Прежде чем сдохнуть - Анна Леонидова

Наверное, каждый из «вверху–болеющих» по отдельности знал про этот закон, но, оказавшись в толпе и будучи захваченными экстатическим переживанием несправедливости, забыл про это досадное обстоятельство. Верхний ярус затрещал и с грохотом осел на нижний. Началась глобальная свалка. Паника.

«Верхние» срывались с продолжающего оседать «козырька» вниз, народ с нижних трибун пытался прорваться на поле, пер на ограждающие газон решетки. Наваливающаяся толпа растирала передних о крупноячеистую «рабицу», вдавливала их в решетку, как мягкую ягоду в марлю. Месиво случилось столь чудовищное, что на следующий день в новостях не решились дать даже видеокартинку с места происшествия. Все самое ужасное очень сдержанно описали просто на словах – к тому моменту уже был принят закон о запрете на трансляцию насилия и порнографии по телевизору. В этой мясорубке погиб и Ленкин сын. А Лена, до этого не испытывавшая особых эмоций ни по поводу футбола вообще, ни по поводу «Динамо» в частности, заболела весьма сильным чувством ненависти к людям в трусах и бутсах. Заболевание протекало в скрытой форме, поэтому к психотерапевтам она лечиться от жажды мщения не ходила и донесла свое отчаяние до «Новогорска» в целости, не расплескав ни капли.

Нине была, в принципе, понятна вендетта, которую учинила Лена несчастным футболистам. Хоть этот поступок и не казался Нине адекватным, но она могла понять его эмоциональные причины. Она даже допускала, что на ее месте и после такого шока, возможно, могла бы поступить так же. Но она по–прежнему не понимала, почему именно она, Нина, должна была расплачиваться за Леночкино удовольствие мести 25–ю годами своей жизни? Почему Леночка не пошла сидеть за свое, возможно, имеющее какой‑то смысл преступление, а, используя мужа-милицейского начальника, отправила за решетку ее, абсолютно непричастную к этой ботве Нину? Так что даже понимание мотивов не освободило бывшую официантку «Новогорска» от злости, и она по–прежнему не находила Лене оправдания.

Во–вторых, Нина докопалась, что покушение на футболистов – это уже не первый убийственный косяк Лены. Ей все‑таки удалось вызнать, за что именно доктора Моисеенко изгнали из медицины. И она от души посочувствовала доктору Рождественскому, которого Лена лишила возможности иметь потомство. К сожалению, Нина так и не смогла понять, за что она его так наказала (еще бы, ведь на самом деле она этого не делала, но Нина об этом еще не знала!). До последнего момента Шаламова не оставляла надежды узнать подоплеку этого странного поступка. Именно поэтому она, зная, что теперь Лена будет всюду следовать за нею, как нитка за иголкой, выбрала своим местом пребывания пансион «Усадьба «Курганы», где поселилась после смерти мужа Таня Рождественская. Она хотела, чтобы Лена, которая без сомнений притащится следом, ежедневно видела напоминания об обоих своих преступлениях. Чтобы она сталкивалась на каждом шагу и с нею, Ниной, и с Татьяной. Она надеялась, что рано или поздно эта моральная пытка приведет к какому‑то очистительному катарсису, к какому‑то, возможно, искреннему покаянию. К признанию. К слезам и просьбам о прощении… То есть к чему‑то приведет…

Шли дни, месяцы и даже годы. Лена наблюдала как минимум три раза в сутки за завтраком, обедом и ужином и Татьяну, и Нину, но… ничего не происходило! Она не взрывалась… Она не разражалась внезапными слезами… У нее не сжимались необъяснимо кулаки… Она не впадала в депрессии… Черт побери!

Она даже ни разу не теряла аппетит! Нина была шокирована такой железной выдержкой, и ей было дико интересно, сколько еще Ленка продержится… День ото дня недоумение росло.

Бедняжка Нина! Она не знала самого обидного: что только ее, Нину, Лена могла считать своим «живым обвинением». А видя Таню, она, наоборот, тут же видела в ней свое оправдание. И напоминание о том, что она, Лена – сама жертва. Нина не могла даже подозревать такого сюжетного вывиха. Я рассказала ей правду про отношения Лены и Тани и разрешила загадку.

Новость о том, что в ситуации с доктором Рождественским Лена сама была пострадавшая, и ее грубо подставили, произвела на Нину впечатление. Она пульнула опустевший стакан из‑под коктейля в темноту с такой силой, что я услышала, как он плюхнулся в воду (!). А ведь озеро как минимум в 50 метрах от пансионата! Определенно, если бы завтра была война, Нинка – первая, кому бы я доверила метать все гранаты из окопа.

Ее выбесило и то, что у Лены как будто появились какие‑то оправдания, и еще больше – то, что именно Наташка Соколова много лет назад дала Леночке возможность почувствовать себя жертвой.

— Ты понимаешь, что если бы Соколова тогда не вообразила себе, что она может себе позволять… – Нина вдруг сделалась дико косноязычной. Она искала слова и не находила подходящих. – С какого хрена она решила, что она может быть причиной? Что ее желание – необходимое и достаточное условие для того, чтобы менять чужую жизнь? Ты понимаешь, что если бы она тогда не подгадила Лене, то та не решилась бы и на футболистов покушаться? А даже если бы и покусилась – она не решилась бы подставлять меня!

— Честно говоря, не втыкаю. Где логика? Как одно следует из другого? – я на самом деле не понимала.

— Ты знаешь, я сама прошла через это искушение. Когда тебя подставляют и признают виновной в преступлении, которого ты не совершала, ты начинаешь считать, что жизнь тебе кое‑что должна. Что у тебя есть право безнаказанно что‑то совершить.

Как будто бы ты авансом по ошибке уже постояла в углу, а теперь можешь пойти и съесть все конфеты из маминого тайника в шифоньере, разбить вазу или побить сестру. И тебе уже ничего не будет – тебе зачтут то наказание, которое ты отбыла по недоразумению. Какая‑то вот такая появляется философия.

Думаю, Ленка могла решить точно так же, как я. Честно говоря, я себя до сих пор считаю вправе совершить что‑то такое… Немилое. Жесткое. Возможно, даже жестокое. Просто вплоть до последнего времени не могла назначить, ради чего я готова потратить эту единственную возможность. Ведь это должно быть что‑то по–настоящему стоящее. Я долго берегла эту одноразовую индульгенцию. Проще и логичнее всего, конечно, по–тратить свой «джокер» на месть Лене. Эта мысль то и дело нападала на меня. Возможно, рано или поздно я бы решилась. Но ей повезло…

— Тааак! – я беспокойно заерзала. – Это ей‑то повезло? Да ее только что на «скорой» увезли!

— Да не парься ты за Ленку, жить будет, – отмахнулась Нина.

— Обычное пищевое отравление. Промоют желудок и отпустят.

Это даже не укол зонтиком – это просто так, прощальный испуг.

Она ведь, наверняка, все эти годы ждала какого‑то выпада с моей стороны. И вот я подарила ей эти острые ощущения. Пусть часиков семь попаникует и поймет, что жизнь продолжается.

Что я ее отпустила, и нас уже больше ничего не связывает. Она может больше не искать меня и не следить за мной. И не ждать от меня больше никакой мести.

— Если Ленке повезло, и она будет жить, выходит, не повезет кому‑то другому? – я напряглась еще круче, бессильно похолодели коленки.

Нина не дала мне возможность вволю поужасаться. Мне хотелось рассмеяться, когда я услышала, на кого она решила потратить свое «право на безнаказанность». Задуманному ею преступлению, на мой взгляд, вообще не требовались никакие извинения или оправдания. По–моему, это вообще не поступок.

Но, конечно, я не стала разубеждать Нину. Лучше уж так, чем если она все‑таки кого‑то замочит.

Нана решила убить того, кого и в живых‑то уже давно нет. Нин‑ка решила отомстить… Мишке, похоронившему ее в своем романе. Эту травму она посчитала более жестокой, чем 25 потерянных лет. Она просто решилась… написать текст, в котором точно так же виртуально «убьет» его. Она почему‑то всерьез считала этот символический жест ужасно серьезным.

И вот нараставшее все это время снежным комом напряжение отпустило. И я начала истерически смеяться. Хотя не было ничего смешного. Но в тот момент мне почему‑то показалось ужасно забавным, что пять шикарных, деятельных, страстных баб – я, Нина, Лена, Натка и Алла – оказались собраны в «Курганах» из‑за тихой и незаметной Тани. Что эта бесстрастная и замороженная статуя была центральной фигурой наших танцев, вокруг нее водился наш хоровод.

Мне было запредельно смешно, что именно из‑за Тани (хоть она была и не в курсе этого), приехала сюда Нина и притащила за собой Лену.

И я оказалась именно здесь потому, что мой сын и дочь моего мужа решили, что это хорошая идея – поселить меня поблизости от Тани, с которой Сашка мне изменял. Детки заботились о собственном комфорте: полагали, что им будет удобно мониторить нас, старушек, если мы будем жить поблизости.

Да и Наташка выбрала себе «Курганы» потому, что здесь уже жила Таня – женщина, которой удалось выйти замуж за того самого Женю, который отказался признать их с Наташкой ребенка. Ей тоже было интересно за ней наблюдать. И она же заманила в это странное место Аллу, желая собрать вокруг себя других женщин своих мужиков.