Ледяное сердце Златовера - Наталия Ипатова

— Чего расселся? — бросил он мне. — Немедленно убираемся прочь. Иначе вообще отсюда не вырвемся.

С немалым сожалением я переоделся и упаковал вещмешок. Звенигор, управившийся раньше, смотрел на море за окном. Раза два я заметил, как он передернул плечами. Встрепанный и беспокойный, это опять был Звенигор, которого я знал, к которому испытывал горячую симпатию, а не тот сногсшибательный красавец, привлекший внимание самой Салазани.

— Арти, — вдруг спросил он, — ты считаешь, я не сделал всего, что было в моих силах? Жизнь короля дороже чести принца.

— Это банальность, Звен. Я не люблю банальностей.

Наверное, он опять чувствовал себя самым одиноким саламандром на свете. Почему каждый его шаг чреват жестоким выбором? Ей-богу, слишком много для одного. И сейчас ему нужно было участие всерьез.

— Звен, — сказал ему я, — ты сделал больше, чем в принципе мог. Соледад готова была держать пари, что ты не выстоишь. Она, как никто, знает Салазани. Я бы даже сказал, из этой переделки ты вышел с честью. Знаешь… говорят, что хорошая женщина возвысит, плохая же — низведет, и в этом смысле Салазани чертовски плохая женщина. Если бы ты переспал с ней, это была бы ее победа. Не твоя. Не вытащил бы ты отца, а она бы только посмеялась и в очередной раз получила бы все. Так что все было верно.

— Все верно, — хмуро повторил он. — И все — зря! Я там же, откуда начал. Только… Арти, мне еще паршивее, чем было дома. Неужели я в самом деле не в состоянии ничего изменить?

Он усмехнулся и нервно сплел пальцы.

— Одной вещи я и вправду не пробовал. Надеялся, что до этого не дойдет. Ну да пусть она пеняет на себя.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, холодея и уже угадывая ответ в его кривой от обиды и презрения к самому себе усмешке.

— Разумеется, войну.

На белом мехе покрывала платье Салазани казалось кровавой полосой. Некоторое время Снежная Королева лежала неподвижно, простершись поперек кровати и сжимая голову руками. Худой мускулистый серый кот, ее любимец, спрыгнул с кресла, привлеченный осколками фарфора, и разжег, наконец, искру ее внимания. С тяжелым стоном Салазани села, нашарила ногой пол и подошла к большому, прикрытому ставнями трюмо. Она раскрыла зеркало и некоторое время изучала в нем свое лицо. Потом чуть отодвинулась и, протянув руку, помогла Эстер шагнуть из зеркала в комнату.

Леди Смерть огляделась, присвистнула и устроилась в кресле, поставив на столик бокал с шампанским. Казалось, сама она любуется движениями собственных наманикюренных пальцев.

— Саламандр? — усмехнувшись, спросила она.

Салазани снова забралась на кровать, подсунула под спину подушку и подтянула колени к подбородку.

— Он меня люто ненавидит, — пожаловалась она.

Эстер лениво пошевелила густой бровью.

— Неужели он не оценил твою фарфоровую гостиную, твою изысканно эротичную спальню, эту твою сеточку? Неужели не сработал обычный переключатель сильных чувств?

Салазани выразительно пощупала затылок.

— А тебя когда-нибудь швыряли о стену? — осведомилась она.

В ответ на это лицо Эстер приобрело шутливо оскорбленное выражение.

— Я не позволяю обращаться с собой столь непочтительно. Разреши, однако, предположить, что со стороны маленького невоспитанного варвара это был чистейшей воды акт самозащиты. Салазани… неужели ты и в самом деле потерпела поражение?

Салазани красноречиво промолчала.

— А он очень хорош, — мурлыкнула ее сестра, смачивая губы шампанским. — Юный, пылкий. И абсолютно… ну просто абсолютно тебе неподходящий. Ну это надо же! Саламандр — дух огня и жара. Закономерное завершение твоего извечного стремления к абсурду. Пожалуй, это было бы куда скандальнее гоблина. А знаешь… вы были бы очень красивой парой. Особенно… — она обвела глазами комнату, — здесь.

— Он умрет, — вдруг резко донеслось с кровати. — Он должен умереть.

Эстер засмеялась.

— Проделаешь с ним то же, что с его папочкой?

— Нет.

— Почему?

— Не выйдет. У Златовера была предрасположенность, сделавшая его особенно доступным заклятью Ледяного Сердца. Он в самом деле носил в себе ледяное сердце. В переносном смысле. А Звенигора этим не проймешь. У него в груди пригоршня живого пламени. Ах… — она зажмурилась и обхватила себя за плечи.

Эстер поднялась с кресла и подсела на краешек кровати, поближе к Салазани.

— Что я вижу? — сказала она, улыбаясь. — Похоже, тебя победили, малышка. Я полагала, что с этой стороны ты неуязвима. После всех, кого ты любила…

— Я не любила никого из них, и ты прекрасно это знаешь!

— Тем более! Признайся, у тебя был богатейший выбор. Неужели раньше никто не догадался хватить тебя о стену? Стоило ему сделать это, и ты поняла, что встретила мужчину своей мечты. Он обнимал тебя?

— Заткнись!

— И не подумаю. Салазани, девочка… Ты влюбилась!

— Он умрет. Его получишь ты.

— Я вовсе не уверена, что ты хочешь именно этого.

— Он умрет! — звенящий крик Королевы заставил завибрировать стены. — Мальчишка оскорбил меня, и он умрет! Я его убью. Лично. Собственноручно. Чтобы брызнула кровь, чтобы я смочила в ней руки и губы. Я хочу, чтобы ему было плохо. Так плохо, как мне сейчас!

Она спрыгнула с кровати, сгребла с пола осколки разбитой лампы и прижала их к груди. Эстер никогда еще не видела сестру в крайней степени исступления. Ей казалось, Салазани сейчас взорвется.

— Ты поможешь мне?

— Всеми силами, — леди Смерть чмокнула сестру в щечку. — Немедленно пришлю к тебе гоблина.

Она расхохоталась, увернулась от пущенной в нее туфли и канула в холодную гладь большого зеркала. Салазани вновь бросилась на постель, вонзив зубы и ногти в ни в чем не повинную подушку.

Глава 14. Война с саламандрами

Если бы я слепо следовал принципам, то должен был бы немедленно оставить Звенигора. Как я уже говорил, всеми фибрами души я ненавижу войну. Однако выяснилось, что мои позитивные чувства сильнее негативных, и я счел возможным сообщить своим принципам некоторую гибкость. Я был нужен Звенигору. Не как могущественный союзник и официальное лицо: он не мог меня принудить поддерживать его моей магической силой или статусом наследника Белого трона, а просто как парень, с которым можно было бы попросту, без взвешивания и выбора верных слов, поговорить, посоветоваться и сравнить впечатления. Поэтому я остался с ним и был свидетелем всех предпринятых им действий.

Не так уж много времени, на самом деле, оставалось нам для разговоров. Одна из наиболее бросившихся мне в глаза примет войны — нехватка времени решительно на все. А Звенигор словно нарочно выискивал дела, которые желал бы взвалить на себя лично. Он совершенно спал с лица. И даже в короткие промежутки, когда поручения были розданы, и оставалось только ждать их исполнения, вместо того, чтобы отдыхать в своей палатке, он просил меня поговорить с ним… о чем-нибудь. Часто это имело отношение к военным действиям, в связи с чем его весьма интересовала личность Рэя как самого прославленного полководца в новейшей истории. Иногда он расспрашивал меня о моем опыте противостояния Снежной Королеве. В других случаях мы беседовали о чем-то совершенно безотносительном. Удовлетворяя его лютый интеллектуальный голод, я задумывался о его причине, и пришел к крайне неутешительному и на первых порах очень смутившему меня выводу. Мой саламандр влюбился. Нет нужды уточнять, в кого. Я мог его только пожалеть. Собственно, принцу положено быть влюбленным. Дело-то в том, что эта любовь не стала цветком его души и радостью сердца. За нею стояла измена и потеря чести. Поэтому он забивал себе голову чем угодно, лишь бы изгнать из нее мысли о Салазани. Не о ненавистной противнице, а о той, что трепетала в его объятиях, моля о поцелуе. Кажется, это не очень ему удавалось.