Русские дети. 48 рассказов о детях - Роман Валерьевич Сенчин

– А как же… Акт составить или… – попытался остановить его Лукьянов.

– На них акты составлять – бумаги не хватит. Наваляй ты ему пи…лей, и пусть катится. А с ошейником ты хорошо придумал, надо взять на заметку. А то я взял одного, а он, сучок, кусаться начал!

Мотор «уазика» взвыл.

– Где его родители живут? – прокричал Лукьянов.

– Да через два дома, – ответила девушка-учительница. – Сначала Семыхины, потом Рубчук Илья Романович, а потом они! Под зелёным шифером дом!

Машина, ревя старым мотором, уехала.

– Пойдём, – сказал Лукьянов, которому уже надоела эта история. Сдать родителям, да и всё. Даже без моральных комментариев. Сказав всё по фактам.

А Серый вдруг сел на землю и заныл:

– Дядь, не надо! Они меня убьют! Они алкоголики вообще! Не кормят! Я есть хотел, поэтому залез. Яблоки продам, куплю хлеб, молоко.

Врёт или не врёт? – гадал Лукьянов.

Похоже на правду – иначе почему Серый с таким упорством сопротивлялся, не хотел идти домой? Подобный героизм только от страха бывает.

– Хорошо, – сказал он. – Но я хочу, чтобы ты меня понял. Почему ты так плохо думаешь о людях? Если бы ты нормально попросил, дал бы я тебе и яблок, и хлеба, и молока. И колбасы. И чупа-чупс твой любимый. Ты пробовал нормально просить?

– Сколько раз! Обзываются, ментов грозят вызвать! Говорят, что я дачи обворовываю!

Тоже похоже на правду. Их дачный посёлок, которому уже полвека с лишком, населяли всегда люди простые, средние, небогатые, он не обнесён высоким забором, нет шлагбаумов с охраной, как в так называемых элитных дачных массивах. Нанимают вскладчину сторожей, но толку мало, жители окрестных селений и далеко от города забредшие бомжи тащат из дач всё, что можно, особенно зимой. И пожары неоднократно были. Как тут не злиться? Да и без повода стали мы злы безмерно, раздражает нас чужая нищета, давит на совесть, вернее, на душевную нейтральность, с которой мы свыклись. Печально, печально, мысленно грустил Лукьянов.

– Ладно, – сказал он, сняв ремень с шеи Серого и разматывая проволоку с его рук. – В следующий раз не ходи ни к кому, а сразу ко мне в гости. И вот ещё. – Он залез в карман, нащупал денежную бумажку, достал. Всего лишь сотенная. Но – чем богаты.

И он сунул её Серому.

– На чупа-чупс.

– Спасибо, дядя, – сказал Серый, шустро пряча денежку в какой-то потайной кармашек сбоку штанов.

– Не дядя, а Виталий Евгеньевич. Так обращаются культурные дети ко взрослым.

– Ясно. Я пошёл?

– Иди. Ты куда?

Серый, вместо того чтобы убежать, скакнул за крыльцо.

Там стояла жестяная лохань с мутной водой. Серый поднял её, поднатужился и обрушил на Лукьянова воду вместе с загремевшей лоханью.

– Получи, козёл! Виталь Евгенич, бля, мудак! – захохотал он и рванул за дом.

Лукьянов выскочил, увидел, как Серый чешет куда-то за село, в огороды.

И побежал, не надеясь его догнать, хотя очень старался.

Ему повезло: перепрыгивая яму, отделяющую огород от улицы, Серый оступился, покатился по земле, тут же вскочил, но, потеряв ориентировку после кувырка, побежал не от Лукьянова, а к нему. Спохватился, вильнул вбок, но поздно, Лукьянов крепко обхватил его, поднял в воздух и понёс обратно.

Серый что-то ныл, о чём-то просил, что-то обещал, Лукьянов не слушал.

У крыльца участка опять связал ему руки. Ремень на шею цеплять не стал – до дома недалеко, и так удержит. Алкоголики родители или нет, но – пусть знают, кем растёт сыночек. Может, это их хоть немного отрезвит.

Вот и дом с крышей под зелёным шифером.

Подходя, поверх невысокого забора, составленного из штакетника, Лукьянов увидел идиллическую картину: на лужайке перед домом, за длинным столом, застеленным клеёнкой, сидели две пары, двое мужчин с женщинами. На алкоголиков не очень похожи: женщины в приличных нарядах, один из мужчин в простой, но чистой футболке, а второй и вовсе в белоснежной рубахе.

– Здравствуйте! Ваш? – спросил Лукьянов, не заходя во двор, показывая Серого в открытую калитку.

– Наш, наш! – приветливо откликнулась румяная полная женщина с гладко зачёсанными назад волосами. – Заходите, гостем будете!

Сидящий рядом мужчина в футболке строгим отцовским взглядом посмотрел на Серого:

– Чего опять натворил?

– Ничё я не натворил! Пристал ко мне этот дачник! Я мимо шёл, падалицы на улице подбирал, всё равно машины подавят, а он подумал, что я у него стащил!

– Всё было немного не так! – сказал Лукьянов.

– Да знаем мы, как было, – махнул рукой мужчина в футболке. – Иди сюда, крысёныш!

– Серёжа, не сегодня! – сказала полная женщина.

– А когда ещё? Иди сюда, говорю!

Сергеем отца тоже зовут, мимолётно подумал Лукьянов. В честь себя сына назвал.

Серый, опустив голову, поплёлся к отцу. Лукьянов хотел развязать ему руки, но не успел.

Отец встал навстречу Серому, взял полотенце, полил на него водой из-под умывальника, что висел рядом на стене, слегка отжал, сказал своим гостям:

– Лучший способ. И чувствует, что почём, и не покалечишь. И жжётся потом долго. Ты вот, Борь, на солнце обгорал, наверно, примерно то же самое.

– Это ерунда, – ответил Боря. – Настоящий ожог – водяной, я как-то в бане кипятком ошпарился, волдыри пошли, а боль такая, что хуже сроду не было.

– Не рожали вы, не знаете, что такое настоящая боль! – возразила мать Серого. – Я прямо с ума сходила, когда Серёнька мой рожался.

– С чего бы? – удивился Боря. – Вроде широкая в кости, вообще-то. В жопных местах особенно. – И он по-мужски, с улыбочкой, переглянулся с Сергеем, давая понять, что хамит не чтобы обидеть, а дружески, от души. И Сергей в ответ тоже улыбнулся: понял, дескать.

– А моя вот, – хлопнул Боря свою жену по острому плечу, – вся узенькая, как плотва, а двух выплюнула, будто по маслу!

Жена обиженно сказала:

– При чём тут узенькая? Зависит, какая растяжимость костей, мне врачиха сказала. У меня хорошая растяжимость, вот и всё.

– А я ещё, помню, блок цилиндров себе на ногу уронил. – Боре хотелось продолжить интересную тему о боли, но Сергей-старший его прервал:

– Потом расскажешь, дай дело кончить. Повернись, курвёныш!

Серый повернулся.

Отец увидел провод на его руках, удивился, потрогал пальцем, посмотрел на Лукьянова.

– Это ты его связал?

– Он, пап, меня за шею на ремне тащил, чуть не удушил! – тут же пожаловался Серый. – И руки у меня прямо немеют уже!

Мать Серого вскрикнула, бросилась к ребёнку, размотала руки, осматривала их, ощупывала, дула на них.

– Ты что ж наделал, б… тварь ты такая, у него же,