Супершпионы. Предатели тайной войны - Гвидо Кнопп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свежеиспеченный референт канцлера Гийом воспользовался теперь своим постом, чтобы создать вокруг себя рабочую группу профсоюза работников коммунального хозяйства и транспорта ЦTV. В ней он стал председателем, и заседания группы производились в дальнейшем, также и с целью престижа, в зале заседаний кабинета министров во дворце Шаумбург. Товарищ председатель, он же шпион в Ведомстве Федерального канцлера Гюнтер Гийом на этих заседаниях восседал, как на троне, на стуле канцлера.
Позже часто говорили, что после того, как Гийом попал в Ведомство Федерального канцлера, его «законсервировали». Но Маркус Вольф точнее описывает реакцию HVA на последний взлет карьеры Гийома: «С января 1973 года, когда Гийом стал референтом канцлера, мы сразу же почти до нуля убрали любую возможность его разоблачения, которая всегда возникает при поддержании связи — в качестве меры предосторожности. Мы сначала хотели выждать, что из этого получится. Но мы могли исходить из того, что не было никаких важных факторов, угрожавших потенциально положению Гийома. Сама близость к Брандту означала почти полную гарантию того, что даже органы безопасности испытывают к нему полное доверие.»
У Гийома тогда было много приятелей, но не было настоящих друзей. Это значило, что лучше всего ему удавалось находить друзей среди врагов. На праздниках с выпивкой он заводил бесчисленные знакомства:
«В какой ты партии, засранец?» — спросил он однажды человека за столиком напротив.
«Я в ХДС, засранец.»
На что Гийом ответил: «Тут ничего уже не изменишь. Иди сюда, поболтаем.»
Дружище Гюнтер с берлинской рожей легко набивался в друзья. Но все равно он чувствовал себя одиноким. В здании клуба он жаловался председателю Кадрового совета Клаусу Зееманну, что не может найти общий язык с коллегами. Только один раз его в частном порядке пригласили в гости. Но и Зееманн не мог помочь этому его горю. В конце концов, он и сам не хотел иметь дела с «маленьким мещанином»: «В любой беседе на общественные темы с ним просто не о чем было говорить. Для этого у него было слишком мало внутреннего содержания. Его умственный уровень был как у батальонного адъютанта.»
Не только коллеги держали его на расстоянии, но и собственная жена. Из их брака за это время получилось содружество, подчиненное общей цели — скрепленное совместной конспиративной работой. Но и здесь легко можно было выйти из положения. Еще юношей Гюнтер хвастался тем, что у него было тридцать пять подружек.
«Он был милашкой с очень сильным обаянием», - вспоминает Сузанна, поклонником которой был в те годы Гийом. «Достаточно ему было похлопать ресницами, и девчонки уже были у него.»
Двадцать лет спустя он снова воспользовался этой стратегией — и имел успех. Среди тех, кто, как тогда говорили, пали жертвой его ресниц, была Мари-Луизе Мюллер, секретарша Эгона Бара в Ведомстве Федерального канцлера. Заглядывал ли он при всех этих шурах-мурах в бумаги ее шефа? «Было бы грешно не воспользоваться этим. Но собственно фройляйн Мюллер не была моей целью. Это просто так вышло.»
В любом случае фактом остается, что Политбюро СЕПГ задолго до начала переговоров по подписанию Договора об основах отношений между ФРГ и ГДР знало концепцию и предполагаемое поле обсуждения посредника Бонна Эгона Бара и смогло соответственно к этому подготовиться. Но Эгон Бар не видит сегодня в этом никакой близкой связи с делом Гийома. «Мне стало легче, когда я установил, что этот человек стал близок к Вилли Брандту уже тогда, когда оперативная фаза внутринемецкой политики окончилась в ноябре 1972 года.» В действительности агент был вблизи канцлера начиная с лета 1972 года. Сегодня он говорит: «В предвыборных поездках я впервые смог ознакомиться с настоящими папками канцлера.»
Бар в любом случае придерживается мнения, что важная в разведывательном отношении информация не обязательно должна исходить из папок досье: «Знать, как, к примеру канцлер оценивает американского президента, для меня было бы важней, чем узнавать из досье что-то, что уже завтра может устареть.»
Гийом может сегодня это лишь подтвердить: «Болтовню людей нельзя недооценивать. Немногочисленные социал-демократы образовали закрытую общину посвященных. По вечерам они встречались и раскрывали друг перед другом душу. Это было прекрасной питательной средой для меня.»
Гийом был теперь в зените своей карьеры. Он мог получать сведения из самых разнообразных источников. Так, он принимал участие в заседаниях профсоюзного совета СДПГ, в который входили все социал-демократические руководители профсоюзов. Особенно близкие отношения установились у него с штабом ДГБ в Дюссельдорфе. Брандт через него передавал приветы, ветераны Ведомства Федерального канцлера уже называли его «Тенью Вилли». Тому, кто вел себя как ближайший Санчо Панса Брандта, многие чиновники всегда хотели услужить. Его просьбы о документах и сведениях для служебного пользования, как правило, выполнялись сразу.
Вскоре референт на службе МГБ уже перестал зависеть от «чужих поставок». Как человек канцлера, он во втором периоде правления Брандта получил право присутствовать на ежеутреннем обсуждении «малой ситуации» в стране и в мире, которые проводил государственный секретарь Граберт с начальниками подразделений, и узнавал, что происходит. Он участвовал в заседаниях фракции и правления партии, он весь превращался в слух, когда по вечерам телохранители из боннской группы безопасности садились вместе, и после нескольких стаканчиков вина у них развязывались языки. Так как он постоянно ездил с документами, то с любопытством заглядывал и в них, что приводило в ужас некоторых его корректных коллег.
О «большой ситуации» Гийома информировали из первых рук. Он постоянно следовал за канцлером, не только в служебное время. Он помогал ему и в частном порядке, участвуя в семейных прогулках. Но что на самом деле важное мог сообщить Гийом великому Паулю в Восточный Берлин? И люди «внутреннего круга» и непосвященные до сих пор придерживаются мнения, что сообщения Гийома Главному управлению разведки ГДР, кроме немногочисленных исключений, не были в действительности столь опасны для государственной безопасности. Но тем не менее Восточный Берлин узнавал через своего супершпиона все, что ему нужно было знать о канцлере мира и его Восточной политике.
Маркус Вольф так сегодня оценивает задачу Гийома в то время: «Когда в 1973 году Гийом оказался в непосредственной близости от Вилли Брандта, как раз начиналась новая фаза политики, очень интересная с внешнеполитической точки зрения. И она проходила не так однозначно и прямолинейно, что можно было бы сказать, мол, сейчас наступил великий мир, все идет к нормализации, и конфронтация завершилась. Восточная политика ведь, прежде всего, в глазах политического руководства ГДР, содержала также и некие компоненты подрыва ГДР. И узнать, что действительно стояло за ней, было, конечно, важным заданием. У Гийома не было задачи посылать на бегу любые сведения всеми разведывательными методами и средствами. Тут были поставлены четкие приоритеты, о которых он должен был сообщать.»
То, что сообщал Гийом о Брандте и его Восточной политике, должно было, собственно, убедить канцлера в искренности канцлера. Шпионаж как мероприятие, способствующее доверию? Гийом сам рассматривает себя как миротворца и защитника мира.
«Брандт ведь, еще будучи Правящим Бургомистром Западного Берлина, был — как он сам себя называл — политиком дружественного государства. Нужно ли обижаться на другую сторону за то, что она не стала несчастной из-за того, что немного заглянула в его карты, и что я как тихий наблюдатель от случая к случаю мог находиться в его «кухонном кабинете», чтобы немного прозондировать его и его сотрудников на предмет доверия? При всей своей скромности я думаю, что я внес небольшой вклад в то, что за последние десятилетия в Европе не началась война, что «холодная война» не переросла в войну горячую, что мы при всех трудностях все-таки могли жить в мире и не стреляли друг в друга.»
Этот итог относится к трагикомической главе «самооправданий». Экс-шпионы с удовольствием хотят придать своему шпионскому бытию более глубокий смысл.
Несмотря на сдержанность Брандта по отношению к своему референту, между обоими столь разными мужчинами развилось чувство пусть не дружбы. но определенной доверительности, появившейся просто вследствие постоянной близости. И, возможно, Брандт при всей внутренней дистанции даже немного завидовал этому всегда веселому, любезному, вежливому берлинцу: ведь ему, молчаливому и сдержанному северному немцу так не хватало того, что отличало Гийома — общительности.
Верный дворовой пес Гийом со своей превосходной шизофренией всегда до последнего защищал от любых критиков и обидчиков своего господина и «приемного отца». И он страдал вместе с Брандтом, когда другие поворачивались к тому спиной.
