Древний Рим. Имена удовольствий - Регина Грез

– Дакос, животное надо вернуть владельцу.

– Свернуть бы шеи обоим!

Мы отпустили козленка, и он радостно поскакал к старикашке с увесистой палкой в руках. Этот солидный предмет мог служить хозяину как для опоры, так и в виде оружия от посягательств на его добро.

– Не надо обижать старого человека, пошли-ка домой.

Фракиец долго ворчал, а потом поймал меня в объятия и закружил на поляне. После чего остановился и внимательно посмотрел мне в глаза:

– Скажи мне, кто он?

– Он? – притворно удивилась я.

– Тот, кому ты хранишь верность! Почему он не приходит к тебе, позволяет прозябать в бедности? Где его дом? Далеко? Он остался на твоей родине, он твой муж?

– Давай не будем говорить о том, что с нами было до Рима. Мы оба скучаем по дому, но вот кому из нас доведется вернуться знают лишь Боги. Я желаю тебе добра, Дакос, но мы с тобой только друзья.

– Нет, я никогда не соглашусь быть тебе только другом. Я завоюю тебя, ты будешь моей, я это загадал прямо здесь, на священном месте. Когда-нибудь ты будешь принадлежать мне, Наталия!

– Только пророчеств подобного рода мне еще не хватало! Поспешим, Клодий уже беспокоится обо мне.

– Его интересуют одни писульки на его свитках…

– Он же поэт… и у него есть своя сердечная драма. Он любит Оливию.

– Кто только в Риме не любит эту похотливую женщину, – сплюнул Дакос.

– Довольно! Мы возвращаемся.

– Как прикажешь, госпожа!

– Так-то лучше…

Путь в усадьбу Клодия занял у нас немного времени или мне так показалось. Я была раздосадована и встревожена. Дакос молча шагал рядом и тоже не в духе. А на нашей улице к нему вдруг подошел кривобокий раб с обезображенным шрамами лицом и стал делать какие-то знаки, на которые Дакос тоже ответил загадочными жестами.

– Твой знакомый? – небрежно поинтересовалась я.

– Да, я знаю его. Ты позволишь отлучится до ночи? Я отведу тебя в дом и вернусь на улицу.

– Иди, если тебе нужно.

Я со вздохом облегчения проводила глазами высокую фигуру и отвела глаза, заметив, что фракиец обернулся и помахал мне рукой, сначала приложив ладонь к своему лицу, а потом к груди. Все ему неймется, нет, надо дать свободу и отвязаться, хотя… не получится ли все наоборот. Довольно с меня приключений на сегодня, я проведу этот вечер в кругу семьи.

– Элиав, а что Клодий делает?

– Он пишет поэму! – вздохнул молодой грек.

– Ну, и молодец! Надеюсь, это будет шедевр. Голодные поэты с разбитым сердцем часто сочиняют шедевры, так уж исторически повелось.

Я забралась в гамак, натянутый между двумя платанами, рядом со стеной, где начинались владения нашего соседа и стала раскачиваться. Ну, что ж скрывать, мне сейчас хотелось еще немного вина и мужчину. Мне хотелось жить на полную катушку, а не вянуть под теплым ласковым солнцем Рима, превращаясь в клеклый изюм. Хотелось любви…

За забором раздался лязг оружия, и я насторожилась. Опять тренировки! Я тут страдаю по нему, кое-как отказываюсь ради него от качественных интимных услуг, а Гай Марий спокойненько себе тренируется. Плечико, наверно, уже не болит.

Я стала раскачиваться агрессивнее, а потом запела. Да-да, я просто хотела выразить свое отношение к происходящему и так, чтобы Гай мог оценить. А для этого великолепно подходила песня из кинофильма «Звезда пленительного счастья», насколько я помню, песня была о гусарах, а гусары – это, конечно, военные, да еще какие…

Кавалергарда век недолог,

И потому так сладок он.

Труба трубит, откинут полог,

И где-то слышен сабель звон.

Еще рокочет голос трубный,

Но командир уже в седле.

Не обещайте деве юной

Любови вечной на земле.

Напрасно мирные забавы

Продлить стараетесь, смеясь.

Не раздобыть надежной славы,

Покуда кровь не пролилась.

И как ни сладок мир подлунный,

Лежит тревога на челе…

Я с удовольствием обнаружила, что звуки сражения за стеной смолкли. Так ему, так! Пусть я мечом размахивать и не умею, да мне их меч даже в руках не удержать, он ведь тяжелый. Зато темперамента мне не занимать.

Мы, Наталии, все такие, недаром считается, что у этого имени сильная сексуальная энергетика, а если учесть, что я почти Скорпион… Туши свет!

И прими мою страсть, ибо ты на нее уже обречен, гордый римлянин – Гай Марий Каррон.

Глава 13. Сердце солдата

Плакали невидимые струны,

Огненные плавали столбы,

Гордые военные трибуны

Опускали взоры, как рабы.

А царица, тайное тревожа,

Мировой играла крутизной,

И ее атласистая кожа

Опьяняла снежной белизной…

Н. Гумилев

Первое время Каррону легко удавалось отвлечься от мыслей о вздорной соседке. Словно злой рок навис над консулом, – сначала захромал любимый конь и решено было отправить его на заслуженный отдых. Потом раскрылось казнокрадство квестора, которому Гай Марий абсолютно доверял.

Этот обман особенно больно ранил щепетильную душу полководца. Квестор Авдий Рута был сурово наказан и с позором изгнан из легиона, несмотря на мольбы запоздалого раскаяния. Предателей Каррон не прощал.

Что же до Наталии… Она пренебрегла его советом, польстилась на дикого фракийца и не заслуживала более заботы. У нее необузданный нрав, она сродни Оливии, так пусть забавляются вместе. Голубоглазую северянку нужно забыть как можно скорее. И Гай Марий честно пытался это сделать. Честно, но безуспешно.

А ведь он выбрал себе новую рабыню внешне похожую на своенравную соседку. Те же длинные русые волосы, тонкие черты лица и глаза цвета ясного неба над Римом. Вот только девушка, привезенная с берегов далекой реки смотрела то испуганно, то с нескрываемой ненавистью. Она не будет улыбаться и шутить, как Наталия, не будет бросать в его сторону взоры, полные неприкрытого желания, не станет ловить каждое его слово, как это было во время их последней прогулки на вилле Котта.

Гай Марий потер лицо рукой, вспоминая разговорчивую нимфу с душой, словно ветер в приморских соснах – свежий и волнующий. Забыть такую женщину было непросто, и впервые в жизни он заранее предчувствовал поражение. Однако сейчас перед ним стояла худенькая молодая рабыня, смиренно ждала любого приказа.

– Ты девственница? Хотя, вряд ли…

– Уже нет… господин, – всхлипнула та.

Еще бы она осталась невинной после набега его