Город Масок - Мэри Хоффман

Молодая женщина отправилась на лодке на Бурлеска, с сердцем, наполненным радостью не меньше, чем ее кошелек был наполнен серебром. Ее семья уже сомневалась, что Энрико вообще назначит день свадьбы: они были помолвлены очень давно. Но теперь, с деньгами, полученными от Герцогини, и тем, что дал ей жених, это стало возможно, и она ехала заказывать себе свадебное платье. И где еще в Лагуне искать белые кружева, как не в Бурлеска?

Есть одна особенная старушка на этом острове, чья работа была настолько изысканной, что слава о ней распространилась далеко за его пределами. Плода Беллини может и возьмет немного дороже, чем обычные мастера, но дето она сделает ей самое лучшее платье. Подруги Джулианы сказали ей. что найти ее будет очень просто. «Ищи белый дом. — говорили они, — он там только один».

Родольфо плыл очень быстро, ведя мандолу мимо оживленных каналов к женскому монастырю на севере городе, где, как он знал, Сильвия сейчас вносила пожертвования серебром для девочек-сирот, бывших на ее попечении. Когда она вышла оттуда и увидела Родольфо, самостоятельно управлявшего своей мандолой, глаза ее расширились от удивления и тревожных предчувствий.

Герцогиня отпустила своего мандольера и села в мандолу к сенатору. Она с любопытством посмотрела на седого мужчину, находившегося в каюте. Тот снял шляпу и представился как Гульельмо Кринаморте, слегка запнувшись, перед тем как произнести свое имя.

Родольфо отвел мандолу в боковой канал и, привязав се к вехе, спрыгнул к ним в кабину.

— К чему вся эта таинственность? — шутливо спросила Сильвия. — И кто твой компаньон? — Но улыбка слетела с ее губ, когда она разглядела выражение лица Родольфо.

— Я очень редко говорю тебе, что речь идет о жизни и смерти, — сказал Родольфо. — Но сегодня как раз такой случай. Ты знаешь о приказе задержать чужеземца, присутствовавшего в городе в Запретный день?

Герцогиня кивнула:

— Да, я подписала его этим утром. Очень необычно, правда? Я предположило, что это окажется очередным недоразумением.

— Я очень надеюсь на это. — ответил Родольфо. — А знаешь ли ты, о ком шла речь?

— Нет. — ответила Герцогиня. — ты сам знаешь, сколько бумаг мне приходится подписывать каждый день. Я не читала их, просто необычное обвинение бросилось мне в глаза.

— Речь шла о Лючиано. — сказал Родольфо и был поражен ее реакцией. Она мгновенно побледнела и схватилась за горло, как будто ей не хватало воздуха.

— Все в порядке. — сказал Детридж. успокаивающе похлопывая ее по другой руке, — юноши не было дома. Он ушел в свой мир, и его не будет еще несколько дней.

— Но есть кое-что, чего вы не знаете, — сказала все еще не пришедшая в себя Герцогиня. — Я подписала два приказа. И я уверена, что командир стражи говорил, что один из них для девушки. Я не читала и его и не знаю второго имени, но разве не в день после Венчания с Морен Лючиано впервые попал в Беллецию? И разве не в этот день он встретил Арианну?

Родольфо снова был удивлен. Он никогда но рассказывал Герцогине, кто показывает Люсьену город, и ничего не знал о расследовании, предпринятом Джузеппе.

— Мы должны вернуться — я отправлюсь к ее тете, Леоноре. — сказал он. — Это ужасно, что подобное случилось с такой юной девушкой.

— Родольфо, ты ничего но понял. — горько сказала Герцогиня. — Это не просто юная девушка. Я должна тебе кое-что рассказать…

Родители Люсьена отвели его в кафе во Дворце дожей. Это было место, стоившее того, чтобы принадлежать Беллеции — там можно было пять капуччиио и наблюдать, их гондолы скользят по каналу. Это кафе показал им американец. прежде чем покинуть их.

— Что случилось с тобой? — спросил отец Люсьена, до только они сели пить кофе с маленькими миндальными пирожными.

— Я думаю, что это из-за жары и толпы. — сказал Люсьен, — что-то вроде внезапного приступа клаустрофобии, — хотя он знал, что это было чем-то большим, просто он старался убедить родителей, что с ним все в порядке и им не нужно прямо сейчас возвращаться в отель Люсьен задумался: как много времени должно пройти после того, как он окончательно выздоровеет, прежде чем родителя перестанут обращаться с ним, как с куском мерлинского стекла.

Они же не будут вечно встревоженно смотреть на него после каждого чиха или зевка? И что будет, если он не поправится? Обычно Люсьен не имел ничего против того, чтобы быть единственным ребенком в семье, но в последнее время ему хотелось брата или сестру, чтобы снять с себя хотя бы часть этого груза — быть единственным предметом родительской любви. «Теперь я понимаю, что чувствует Арианна», — сказал он себе.

В белом доме на острове Бурлеска пожилая женщина показывала белое кружево молодой.

Выбирая материал для платья, вуали, различных предметов нижнего белья для медового месяца, а также для того, чтобы отделать постельное белье, уже лежащее в кедровом сундуке в доме ее родителей, будущая новобрачная была очень радостна и общительна. Старой мастерице стало любопытно, как случилось, что такая бесспорно симпатичная, но явно необразованная девушка может позволить себе такое роскошное подвенечное платье.

Выбор и покупка такого количества ткани заняли массу времени, и в течение дня Джулиана стала еще разговорчивой. Близость исполнения ее желаний сделали ее неосторожной, и она позволила себе столько намеков, что Паоле не составило труда заполнить пробелы — ей очень не понравилось то, что она узнала об Энрико и его щедром хозяине ди Киммичи.

Если Джулиана и была удивлена количеством примерок, необходимых по мнению мастерицы, то она этого не показывала. Ее обрадовала возможность провести еще несколько дней так же приятно, как этот: сидя среди великолепных кружев и обсуждая свою предстоящую свадьбу с такой приятной женщиной.

Арианна хотела увидеть мать. Пока что с ней обращались очень хорошо, хотя навещать не разрешали. неизвестность очень мучила девушку. Арестовали ли Люсьена или он успел стравагировать домой прежде, чем пришла стража? По крайней мере, он был с Родольфо, человеком очень влиятельным, особенно по сравнению с тетей Леонорой.

Ночь в камере была ужасной. Там было темно, гораздо темнее, чем в ее спальне в Торроне или здесь, в доме Леоноры, потому что ни в самой камере, ни в коридоре не горело ни свечей, ни факелов. По крайней мере постель была достаточно чистой, но она всю ночь просыпалась из-за шороха сена, которым был набит ее тюфяк. У нее не было никакой надежды на спасение, ведь действительно совершила преступление, в котором ее обвиняли, так что, если у обвинения есть свидетели, — ей конец. Конечно, она заранее знала о наказании, но когда она строила свои планы, то основывала их на предположении, что ее не поймают. Тогда она предполагала, что когда станет мандольером и со временем все раскроется, то тот факт, что она девушка, привлечет к себе все внимание, и никто не вспомнит, в какой день она поступила в Школу. А за то, что претендент мог оказаться особой женского пола, никакого наказания не оговаривалось.