«Любовь к родному пепелищу…» Этюды о Пушкине - Арнольд Гессен

Это был забавный, коротенький старичок, довольно объемистый, в засаленном, слегка напудренном парике. Но преподаватель был строгий и дельный. Он гордился своим братом-революционером, но, – писал Пушкин, – «Будри, несмотря на свое родство, демократические мысли, замасленный жилет и вообще наружность, напоминавшую якобинца, был на своих коротеньких ножках очень ловкий придворный».

Ему, конечно, Пушкин обязан был в значительной степени своим блестящим знанием французского языка.

О Пушкине де Будри писал, в декабре 1811 года, в рапорте об успехах воспитанников: «Он проницателен и даже умен. Крайне прилежен, и его приметные успехи столь же плод его рассудка, сколь и его счастливой памяти, которые определяют ему место среди первых в классе по французскому языку».

Особые отношения сложились у лицеистов с С. Г. Чириковым.

Учитель рисования и гувернер, С. Г. Чириков был человек тактичный и обходительный. Лицеисты не имели права пользоваться отпусками, и свободное время нередко проводили у Чирикова в его лицейской квартире.

Сорок лет прослужил в лицее учителем чистописания и гувернером Ф. П. Калинич, обладавший великолепным почерком. Все грамоты и выдаваемые лицеистам похвальные листы переписывались его рукой. Образованием и умом, при своей осанистой, импозантной внешности, он не обладал.

Любили лицеисты своего учителя музыки и пения Теппере де Фергюсона, часто проводили в его доме вечера, пели, музицировали, пили чай, дружески беседовали. Это был вдохновенный старик, не только учивший лицеистов петь, но и сочинявший разные концерты. Он написал музыку лицейской прощальной песни «Шесть лет промчались, как мечтанье» на слова Дельвига. Песня эта на протяжении сорока лет исполнялась на лицейских выпускных актах.

Тепло относились лицеисты к врачу Ф. О. Пешелю, остряку, весельчаку и балагуру. Всегда приглашали своего старого доктора на празднование лицейских годовщин. 19 октября 1837 года Пешель обратился к ним с посланием на немецком и латинском языках: «Я прошу моих старых друзей для их собственного блага на мировом театре не забывать моих прежних увещаний, именно: что все покоится на отношениях и что единственное утешение – терпеливо следовать девизу: «Ничему не удивляться!». А для здоровья: спокойствие души, телесные упражнения, диета, как качественная, так и количественная, вода».

Особо следует остановиться на личности лицейского инспектора, надзирателя по учебной и нравственной части М. С. Пилецкого-Урбановича. «Это был довольно образованный человек, но святоша и мистик, обращавший на себя внимание своим горящим всеми огнями фанатизма глазом, кошачьими приемами и походкою, – так характеризовал его лицеист М. А. Корф, – с жестоко хладнокровною и ироническою, прикрытою видом отцовской нежности, строгостью. Он долго жил в нашей памяти, как бы какое-нибудь привидение из другого мира».

Пилецкий-Урбанович был в Лицее истовым проводником положенного в основу лицейского воспитания в духе иезуитских правил благочестия и сыска, подслушивания и взаимных доносов. Он «непременно сделал бы из нас иезуитов, если бы вовремя не был изгнан из Лицея», – писал Корф.

Этому Пилецкому подчинены были все лицейские гувернеры, их помощники и надзиратели, в большинстве случайные люди – отставные военные, заезжие иностранцы, мелкие чиновники, не обладавшие никакой педагогической подготовкой. Это были «подлые и гнусные глупцы с такими ужасными рожами и манерами, что никакой порядочный трактирщик не взял бы их к себе в половые», – вспоминал тот же Корф.

Пилецкий являлся в Лицее и тайным агентом полиции. В своих «Замечаниях для господ гувернеров, моих сотрудников по части нравственной и учебной» он давал инструкции, как залезать воспитанникам Лицея в души, как всегда «морально присутствовать» среди них, подслушивать, подсматривать, обрабатывать их мысли и волю.

Небольшая выдержка из рапорта Пилецкого дает представление о характере его слежки за лицеистами. В ноябре 1812 года он обратил особое внимание на Пушкина и настойчиво следил за каждым его шагом: «Пушкин 6-го числа в суждении своем об уроках сказал: признаюсь, что я логики, право, не понимаю, да и многие даже лучше меня оной не знают, потому что логические силлогизмы для меня невнятны. – 16-го числа весьма оскорбительно шутил с Мясоедовым на щот 4 департамента, зная, что его отец там служит, произнося какие-то стихи, коих мне повторить не хотел, при увещевании же сделал слабое признание, а раскаяния не видно было. – 18-го толкал Пущина и Мясоедова, повторял им слова: что если они будут жаловаться, то сами останутся виноватыми, ибо я, говорит, вывертеться умею. – 20. В классе рисовальном называл г. Горчакова вольной польской дамой…»

Лицеисты, естественно, ненавидели Пилецкого за его шпионские рапорты-доносы. Они возмущались, помимо того, его развязно-ласковой фамильярностью с посещавшими их сестрами и кузинами. И в конце ноября разразился давно назревший скандал.

Возглавил его Александр Пушкин.

Пилецкий услышал, как Пушкин вместе с Корсаковым стал перечислять за обедом обиды, нанесенные им, Пилецким, его родственницам, приводил оскорбительные отзывы инспектора о родителях учащихся и подстрекал товарищей «к составлению клеветы» на Пилецкого.

А еще через день, когда Пилецкий стал отнимать у Дельвига какое-то бранное на него сочинение, Пушкин возмутился:

– Как вы смеете брать наши бумаги? Стало быть, и письма наши из ящика будете брать? – крикнул он.

Пушкина поддержали Кюхельбекер, Малиновский, Мясоедов, Маслов и бранили отказавшихся выступить против Пилецкого товарищей: Юдина, Корфа, Ломоносова, Есакова, Комовского.

Обо всем этом сообщили директору.

Дело кое-как замяли, но в марте 1813 года недовольство Пилецким вспыхнуло с новой силой.

Лицеисты вызвали Пилецкого в конференц-зал, открыто объяснились с ним и предложили оставить Лицей:

– Уходите, в противном случае мы все подадим заявления об оставлении Лицея.

Чувствуя, что борьба бесполезна, Пилецкий подчинился и покинул Лицей.

Так решительно повели себя лицеисты в отношении своего надзирателя по учебной и нравственной части, не сумевшего заслужить их доверия и уважения…

Вся эта история, протест против ханжества, лицемерия и мистицизма нашла вскоре отражение в написанной четырнадцатилетним Пушкиным большой шутливой, сатирической, антиклерикальной поэме «Монах».

«Наставникам, хранившим юность нашу…»[39]

Перенесемся мысленно в Царскосельский лицей, где полтора столетия назад расцветал вольнолюбивый гений Пушкина. Представим себе обстановку, в которой лицей, созданный «для юношества благородного происхождения, предназначенного к важным частям службы государственной», лицей, здание которого примыкало к императорскому Екатерининскому дворцу, превратился в «лицейскую республику».