В когтях багряного зверя - Роман Глушков

– Да, тот самый прицеп, в каком послы совета Кланов привезли с собой армию и какой они бросили где-то в окрестностях форта. Сомневаюсь, что, если вы снова встретитесь с Виллравеном, он поделится с вами по-братски своими богатствами.

– Ну э-э-э… В таком случае мы будем держать наши орудия в боевой готовности, – заверил нас Ласло, явно не желая отказываться от своих грабительских планов.

– Что ж, в таком случае мы за вас спокойны, – пожал я плечами. – Удачной вам охоты! Но сначала окажите услугу: добросьте нас до «Гольфстрима». А по пути я нарисую вам схему форта и отмечу, где какое добро хранилось у Кирка…

…Домар Тунгахоп был обернут в промасленный саван и сожжен на костре из пропитанных маслом дров вечером этого же дня. На церемонии присутствовали все его выжившие на сегодняшний день товарищи: Сандаварг, де Бодье, Малабонита, я и Физз. Капитан Габор рассыпался в извинениях, но предпочел не мешкая вернуться в Закатную Стрелу и успеть поживиться там до того, как туда вернется разбежавшееся отребье или, упаси Авось, уцелевшие хозяева. Впрочем, никто на Ласло не обиделся, ведь за минувшие сутки он дважды спас наши жизни. Да и кем был для него бывший гладиатор и телохранитель Владычицы Тунгахоп, чтобы Габор скорбел по нему наравне с нами?

Убби обмыл мертвеца от крови, потом пришил ему отрубленную голову и заштопал наиболее жуткие раны. После чего произвел над телом скупой воинский обряд – что-то вроде клятвы на оружии и на крови. У перевозчиков подобных обрядов не было, и мы почтили память самоотверженного героя так, как умели. Гуго испросил у Сандаварга разрешение сказать от имени команды прощальную речь, в чем он был большой специалист. Северянин не питал особого уважения к «башковитому толстяку», но отказать ему не посмел. И затем почти четверть часа стоял с кислой рожей и, скрипя зубами, выслушивал посмертный панегирик Тунгахопу. Настолько велеречивый, что если бы покойный мог сам это слышать, он изумился бы тому, каким, оказывается, он был при жизни добродетельным… да что там – практически святым человеком!

Прах Тунгахопа был развеян Убби по ветру с марсовой мачты. Я невольно отметил, что был бы не прочь, чтобы и меня проводили в мой последний путь таким же образом. Улетающее вдаль, быстро растворяющееся в воздухе облачко пепла выглядело чертовски красиво и поэтично. Даже абсолютно далекий от поэзии Физз, и тот, задрав морду, следил за церемонией с несвойственным ему молчаливым благоговением. Старый вояка Тунгахоп, поди, и не думал, что удостоится таких роскошных похорон, о каких в эпоху Вседержителей не мечтали даже самые богатые купцы, вожди, церковники и градоправители.

Поминали домара исключительно «мозгобойкой», которую он обожал и к которой незадолго до смерти успел пристраститься. Памятуя наше первое неудачное знакомство со спиртом, теперь мы употребляли его маленькими порциями и хорошо закусывали. Все, кроме Сандаварга. Обычай предписывал ему пить за упокой соратника из его посуды, а Тунгахоп за неимением у нас традиционного северного рога всегда пользовался ковшом. Само собой, что домар наливал ковш не до краев, а иначе он вообще вряд ли дожил бы до своей последней битвы. Но на поминках воин должен был в знак уважения к покойному выпить больше, чем обычно выпивал тот. Поэтому Убби, не мелочась, удвоил для себя привычную порцию «мозгобойки» Тунгахопа. А затем отважно влил ее себе в глотку…

…И сразу же велел, чтобы мы связали его от греха подальше, поскольку он за себя больше не ручался.

Мы поспешили исполнить его просьбу и прикрутили его к мачте всеми веревками, какие отыскались на палубе. Предосторожность эта оказалась вовсе не лишней. Когда спирт шибанул северянину в голову, все его напускное траурное спокойствие в момент улетучилось. На Сандаварга с новой силой нахлынули пережитые им за день эмоции, после чего он словно обезумел. В адрес Кирка понеслись очередные потоки брани, и дуй ветер в ту сторону, куда он укатил, я бы не удивился, если бы эти проклятья долетели до адресата. Также меня бы не удивило, если бы Убби схватил оружие и отправился пешком за Виллравеном по следам его буксира. Но первым делом скорбящий разбил бы голову не Кирку, а мне. По крайней мере именно это он пообещал сделать, если мы немедля его не развяжем и будем дальше мешать его кровавому возмездию.

Разумеется, у нас и в мыслях не было подчиняться этим угрозам. Наоборот, мы пожалели, что связали невменяемого товарища обычными веревками, а не сковали цепями, что остались у нас с тех времен, когда мы держали у себя в плену дона Риего-и-Ордаса. Благо пьяница был надежно обездвижен и не мог перетереть путы, хотя рвался из них так, что едва не раскачивал мачту. В связи с чем возникла другая проблема: веревки так сильно врезались в тело Сандаварга, что продолжай он в том же духе, в лучшем случае будет покрыт назавтра кровоточащими ссадинами. В худшем – перережет себе вены на запястьях или лодыжках и умрет от потери крови. Сам же он, беснуясь и пуская изо рта пену почище берсерка, не обращал внимание ни на боль, ни на кровь, что сочилась из-под повязок, наложенных поверх его сегодняшних ран.

Не знаю, умирал ли хоть один северянин от того, что спьяну невзначай вскрыл себе вены. Но на трезвую голову Сандаваргу вряд ли понравилась бы такая глупая, бесславная смерть. Нам тоже не хотелось хоронить нашего второго краснокожего друга. Вот только как ему помочь и при этом скоропостижно не скончаться самим? Обычно он даже в гневе сохранял над собой контроль и не причинил бы вред никому из нас. Но к такому Убби я боялся приближаться, даже несмотря на то, что он был связан по рукам и ногам. Сейчас он вряд ли отличал друзей от врагов. Или, вернее, считал врагами всех без разбору – так, как и положено вести себя бешеному зверю.

Хотя нет, одного своего друга северянин все-таки признал. Когда я начал подумывать о том, чтобы угомонить бузотера, стукнув ему по голове обмотанной одеялом железной трубой, внезапно случилось маленькое чудо. А совершил его тот член нашей компании, которому было простительно присутствовать на поминках и не брать в рот ни капли спиртного.

Чудо это было похлеще того, какое свершилось в день знакомства Сандаварга и Физза. В тот день первый на удивление быстро нашел со вторым общий язык, поскольку, как большинство северных воинов, умел говорить на языке животных – хранителей Чистого Пламени. Или, отринув мистику – просто знал и умел воспроизводить подмеченную еще его предками систему звуков, которыми общаются в дикой природе рептилии-мутанты вроде Физза. С помощью этого шипения их можно «уговорить» выполнять несложные действия, что Убби впоследствии не раз нам демонстрировал. И разумный ящер вовсе на него не обижался – напротив, был счастлив поболтать с ним по-свойски. Что немудрено, ведь мы этого не умели, и Физз, прожив бок о бок с человеком не одно десятилетие, изрядно соскучился по родному языку.

Сегодня все случилось с точностью до наоборот.

Пока мы, собравшись в кружок, решали, как быть с Сандаваргом, Физз оставил нашу компанию и пополз прямо к нему. Поначалу мы не обратили внимания на странное поведение ящера – до сей поры ему была чужда безрассудность. А когда спохватились, было поздно – хранитель Чистого Пламени уже стоял рядом с Убби. И пускай в данный момент тот мог причинить вред лишь самому себе, вряд ли Физзу понравится, если его почитатель-северянин осыплет его проклятьями и пригрозит лютой смертью. Конечно, мой хвостатый друг не был легкоранимой и чувствительной натурой. Но все же он был уже стар, и мне не хотелось подвергать его излишним нервным стрессам…

Ящер не отреагировал на мои призывы отойти от пьяного сквернослова, а открыл пасть и заговорил с ним на своем шипяще-свистящем языке. И Убби, который казался к этому часу уже вконец умалишенным, вдруг умолк и прислушался.

Возможно, мне показалось, но в «словах» Физза отчетливо слышались нотки утешения и укоризны. Его речь была совсем недолгой, но произвела на Сандаварга моментальный успокаивающий и частично отрезвляющий эффект. Выслушав ее, северянин поник хмельной головой, тяжко вздохнул и пробубнил в ответ на человеческом языке (видимо, внятно шипеть в таком состоянии он попросту не мог):

– Прости меня, хранитель Чистого Пламени, за мою грубость и несдержанность! Только тебе здесь позволено стыдить Убби Сандаварга, и я благодарен тебе за твою откровенность. Ты прав: я и впрямь, загрызи меня пес, сильно погорячился.

– Щелофек – хлупый сферь, – согласился с ним Физз. – Уппи крищать, палупа фаляться! Уппи польше не налифать!

– Твоя правда, хранитель! – кивнул Сандаварг. – Все, баста, уже не наливаю, молчу и больше не тревожу твой покой. Мое слово! Если что случится… сразу меня разбуди… Если не проснусь… просто укуси меня побольнее… Я не обижусь… Тебе можно… Ты же все-таки… священный зверь… А это значит… что…