«Любовь к родному пепелищу…» Этюды о Пушкине - Арнольд Гессен

В лицее была прекрасная библиотека и газетная комната. Лицеисты, совсем еще мальчики, знакомились здесь с мировой литературой и новостями дня. Здесь можно было прочитать последние номера «Вестника Европы», «Русского Вестника», «Пантеона».

Чаще всех засиживались в библиотеке три друга – Пушкин, Дельвиг и Кюхельбекер. Пушкин впитывал в себя знания, на память цитировал прочитанное, а Кюхельбекер вписывал в свой «Словарь» особо будоражившие его мысли и выдержки.

Здесь зарождались и зрели у юного Пушкина мысли о «Вольности», о «барстве диком, без чувства, без закона», о насильственной лозе и порабощенной русской «Деревне», а перед Кюхельбекером открывалась даль усеянного терниями и тридцатилетними страданиями пути на Сенатскую площадь…

После В. Ф. Малиновского, человека доброго и простодушного, малообщительного и слабого, директором лицея стал Е. А. Энгельгардт.

Знакомя питомцев с правилами внутреннего лицейского распорядка, Энгельгардт говорил, что «все воспитанники равны, как дети одного отца и семейства», и потому никто не может презирать других… Он запрещал лицеистам кричать на служителей и бранить их, даже если это были крепостные.

Простые человеческие отношения установились у директора с лицеистами. Он часто принимал их у себя на дому, устраивал совместные чтения, знакомил с правилами и обычаями светской и общественной жизни. Летом совершал вместе с ними дальние прогулки, зимой ездили на тройках за город, катались с гор… Во всех этих увеселениях принимала участие семья директора. «Одним словом, – вспоминал И. И. Пущин, – директор наш понимал, что запрещенный плод – опасная приманка и что свобода, руководимая опытною дружбой, удерживает юношу от многих ошибок».

Когда Александр I надумал «познакомить лицеистов с фронтом» – ввести военные занятия, шагистику, – Энгельгардт решительно воспротивился этому. Он сумел отклонить и предложение царя посылать лицеистов дежурить камер-пажами при императрице во время летнего ее пребывания в Царском Селе.

У Энгельгардта до конца дней сохранились дружеские отношения со своими бывшими лицейскими питомцами. Когда Пущин, Кюхельбекер и Вольховский за участие в восстании оказались на каторге и в ссылке, Энгельгардт не боялся вести с ними переписку, всегда насыщенную сердечным теплом, любовью и уважением.

Пушкин почему-то всегда относился к Энгельгардту отчужденно, даже враждебно. Пущин не раз пытался выяснить, чем объяснить создавшиеся между ними отношения, но ничего не добился. И все же, когда, окончив лицей, воспитанники прощались с директором, Пушкин оставил в памятной книге Энгельгардта запись: «Приятно мне думать, что, увидя в книге ваших воспоминаний и мое имя между именами молодых людей, которые обязаны вам счастливейшим годом жизни их, вы скажете: в лицее не было неблагодарных. Александр Пушкин».

Большой популярностью пользовался в лицее доктор философии и свободных искусств, один из лучших знатоков античной литературы, профессор российской и латинской словесности Н. Ф. Кошанский.

Когда Кошанский заболел, его сменил в лицее талантливый А. И. Галич, только что вернувшийся из-за границы, где готовился к профессорскому званию.

Он обращался с лицеистами дружески, как старший товарищ. На уроках они часто окружали его, задавали вопросы, спорили, озорничали. Когда дело заходило слишком далеко, Галич брал в руки творения латинского классика Корнелия Непота и, предлагая приступить к переводу их на русский язык, говорил:

– Ну, теперь потреплем старика!

Видимо, доброго Галича вспоминал Пушкин в 1823 году в кишиневской ссылке, когда закончил вторую главу «Евгения Онегина» стихами:

Прими ж мои благодаренья,Поклонник мирных аонид,О ты, чья память сохранитМои летучие творенья,Чья благосклонная рукаПотреплет лавры старика!

Лицеисты очень любили Галича, часто посещали его на дому. Это он предложил юному Пушкину написать для лицейского экзамена свои «Воспоминания о Царском Селе». Пушкин тепло и дружески упоминает о Галиче в своих позднейших стихотворениях.

В «Пирующих студентах» он приветствует его и приглашает:

Апостол неги и прохлад,Мой добрый Галич, Vale!Ты Эпикуров младший брат,Твоя душа в бокале,Главу венками убери,Будь нашим президентом,И станут самые цариЗавидовать студентам!

От всех лицейских профессоров отличался историк И. К. Кайданов. Несмотря на некоторые его странности, лицеисты внимательно относились к его лекциям.

Если он был, например, недоволен леностью лицеиста Ржевского, то обращался с ним грубо:

– Ржевский господин! Животина господин! Скотина господин!

Но Кайданов был человек добрый. Поймав однажды Пушкина за сочинением непристойного стихотворения, увидев, что Пушкин вносит в него, смеясь, какие-то поправки, он взял Пушкина за ухо и тихонько сказал:

– Не советую вам, Пушкин господин, заниматься такой поэзией, особенно кому-нибудь сообщать ее. И вы, Пушкин господин, не давайте воли язычку…

Профессор физико-математических наук Я. И. Карцов не сумел заставить лицеистов полюбить свой предмет. Человек острый и язвительный, он любил рассказывать на уроках разные истории и анекдоты, от которых лицеисты помирали со смеху.

Если, стоя у доски, лицеист отвечал невпопад, он издевался над ним:

– А плюс Б равно красному барану.

Математикой увлекался лишь один Вольховский, и Карцов, по существу, занимался только с ним. Остальные готовились на его лекциях к другим урокам, писали стихи или читали романы.

О Куницыне, Кошанском, Кайданове, Карцове, привлекавших к себе особое внимание лицеистов, первый биограф Пушкина П. В. Анненков писал: «Можно сказать без всякого преувеличения, что все эти лица должны были считаться передовыми людьми эпохи на учебном поприще. Ни за ними, ни около них мы не видим в 1811 году ни одного русского имени, которое бы имело более прав на звание образцового преподавателя, чем эти, тогда еще молодые имена».

Среди других учителей лицея следует особо отметить Д.И. де Будри, профессора французской словесности. Он привлекал к себе общее внимание тем, что был младшим братом Жана-Поля Марата, знаменитого «друга народа», деятеля Великой французской революции.

Это был забавный, коротенький старичок, довольно объемистый, с засаленным, слегка напудренным париком. Однако преподаватель был строгий и дельный. Гордился своим братом-революционером.

Ему, конечно, Пушкин обязан был в значительной степени своим блестящим знанием французского языка.

О Пушкине Д. И. де Будри писал уже в декабре 1811 года в рапорте об успехах воспитанников: «Он проницателен и даже умен. Крайне прилежен, и его приметные успехи столь же плод его рассудка, сколь и его счастливой памяти, которые определяют ему место среди первых в классе по французскому языку».