Итоги № 43 (2011) - Итоги Итоги

— Не мне. Президент присутствовал на очередном нашем юбилее и распорядился выделить на труппу несколько отечественных авто, штук семь или восемь. Без персонального распределения, кому именно. Себе я брать не стал, поскольку и водить-то толком не умею, за руль садился в студенческие годы. С тех пор как появилась положенная мне по рангу худрука служебная машина, что называется, пользуюсь положением.

— Что за история была с распитием спиртных напитков уже в президентском кабинете?

— В начале 90-х Борис Николаевич своим распоряжением отправил меня в Америку получать за него в Голливуде международную премию. Точное название не вспомню, но не «Оскар». Мне вручили увесистую металлическую штуку, внешне напоминающую кубок вроде тех, которые обычно выдают победителям районных соревнований по мини-футболу. Я честно притащил ее в Москву, меня встретили в аэропорту и помогли добраться до Кремля, но на повороте в крыло здания, где сидел Ельцин, сопровождавшие сказали: «Дальше самостоятельно, Марк Анатольевич». И я пошел, проседая под тяжестью приза и сознания, что, видимо, пожизненно связан с Борисом Николаевичем физическими нагрузками. Когда передача трофея состоялась и я вздохнул с облегчением, понимая, что добросовестно выполнил миссию гонца, президент пригласил к столу, сервированному там же, в рабочем кабинете. Композицию венчала бутылка цинандали, на тарелках лежали какие-то закуски. За разговором о жизни мы незаметно выпили все вино. Повисла пауза, которую прервал Борис Николаевич: «Хорошее цинандали». Я не видел оснований возражать. Ельцин предложил: «Повторим?» — и, не ожидая согласия, вызвал секретаря по имени Зина (почему-то я запомнил эту деталь) и распорядился принести еще цинандали. Женщина, услышав слова президента, побледнела и с растерянным видом проговорила: «Извините, Борис Николаевич, это была последняя бутылка…» Решив сгладить ситуацию и перевести все в шутку, я стал громко сокрушаться, что опустошил кремлевские запасы. Ельцин включился в игру, велев проверить закрома. Зина поспешно убежала и… пропала. По всей вероятности, снаряжалась серьезная экспедиция в ближайший к Кремлю гастроном. На беду, и там не нашлось цинандали. Нам принесли красное мукузани. Его мы тоже одобрили, выпили с удовольствием, но у меня осталось чувство, что в государстве не все в порядке. По крайней мере со спиртным…

Если же всерьез говорить о Ельцине, надо отметить его политическую волю, которой сегодня многим остро не хватает. Она была и у Собчака. Анатолий Александрович продемонстрировал ее, переименовав Ленинград в Санкт-Петербург. Никто другой на это не решился бы. В первом мэре Северной столицы гулял веселый авантюризм, он говорил мне, что хочет сковырнуть и «стамеску» на площади Восстания, поставить там статую императора Александра Третьего работы Трубецкого. Но на демонтаж уродующего перспективу Невского проспекта убогого обелиска городу-герою требовались значительные деньги. Собчак отложил проект до лучших времен, которые наступили, увы, без него...

— И Лужкову уже не доделать в Москве того, что хотел. Осталось Юрию Михайловичу лишь взирать на происходящее со стороны. Может, еще в теннис поигрывать, мед собирать да в театр ходить. Если позовут. Вы вот на премьеру «Пера Гюнта» пригласили, не убоялись…

— Староват я, чтобы колебаться с линией партии… Но если говорить начистоту, в тот раз Лужкова я не звал, он, что называется, сам пришел. Вместе с Кобзоном. Меня убедили сообщения средств массовой информации, будто Юрия Михайловича нет в Москве, я решил, что он уже где-нибудь в районе Австрии или Англии. Выясняется, никуда не уехал, здесь… Приходил к нам Лужков и незадолго до отставки. Заметил собственное фото на стене моего кабинета и спросил у директора театра Варшавера: «Давно висит?» Марк Борисович сказал аки на духу: «Да уж лет десять, не менее…» Ответ Юрию Михайловичу явно понравился. Он много сделал для «Ленкома», а мы добро помним. Поэтому я повесил портрет столичного градоначальника и убирать не собираюсь, хотя тот уже год с приставкой «бывший». Не хочу, чтобы Лужков счел, будто все, кому он помогал в прошлом, разбежались, словно тараканы, боясь замараться контактом с опальным экс-мэром. Может, решение о его замене было правильным с точки зрения укрепления властной вертикали, не возьмусь судить о том, в чем плохо соображаю, но методы и стилистика, с которыми все делалось, вызвали у меня раздражение и даже внутренний протест. Слишком грубо и топорно получилось. Впрочем, так обошлись не только с Лужковым, в чем мы убедились в последнее время…

Что касается иных фото, украшающих мой кабинет, забавный эпизод связан со снимком, где изображены молодые Иван Берсенев и Константин Симонов. Как-то к нам пришел тогдашний министр обороны СССР Дмитрий Язов и долго разглядывал фотографию. Я поинтересовался: «Узнаете?» Маршал уверенно ответил: «Конечно! Слева — вы». И указал на Ивана Николаевича, фактического отца-основателя «Ленкома». Я не стал расстраивать человека, ничего не сказал Дмитрию Тимофеевичу, но потом все же попросил нашего завлита подписать снимок, чтобы недоразумение не повторилось…

— Вы дневник никогда не вели, Марк Анатольевич, пометки на полях жизни не делали?

— В этом жанре трудно оставаться до конца искренним и честным. Подобное происходит помимо нашей воли, побеждает подспудное желание выглядеть достойнее, чем в действительности. Умный человек как-то сказал, а я услышал и запомнил, что каждому важно разобраться в том, чего он сам добился в жизни, а что произошло благодаря случаю, стечению обстоятельств. Я много раз пробовал анализировать те или иные ситуации, в которых оказывался, но так и не понял, где конкретно моя заслуга, а за что надо говорить спасибо высшим силам. Грань порой тонка. Во всяком случае, в ангела-хранителя я верю. Вот и батюшка, которому я рассказал поразительную историю принятия строгой комиссией управления по культуре «Юноны и Авось», подтвердил: «Конечно, вам помогли. Даже не сомневайтесь». Мы с Андреем Вознесенским готовились к долгим и кровопролитным боям, сознавая, что с первой попытки спектакль не сдадим. Такого в моей практике отродясь не бывало, я уже приводил вам пример с «Тремя девушками в голубом», которых мурыжили до того, что Татьяна Ивановна Пельтцер начала терять память и забывать роль… Но с «Юноной» все прошло на удивление мирно и спокойно. Это выглядело чудом, фантастическим исключением из печального правила. Тогда-то мы с Андреем и бросились в Елоховский собор, поставили свечку перед Казанской иконой Божьей Матери. Там нам и встретился священнослужитель, сказавший, что на нашей стороне небесные союзники. Он произнес это не терпящим возражения тоном, словно хороший врач-диагност, безошибочно определивший заболевание пациента. Батюшка знал, о чем говорил. Ангел-хранитель решил вмешаться и помочь нам с «Юноной». В моей жизни было несколько случаев, когда я чувствовал руку провидения. Много лет назад в Перми, куда меня направили после института, приключился эпизод, который мог кардинальным образом повлиять на мою дальнейшую жизнь. Я оказался на развилке, предполагавшей два сценария. Мне пришла повестка с требованием явиться в военкомат для прохождения медкомиссии и последующего призыва на срочную службу в армию. Театр составил челобитную с просьбой не рекрутировать молодого и подающего надежды артиста, хотя опытный главреж сразу предупредил: на петицию надежды мало. Действительно, военком взял из моих рук письмо, даже не пытаясь скрыть гримасу крайнего презрения. Мельком посмотрел на лист бумаги и перевел взгляд на окно, мимо которого шел товарный состав. Военком молча следил, как вагоны медленно ползут за натужно пыхтящим паровозом, и о чем-то думал. Я стоял, боясь пошевелиться и прекрасно понимая, сколь многое сейчас решается. Наконец хозяин кабинета очнулся от мыслей и, не поворачивая головы, отрывисто бросил: «Ладно, идите! Рассмотрим вашу просьбу». Меня без отрыва от производства зачислили в химики-разведчики, какое-то время я ходил на курсы, исправно пытаясь получить военное образование, пока все не закончилось моим досрочным отъездом в Москву. Нину, с которой мы официально расписались именно в Перми, пригласил в труппу Андрей Гончаров, согласившись заодно посмотреть и мужа. Правда, при ближайшем рассмотрении он не испытал ко мне как к актеру ни малейшего любопытства, не позвал в свой театр... Так я остался рядовым необученным без воинского звания. Что же касается Перми, я наведывался туда в 1996-м в свите Бориса Ельцина, совершавшего предвыборный тур по стране. Заехал в драмтеатр, в котором начинал, встретил женщину-реквизитора, проработавшую там все это время. Она меня узнала, мы обнялись и стояли так несколько минут. Что-то говорить, вспоминать совсем не хотелось. Правда, тем же вечером в гостиничном ресторане я слушал, как входивший со мной в группу поддержки кандидата в президенты России заслуженный и уважаемый артист Петр Вельяминов со смехом рассказывал тоже много сидевшему в сталинских лагерях коллеге Георгию Жженову о годах, проведенных им в пермском «филиале» ГУЛАГа. Хохотали, словно в этом могло быть хоть что-то комичное. Услышанное не казалось мне слишком веселым, но вслух говорить я ничего не стал, лишь подумал, какие причудливые формы способны принимать воспоминания…