Полночный покров - Лара Эдриан

— Остальные?

Он презрительно хмыкнул:

— А ты думал, ты такой один? Ошибаешься. Есть и другие. Целая армия — солдаты, наемные убийцы… пешки, которые я создавал в течение нескольких десятилетий. Все вы рождены и выращены мною с одной целью — служить мне. Все вы продукт моей воли и живете, пока я этого хочу. — Он многозначительно посмотрел на ошейник Охотника. — И ты будешь жить ровно столько, сколько я тебе определю.

— Хозяин, — вмешался миньон, — я уверен, это случайная ошибка и ничего такого больше не повторится. Если пошлете его на новое задание, он его обязательно выполнит, я…

— Хватит болтать! — рявкнул он и покосился на человека, который, с его точки зрения, также не оправдал его доверия. — Никакого нового задания не будет. И ты мне больше не нужен.

Молниеносное, незаметное человеческому глазу движение — и его клыки впились в горло миньона. Он не стал пить кровь, просто проколол артерию и оттолкнул человека, даже не взглянув на него, бившегося на полу в конвульсиях и истекающего кровью. Конечно, тяжело было оставаться равнодушным к такому количеству крови, тем более расходуемой без пользы, но важнее было продемонстрировать свою силу и власть.

Он посмотрел на стоявшего рядом G1, удовлетворенно отметил, как заиграли красками дермаглифы на его теле и вспыхнули янтарным огнем глаза, выдавая мгновенно пробудившийся голод. Верхняя губа вздулась — удлинились клыки, инстинкт толкал вампира наброситься на добычу, пока человек не умер и его кровь не потеряла своей живительной и питательной ценности.

Но Охотник не сдвинулся с места. Он стоял вызывающе неподвижно, не позволяя природным инстинктам вырваться наружу.

Убить его не составляло труда, достаточно было набрать цифры кода на мобильном телефоне, и эта недопустимая гордость взорвется и разлетится на куски вместе с его огромным и сильным телом. Но лучше будет сделать это публично в назидание Фабьену и прочим идиотам, которые осмелятся его разочаровать.

— Наверх! — приказал он Охотнику. — С тобой я еще не закончил.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Рената стояла перед раковиной и чистила зубы. Она проснулась значительно позже, чем планировала. Николай сказал, что у нее был очень измученный вид и он не стал ее будить, позволил поспать до десяти утра. Вероятно, проспи она еще дней десять, от усталости все равно бы не избавилась.

Действительно, чувствовала она себя ужасно. Во всем теле ломота и слабость. Даже на ногах держалась нетвердо. То ее знобило, то бросало в жар, и тогда она покрывалась испариной.

Опершись правой рукой о край раковины, левую Рената подставила под кран, намереваясь прохладной влажной ладонью немного охладить горячий затылок. Но как только она попробовала поднять левую руку, чуть не вскрикнула от боли.

Плечо горело, словно на нем выжгли клеймо.

Женщина морщилась и вздрагивала, пока расстегивала большую мужскую рубашку, позаимствованную у Джека. Она осторожно стянула левый рукав, чтобы снять повязку и взглянуть на рану. Пластырь болезненно отлеплялся от воспаленной и потому особенно чувствительной кожи. На толстой марлевой подкладке остался сгусток из антисептика и свернувшейся крови, сама рана была припухлой и кровоточила.

И без врача Рената понимала, что в этом нет ничего хорошего. Из огненно-красного отверстия сочилась кровь и густая желтоватая жидкость. Дела плохи. И без термометра было ясно, что от попавшей в рану инфекции у нее сильный жар.

— Черт, — пробормотала Рената, глядя в зеркало на свое осунувшееся, бледно-землистого цвета лицо. — Только этого сейчас не хватало.

Неожиданный стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

— Эй, — снова постучал Николай, — с тобой там все в порядке?

— Да-да, все хорошо. — Голос прозвучал как-то хрипло и слабо. — Зубы чищу.

— Ты уверена, что все хорошо?

— Да, все отлично. — Рената выбросила повязку в урну рядом с раковиной. — Выйду через пару минут.

По тишине она поняла, что Николай продолжает стоять за дверью, открутила кран, сделав напор воды сильнее, и подождала, не спуская глаз с закрытой двери.

— Рената… твоя рана, — заговорил Николай с тревогой в голосе. — Она не затянулась? К этому моменту кровотечение уже должно было остановиться…

Она не хотела, чтобы Николай знал об этом, но отрицать очевидное не имело смысла. У вампиров очень чувствительная сенсорная система — особенно если дело касается крови.

Рената кашлянула, прочищая горло, и сказала:

— Все нормально, ничего страшного. Просто нужно сменить повязку.

— Я вхожу, — сообщил Николай и повернул круглую ручку двери, но она была на защелке. — Рената, впусти меня.

— Я же сказала, я в полном порядке, выйду че…

Она не успела договорить, ментальным импульсом,

присущим только представителям Рода, Николай отжал кнопку защелки и широко распахнул дверь.

Рената могла бы напуститься на него — бесцеремонно врывается, будто у себя дома, но была занята тем, что натягивала рукав рубашки. Ее не особенно беспокоило, что он увидит ее воспаленную рану, она торопилась скрыть иные метки на теле.

Метки, выжженные у нее на спине.

Рената успела запахнуть рубашку, каждое движение причиняло ей нестерпимую боль, от которой возникли отвратительная тошнота и головокружение.

Прерывисто и тяжело дыша, обливаясь холодным потом, она опустилась на закрытую крышку унитаза и попыталась побороть тошноту, боясь, что ее вывернет прямо на черно-белые плитки пола.

— Господи! — Николай, обнаженный по пояс, в низко спустившихся на бедрах спортивных брюках, присел перед ней на корточки. — С тобой далеко не все в порядке.

Рената отпрянула, когда его рука потянулась к вороту ее рубашки.

— Нет.

— Я только взгляну на рану. Что-то не так. Она уже давно должна была затянуться. — Он отогнул рубашку и нахмурился. — Черт. Вид неважнецкий. С входным понятно, а что там с выходным отверстием?

Николай выпрямился и склонился над ней, осторожно отодвинул рубашку. Несмотря на жар, она тем не менее чувствовала тепло, исходившее от его тела.

— Черт… сзади еще хуже. Сними рубашку, я хочу рассмотреть повнимательнее, с чем мы тут имеем дело.

Рената напряженно сжалась:

— Нет. Не могу.

— Можешь, я помогу. — Рената не шелохнулась, только рубашку на груди собрала в кулак. Николай усмехнулся. — Если ты думаешь, что со мной надо демонстрировать девичью застенчивость, ты ошибаешься. Ты же видела меня обнаженным, так что надо восстановить справедливое равновесие, разве я не прав?

Рената не желала отвечать на шутку. Не могла. Не могла смотреть ему в глаза. Не верила той тревоге, что появилась в них и голубизну сгустила до синевы. Она не хотела, чтобы в его глазах появилась еще и жалость.