Последняя из дома Романовых - Эдвард Радзинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К изумлению Доманского, просьба была тотчас выполнена, и две бутылки вина появились в камере.
– Рейнское и анжуйское, – объявил Рибас. – Какое предпочитаете? В этой крепости неплохое вино... И, главное, достаточно выдержано временем.
– К сожалению, я редко пользуюсь этим погребом.
– А я – к счастью, – сказал Рибас, разливая вино. – Итак, за ваше скорейшее освобождение! Как? Я не сказал вам? Вас очень скоро освободят. Это замечательное известие. Но есть и печальное... На днях скончалась наша общая знакомая. Да, ушла в лучший мир. Я поручил показать вам могилу известной вам женщины.
Доманский сидел, молча уставившись перед собой.
– Как видите, более вас ничего тут не удерживает. Хотя нет, надо уладить перед отъездом вашим еще одно маленькое дельце. Вы сообщите мне город в Италии... где нынче... находится она.
– Кто? – прошептал Доманский.
– Та, которая погубила жизнь известной нам с вами женщины. Ведь если б вы не рассказали ей про злосчастную Августу...
– Проклятие! Откуда вы знаете?
– Ну-ну... Вы уже догадались откуда, – впервые серьезно сказал Рибас. – Итак, вы сообщите мне, где она. В обмен на скорейший ваш отъезд из крепости. Советую не упрямиться. Коли вы хорошо меня вспомнили – догадываетесь, что я все равно все о ней узнаю. Уж если пес пошел по следу... Итак: сначала вы мне послужите, потом я вам... Все-таки здесь прекрасный погреб, я всегда утверждал: пить вино надо в тюрьме! – Он поднял бокал: – За то, чтобы впредь вы не пользовались этим погребом!.. Я вижу: вы решились.
– Будьте вы прокляты, – пробормотал Доманский.
– Всегда ценю такое начало, – засмеялся Рибас.
Москва.
На Кузнецком мосту торговали тогда французские лавки. Здесь было любимое место московских франтов – петиметров, как называла их тогдашняя сатирическая литература. Здесь они прогуливались, назначали свидания богатым московским девицам.
Тучный хозяин французской лавки, в котором с трудом можно узнать когда-то молодого и стройного слугу Рибаса, внимательно смотрит на щеголя в надвинутой на глаза шляпе. Сей щеголь и есть господин Рибас собственной персоной.
– Очень трудно узнать человека в этом борове, – сказал Рибас.
– Да уж, – будто речь шла не о нем, вздохнул хозяин.
– Но я попытаюсь, – сказал Рибас и неожиданно отвесил хозяину лавки великолепную оплеуху. Но рука его только просвистела в воздухе, ибо толстяк с поразительной ловкостью увернулся от удара. Последовала новая попытка оплеухи – и вновь толстяк, как матадор от быка, ушел от удара. – Пожалуй, я тебя узнал, – произнес Рибас
– А я вас что-то не припоминаю.
Но в этот миг оглушительная пощечина достигла цели. Толстяк поперхнулся, а потом сказал с нежностью:
– Ну конечно, узнал вас, хозяин! Рад вас видеть, господин Рибас!
– Русского языка так и не выучил.
– Нет никакой надобности, мой господин. Здесь по-русски говорят только подлые люди. Но не они мои покупатели.
– Ты понял, зачем я пришел?
– Опять!.. Опять!.. – застонал толстяк. – Бессонные ночи, скачки на лошадях... О, как я хорошо жил, сударь!.. О, зачем вы объявились?..
Вскоре в газете «Санкт-Петербургские ведомости» появилось объявление «Из столицы выехал испанский дворянин Де Ри вместе со своим слугой».
Прошло несколько месяцев.
В этот вечер в Эрмитаже избранный кружок императрицы, как всегда, играл в карты. Играли в «макао» на двух столах И каждый выигравший черпал ложечкой бриллианты из ящичка посреди стола. Екатерина, с вечной своей благодетельной улыбкой, глядела на играющих.
«Я стараюсь чаще затевать подобные вещи, чтобы слух о щедрости „Северной Семирамиды“ ослеплял европейские дворы. Мне приходится преданно служить своему образу. И этот образ доставляет мне немало хлопот».
Играют... И очередной выигравший, дрожа от волнения, лезет ложечкой за очередным бриллиантом. Горят глаза играющих Игра, игра!
«В разгар игры, когда они алчно черпали бриллианты, вошел наконец тот, кого я задала уже не один месяц...»
Как всегда, с открытой ослепительной улыбкой в залу вошел Рибас.
И опять они уединились с императрицей.
Игравшие, завороженные бриллиантами, даже не заметили этого.
– Давно вас не видела, господин Рибас, сказывают, что вы были за границей?
– Да, пришлось много путешествовать.
– И как ваше путешествие, сударь?
– Весьма удачное, Ваше величество. Я путешествовал по Италии, и после многих приключений в одном из маленьких итальянских городишек мне посчастливилось наконец столкнуться с некоей особой.
– И какова она... сия особа? – усмехнулась Екатерина.
– Еще не старая, бодра телом.
– И ей известно, кто она?
– Несомненно. Хотя уверен: не питает никаких честолюбивых планов. Однако думаю, что жизнь сей особы вне пределов нашей державы не отвечает интересам державы.
Екатерина помолчала, потом сказала:
– О всем, что вы выяснили, вы сообщите в дальнейшем посланному от меня доверенному человеку. Я не знаю сегодня его имени, но уверена, что уже вскоре он к вам обратится. Я благодарю вас за преданную службу, господин Рибас.
25 июня 1776 года французский посланник писал в Париж: «Есть здесь один молодой человек Рибас, испанец по происхождению, малый не без способностей и честный. Он женился на любимой горничной императрицы. Ее величество оказывает ему всевозможные милости. Она даже намекнула, что желала бы дать ему знаки отличия, но вместе с тем желала бы иметь из-за общественного мнения веские причины, которые оправдали бы подобные милости. По-видимому, рекомендация испанского короля произвела бы наилучшее впечатление...»
Впоследствии судьба была очень милостива к Рибасу. В 1784 году он был отправлен на юг к Потемкину, где участвовал в завоевании Тавриды. В 1789 году он захватил турецкую крепость Хаджибей, на месте которой им была основана Одесса. На исходе века он уже вице-адмирал Черноморского флота, генерал, кригс-комиссар и т.д.
Но жажда интриг... Ах, эти интриги! На вершине могущества он продолжал участвовать во всех дворцовых интригах и...
1800 год. Карета Рибаса подъезжает к Зимнему дворцу. Карета останавливается. Но никто из нее не выходит.
– Ваше превосходительство, – наконец осмеливается крикнуть лакей с запяток, – приехали!
Из кареты – ни звука.
Обеспокоенный слуга спрыгивает с запяток, открывает дверцы-, и ему падает на руки господин Рибас.
– Ваше превосходительство! Господин Рибас!.. Умер! – кричит в ужа се слуга.
Так умер адмирал Рибас Домашний врач случайно... совершенно случайно дал ему яд вместо лекарства.
«Этот Рибас был человек необыкновенный. Благодаря своему уму он сделался хорошим генералом и даже честным человеком», – написал о нем в своих воспоминаниях граф Ланжерон,
Но вернемся в 1777 год. В Царском Селе в парке на скамейке сидит Екатерина со своей вечной наперсницей Марьей Саввишной Перекусихиной.
«Теперь осталось найти человека, которому возможно было поручить сию миссию. И я думаю об этом все время.»»
Мимо скамейки проходит роскошный петербургский щеголь.
«Сад был открыт мною для публики, и я любила вот так сидеть и наблюдать за новыми модами, за человеческими физиономиями».
Даже не повернувшись в сторону императрицы, щеголь прошествовал мимо. Гордо запрокинута голова. В руках трость.
– Ишь какой важный, – усмехается Марья Саввишна, – и не оглянется!
– А годков этак десять назад ох как бы оглянулся! – добродушно улыбается Екатерина. – Видать, устарели мы с тобой, Марья Саввишна!-
«Но кого назначить? Рибаса не стоит. Он человек Потемкина. Григория Александровича в это дело не надо путать. Тогда кого?»
– Гришка-то твой, Орлов, – начинает меж тем Марья Саввишна рас сказывать петербургские новости, – совсем с ума посходил. Хочет жениться на Зиновьевой Катьке, фрейлине, сестре своей двоюродной. Образумь его, матушка! Святое церковное постановление нарушает: сестра ведь. Не пройдет ему сейчас, это ведь не раньше!
– Да, это ты права. Пожалуй, они не простят ему, – задумчиво говорит Екатерина. И добавляет: – Да разве их, Орловых, остановишь? Безумны в желаниях и удовольствиях!
– Останови его, матушка. Погибнет он. – И Марья Саввишна зашептала: – Григорий Александрович Потемкин Совет решил собрать... Как Гришка-то поженится – Совет сразу будет. Брак отменят, а их обоих в монастырь постригут. Точно знаю.
– Да, Григорий Александрович человек решительный... Скажи, а любят его у нас?
– Очень. Двое – ты, матушка, да Господь Бог.
«Ну что ж, именно такой человек мне необходим. Всегда должен быть тот, кого очень не любят. Только тогда монарх может быть благодетелем... Значит, Совет? Ну что ж, кажется, я нашла себе человека...
Да, я была уверена: этот безумец женится. Так оно и произошло. И когда Совет собрался, я не стала оказывать никакого давления. Я разрешила им свободное волеизъявление».
Июнь 1778 года. Кабинет императрицы в Царском Селе. Входят Панин и Вяземский.