мосты, Полещиков повел своих людей догонять бригаду.

А перед этим Николай Полещиков выполнил особо важное задание. В районе Казачьи Лагери следовало пробраться в тыл противника и взорвать мост, по которому немцы могли бежать, прихватив с собой технику и награбленный скарб.

Полещиков отобрал лучших людей из своего отделения. Ему требовалось немного помощников — восемь человек. Взяли по пять килограммов взрывчатки, ночью прошли через передовую — минеры, как и разведчики, всегда знают кратчайший путь в тыл врага. Всю ночь шли по степи, скрываясь от разъездов и патрулей в лощинах, балках, кустарниках. Вышли к реке, отыскали рыбачью лодку. Тут Николай разделил свой отряд: пятеро должны подойти к мосту по берегу и в случае, если немцы обнаружат минеров, завязать бой, отвлечь внимание; трое сели в дырявую лодку. Они вычерпывали воду пилотками и сапогами, но продолжали свой путь под покровом тумана. Молочный пар поднимался от воды. Было прохладно и тихо...

Минеры обложили взрывчаткой мостовой устой. Через мгновение над рекой грохнул взрыв. Он стал как бы сигналом к нашему наступлению. На востоке покраснело небо от залпов артиллерии, от молниеносных дуг гвардейских минометов, раздалось отдаленное «ура».

А восемь саперов отдыхали на кургане. Покурив и осторожно пригасив по плотницкой привычке цигарки, они пошли навстречу своим по степным балкам и перелогам...

О чем тогда думал Николай? Может, о том, что на Саратовщине в селе Новая Жуковка остались жена, двенадцатилетний сын, дочери, которым обещал вернуться? А может, до мельчайших деталей вспомнилась длинная фронтовая дорога и тот первый бой на Миусе?

Тогда они — четыре сапера и семь разведчиков — среди белого дня на бронетранспортере переправились через обмелевшую речку, спрыгнули с машины, припали к земле и поползли прямо к немецким позициям. Полещиков полз слева, три его товарища были рядом. Разведчики рассыпались по воронкам и прикрывали их своим огнем. Немецкие наблюдатели засекли смельчаков, артиллерийско-минометный огонь смешал воздух и землю в сплошной смерч, а саперы ползли и ползли вперед со щупами, прокладывая путь пехоте. Восемнадцать мин вынул тогда Полещиков, столько же обезвредили его товарищи.

...В Бериславе нам задерживаться долго не пришлось, но то, что я там увидел, холодило сердце. Город был мертв, разрушен, улицы из-за развалин утратили четкие очертания. Дотла сожжен механический завод, разрушены мастерские МТС, взорвана электростанция, мельница, выведен из строя водогон...

Уцелевшие жители бежали ночью на каюках, на досках, вплавь, неделями отсиживались меж двух огней в камышах и, полуголые, пробирались к нам. Тех, кому не повезло, гитлеровцы угоняли в тыл, ловили людей с собаками.

Страх сковывал оккупантов: они уже не верили ни в сверхсистему береговых укреплений, ни в усиленные патрули, ни в мины на воде. Расстреливали любую бочку, бревно, тень луны на водной глади, жгли и жгли ракеты, нервозно перекликались между постами. Ничего не помогло! Вот они — десятками валяются на улицах в скрюченных позах среди всякого хлама, затоптанных в грязь штабных бумаг, оккупационных марок, писем, фотографий... Такова цена справедливого возмездия!

По обочине понуро бредут пленные, глубоко засунув руки в рукава шинели. Большинство или очень молоды или очень стары, призваны по тотальной мобилизации. Им вдалбливали идею о «беспрепятственном походе» через Кавказ в Иран, Индию... Все рухнуло! Вместо экзотики — истощение, вши. Пленных много, но в наш тыл их сопровождают один-два автоматчика. Они и не пытаются бежать, знают — служба безопасности СД и гестапо жестоко карают попавших в плен. Не щадят и тех, кому удается улизнуть. Лучше уж числиться без вести пропавшим...

Румыны держатся бодрей, хотя и трясутся в своих горчичных шинелишках. Кто-то даже пытается напевать:

Фрунзе верди ди овес, 

Ундей друмул ла Одесс?*

* Зеленый лист овса. 

Где дорога в Одессу? (рум.)

— Держи оглобли в противоположную сторону,— смеются конвоиры.— Отвоевались, мамалыжники,— и охотно угощают изголодавшихся по куреву «сателлитов» махрой.

В шумной, галдящей, экспансивной толпе румын молчаливые немцы чувствуют себя чужаками, невидимая стена ненависти и презрения разделяет недавних союзников.

У развороченного каменного забора мое внимание привлек труп полицая без сапог, в толстых носках из грубой овечьей шерсти. Не удалось бежать прихвостню за своими хозяевами. Даже не успел содрать с рукава лоснящейся зеленой куртки повязку «Орднунгсполицай». Вот такие вурдалаки расстреливали, сгоняли людей на сборные пункты для отправки в «рейх», секли старых и малых плетьми, издевались «для внушения страха и поднятия своего авторитета».