Двойная игра - Гюнтер Карау

Я молчал.

Он сразу перешел к делу и спросил о боеготовности Пятого. Наш новый суперагент, главная задача которого заключалась в том, чтобы вести наблюдение, по моему предложению проходил по всем докладам и спискам под псевдонимом Глаз, но шеф продолжал именовать его Пятым — так, как он назвал его в своем первом досье. Он не хотел от этого отказываться. Пятый был, так сказать, единственным ребенком, в своем отцовстве по отношению к которому он был уверен. С ним он связывал даже надежды выиграть спор с болезнью, беспрестанно его глодавшей. Свою хворь он хотел компенсировать успехом, а складывающаяся ситуация делала этот успех более вероятным. И вот он, подобно карточному игроку, идущему ва-банк, в азарте ставил все на карты, которые сам же в колоду и подмешал. Одной из этих карт был Пятый.

Я напомнил шефу, что мы обучали Мастера Глаза собирать факты, а не создавать их. Положение агента крайне уязвимо, и мы рискуем его потерять. Но шеф перескочил через этот аргумент, как танк через окоп пехотинца.

— Факты пока что создаем мы, — заявил он. — И если перспектива создать на основе фактов нужную нам ситуацию оправдывает риск, — продолжал рассуждать он, — мы должны без сожаления пойти на него. Ликвидация агента в качестве последнего пункта предусмотрена программой. К несчастью, не всегда удается определить точно время ликвидации.

В этот момент гроза наконец разразилась в полную силу. Мы медленно ехали по сосновой аллее, и в свете фар было видно, как ветер гнал перед собой сорванные листья и обломанные ветки. Будто сам По, обладавший сценическим чутьем к столкновению демонических сил природы и тщетных усилий человека, собственноручно создал эту декорацию. Я чувствовал, что оборвалась какая-то нить, связывавшая меня с моей прежней жизнью.

Мы остановились у небольшого здания, в котором размещался специальный бункер связи. Отсюда велись переговоры на дальние расстояния. Возможно, шеф хотел установить прямую связь через океан и подстраховаться у какого-нибудь надежного и влиятельного лица, так как при всей своей демонстративной решимости испытывал неуверенность. Я осторожно спросил, не сложилось ли у него впечатление, что великий мастер прибыл прямо из Вашингтона, получив полномочия с благословения треугольника Белый дом — госдепартамент — Пентагон.

Он ответил утвердительно.

Во мне поднялась горечь.

— Вы спросили его, все ли по-старому в нашем родном доме в Лэнгли?

— Что вы имеете в виду, мистер Баум?

— Я имею в виду большую мраморную доску в вестибюле, которая постоянно благословляла наш приход и уход и на которой написаны слова из Евангелия по Иоанну: «Вы найдете истину, и истина сделает вас свободными».

Он снова положил руку па живот. Лицо его перекосилось от боли. Когда шофер открыл дверцу и раскрыл зонт, шеф взял себя в руки и вылез из машины. Вырвав зонт из рук шофера, он обернулся, засунул голову внутрь темной машины и, приблизив вплотную свое лицо к моему, проговорил:

— Мистер Баум, я всегда читал это высказывание по-другому: «Истина — это то, что делает нас свободными».

Глаз, как всегда, был пунктуален. Когда я встречал его на пороге моего холостяцкого жилища, то в его взгляде я, как обычно, заметил приятное сочетание сдержанной серьезности и бодрой готовности. Я обещал ему, что мы проведем вечер в непринужденной обстановке и сыграем нашу первую партию в го. Так имел ли я право хватить его теперь обухом по голове? Я помог ему снять мокрую, немного потрепанную куртку и приготовил по бокалу выпивки того сорт;!, что помогает расслабиться. Я принес ему полотенце. Он вытер им голову и тщательно причесался, но у него остался вихор, и это делало его похожим на ершистого юнца. Я не был сентиментален, однако эта деталь тронула меня. Мы сели за доску.

Современный дебют он разыграл безупречно — прямо как по учебнику. Когда же начались осложнения миттельшпиля, где необходимы самостоятельное мышление и опытный глаз, он попался в простенькую ловушку и мне удалось, защищая мой угол доски, взять у него двух пленных. Он удивился, но постарался скрыть свое удивление. А впрочем, он схватывал все на лету. И когда я во второй раз предпринял аналогичную попытку, он прибег к рискованному маневру, последствия которого для общей ситуации па доске были почти непредсказуемы. Я не захотел последовать его примеру и в результате оказался в худшем положении. К тому же я никак не мог сосредоточиться на игре. В голову лезли мысли о том, что нам предстояло: заряжена ли батарея для рации? все ли я учел при выборе книги для шифрования? как он воспримет свою изоляцию от нас? не была ли его подготовка слишком односторонней— не переусердствовали ли мы с технической стороной за счет всего остального? достаточно ли закален он морально, чтобы принять удар?

— Ваш ход, мистер Баум! —Тут он поймал меня на том, что я нервно перебираю его фишки, снятые мной с доски: — Что-нибудь случилось, мистер Баум? Когда-то у меня был двоюродный дедушка, один из братьев моего дедушки. Извините, но это очень комично. В самые напряженные моменты он начинал выбивать у себя на голове ритм какого-нибудь военного марша, и тогда вся семья знала, что он чем-то особенно доволен или раздосадован. Ваши дела на доске действительно не блестящи, однако это не повод для расстройства.

Что ж, следует признать, он весьма деликатно истолковал мою причуду. Приятели но университету реагировали на это несколько грубее. Как рае в то время на экранах демонстрировался фильм про военных моряков, в котором командир эсминца в критических ситуациях, будь то в открытом море или в постели женщины, принимался с одержимостью маньяка играть маленькими металлическими шариками. И конечно же, однокашники не упускали случая посмеяться надо мной и попугать начинающимся сумасшествием. Когда фирма взяла меня на довольно хорошую должность, в отделе кадров нашелся шутник, который в моем личном деле в графе «Особые приметы» написал: «Клацает фишками», — и мне пришлось долго добиваться, чтобы эту запись убрали. Что касается меня, то самому мне никогда бы не пришла мысль обратиться к психиатру. Я хорошо знал, что эта маленькая особенность стала моей второй натурой, однако не относил ее к разряду психических отклонений. Но, как я успел заметить, темпераментных женщин она смущала. И я взял за правило, готовясь к моим нечастым свиданиям, заранее вынимать фишки из всех карманов одежды. Все это меня не волновало. Даже наоборот, если вначале я боялся стать жертвой укореняющегося психического дефекта, то затем пришел к выводу, что, прибегая к этому нехитрому способу, подсознательно ликвидирую нарушения в своей душевной моторике.

Однако в тот вечер мне не понравилось, что партнер в критической фазе партии обращал на это внимание. С простодушием и наивностью он внес в наши дотоле преимущественно деловые отношения что-то личное, а это вряд ля могло пойти на пользу, учитывая, какие сведения служебного характера мне предстояло сообщить ему.

Я вернул ему его пленных в знак того, что сдаюсь, а затем спросил, где он собирается переходить границу. Он назвал место у старого капала и добавил, что у него появилась возможность перебраться через границу со всеми удобствами — со знакомым шофером на его грузовике.

Мы отправились в путь. Правда, Глаз очень удивился, что я решил довезти его па своей машине до предместья, где он встречался с шофером.

Мы остановились у опушки небольшого лесочка. Дождь перестал, но на крышу машины падали капли с деревьев. Я положил на колени Глаза рацию, завернутую в промасленную материю:

— Настают иные времена, господни Глаз. Пока мы не будем видеться, общаться придется только по радио. Судьба распорядилась так, что наша первая партия будет, по-видимому, и последней. Вы явитесь к нам лишь в том случае, если получите недвусмысленный приказ.

Внешне он никак на это не отреагировал. В слабом свете приборной доски я видел его неподвижный профиль, сдвинутые брови, подрагивающие большие ноздри и твердый, волевой рот.

Он тихо спросил:

— Война?

— Нет, подготовка к возможной войне. Вы ведь понимаете…

Я просил его быть осторожным и передал ему книгу для шифрования. Я выбрал «Руководство по стратегии игры го», тем самым как бы подчеркнув, что между нами существуют контакты и личного характера. Он наклонился к свету, открыл наугад страницу и процитировал с язвительной интонацией:

— «…Го по своей сути беспрестанная борьба. Имеется предварительная ступень столкновений и угрожающих выпадов, в конце концов завершающаяся борьбой не на жизнь, а на смерть, цель которой — гармония на доске».

Я положил руку ему на плечо и заверил, что понимаю, как тяжело сейчас у него на душе, ведь ему предстоит возвращаться назад, в холод. И в тот же миг с его губ сорвалась фраза, рассердившая меня:

— Переходите лучше к делу.