Не трогай кошку - Мэри Стюарт

– Понятно, – сказала я. – Да, я так и думала. А если не думала, то, по крайней мере, чувствовала. Спасибо.

– Если он совершил что-то столь страшное, правда выплывет и без вашей помощи. Но думаю, если вы увидите, что он собирается навредить другим или совершить еще какое-то зло, вы должны воспользоваться своей способностью и не допустить этого. Эта связь фактически превращает вас в две стороны одной медали, и ваше стремление к добру может перевесить его склонность к злодейству. Да, возможно, это и есть мой ответ. Поскольку между вами существует такая, – мм, особая связь, приходится расплачиваться подобным образом. Другими словами, – сказал викарий, стоя на коленях в своей заляпанной куртке с ножницами в руке, но с таким выражением, словно в нем воедино слились судьи и пророки, – другими словами, вы должны выступать как голос его совести, если сама она слишком слаба, чтобы удержать его от зла.

– «Суровая дщерь гласа Господня», – сказала я несколько удрученно.

– Именно. Не очень привлекательная дама – обязанность. Мне кажется, это один из самых вдохновенных образов у Вордсворта. Звучит очень устрашающе, дитя мое?

– Немножко. Но в данный момент, похоже, мне больше ничего не остается – если я вообще осмелюсь с ним связаться. Но я не могу выдать его вслух, я имею в виду, кому-то другому.

За разговором викарий закончил грядку и теперь, встав, на негнущихся ногах пошел к скамейке за новым клубком бечевки.

– Бриони, – снова сказал он, глядя мимо меня.

– Что?

– Вы идете небезопасным путем.

– Я понимаю. Потому-то мне и захотелось поговорить с вами. Видите ли, до сих пор все было чудесно и так знакомо. Я жила с этим так долго... могла говорить с ним о чем угодно, делиться всем, словно сама была его частью, а он – частью меня. Не было ничего, кроме счастья, я никогда не бывала одна, всегда могла обратиться к кому-то... И мне казалось, что в будущем меня не ждет ничего, кроме радости, и когда мы действительно, на самом деле найдем друг друга, это будет просто продолжением того, что было всю жизнь. Все было так безмятежно! – Я посмотрела на свои руки. – После папиной смерти я думала, что мне осталось только вернуться в Эшли, и там я найду его, моего «тайного друга». Но он сказал: нет, еще не время, нужно подождать. И теперь я думаю, это оттого, что он не осмеливался подпустить меня к себе, зная, что совершил. Мне было так одиноко... А потом, когда я подумала, что нашла его, то обнаружила, что он совершил нечто ужасное, настолько ужасное, что скрывал это от меня. И я узнала об этом лишь случайно. Вот почему я пришла к вам спросить, что мне делать.

– Вы узнали «лишь случайно»? То есть прочитали в его мыслях то, что он хотел скрыть?

– Нет. Этого я не могу. Я говорила вам, что свои мысли можно закрыть. Например, он не может узнать, что я говорю вам сейчас. Нет, это случилось в дневной жизни. Я кое-что увидела, а он не понял, что это его выдало.

– Значит, вы не выдаете свою тайную жизнь, если делаете что-нибудь такое. Тут, я надеюсь, часть ответа. – Он посмотрел на меня, потом кивнул: – Но не весь ответ, правда? Вам немыслимо выдать его, что бы он ни сделал, и в то же время вы не можете жить с тем, что он совершил.

– Да. Да, именно так.

– Тогда, моя милая, – сказал он торжественно, – вы должны жить без этого.

Это был ответ, до которого я дошла сама, но это звучало как похоронный звон. Как полная остановка жизни. Как будто крышка захлопнулась.

– Без него? – спросила я.

– Да. Без этой тайной жизни, от которой вы стали так зависеть. Вы не должны удерживать при себе ту свою часть, что выступает против вашей веры, против того, что вы сами считаете правильным. В старину это называли «одержимость бесом». Удачное название для обладания чем-то, что тебе враждебно. Как будто ты свернул со своего естественного пути.

– Я знаю. Знаю. Я уже отрезала его от себя. Я знаю, что должна была так поступить, и не только из страха, что он узнает, что мне известно о нем. И это заставило меня задуматься: не зло ли все это – этот «дар», как я привыкла его называть. Но я не верю, что это зло. Я жила с ним всю свою жизнь, с самого детства. Это давало мне утешение, и радость, и благо, а потом, когда стало серьезнее, по-прежнему оставалось благом. Поверьте, викарий, я знаю: так и было. И он был прекрасен. – Я сцепила руки на коленях. – И страшно то, что мне невыносимо без него. Хуже, чем быть одной, – я чувствую себя искалеченной, словно потеряла половину себя, будто не могу дышать как следует. Если это все так плохо, почему же без него еще хуже?

– Этого я не могу сказать. Я лишь скажу, что посвятить себя кому-то, с кем не можешь совладать, роковая ошибка. Я ни на мгновение не предположил, что этот дар – плод вашей фантазии, хотя мог бы так сказать, чтобы легче понять его свойства и трудности. Здесь существует та же опасность: когда приблизится реальность, вы не найдете в себе сил встретить ее.

Я немного помолчала.

– Вы хотите сказать – как у тех, кто проводит время за чтением романов об идеальной любви и идеальных влюбленных, каких не бывает в реальной жизни?

– Что-то вроде этого. Всякий воображаемый мир таит в себе опасность. Грань между светом и полутьмой размыта, и чем дольше ее рассматриваешь, тем все менее четкой она кажется. Знаете, Бриони, может быть, вам дано слишком много, чтобы об этом задумываться. Дайте мне, пожалуйста, еще немного подумать и зайдите снова. Я бы хотел прояснить свои мысли. Простите, что больше ничем не смог вам помочь.

– О, вы мне помогли, очень помогли. Вы поверили мне, а это уже много. Спасибо вам!

– Милое дитя мое! – сказал он с улыбкой. – Вы тоже облегчили мою душу. Я сказал, что вы идете опасным путем, но не знаю, следует ли беспокоиться о вас. Для такой молодой женщины у вас очень ясный ум, и вы не боитесь думать. Думать не так легко, как может показаться, и не все умеют задумываться. Вы хотели поговорить еще о чем-то? Я вижу на другой стороне сада Роба Гренджера: кажется, он идет сюда.

Я обернулась и посмотрела сквозь стекло. Роб, стоя между грядками, указывал на что-то Джиму Мейкпису, иногда помогавшему ему. Тот кивнул и взял лопату, а Роб направился к теплице. Снова обернувшись к викарию, я поспешно проговорила:

– Вы выяснили, что тот мародер делал в ризнице?

– Да, действительно! Странная вещь! Рад сообщить, что я был прав, предположив, что никто из прихожан не пытался вскрыть сейф. К нему даже не прикасались.

– Не прикасались? То есть ничего не пропало?

– Ничего ценного – то есть ничего из «материальных ценностей». Однако пропало кое-что в некотором роде более дорогое и что никак не возместить. Одна из приходских регистрационных книг.

– Одна из приходских книг?