«Коламбия пикчерз» представляет - Татьяна Полякова

– Все это ясно, но… прошло несколько лет. Я понимаю, если бы это случилось сразу, но четыре года – большой срок, раны затягиваются, к тому же мы, слава богу, никогда особой злопамятностью не отличались. Тут должно быть что-то такое… Опять же, зачем сюда Кошкина приезжала? И что нашла в бумагах отца?

– Смотри, что получается, – горячилась Женька. – Погибли только немцы, охрана, скорее всего, была предупреждена, то есть папаша Кошкиной знал о злодействе. И возможно, оставил что-то вроде воспоминаний.

– И из-за них Кошкину убили? – вздохнула я.

– Да, как-то нескладно получается. Допустим, он назвал фамилии убийц, но их, скорее всего, уже нет в живых, да и срок давности…

– Опять же, ей незачем было приезжать сюда. Желала полюбоваться на дело рук папаши? Довольно сомнительно. Я могу понять местных, слава убийц им ни к чему, вот они о тех временах и предпочитают молчать. Однако по-прежнему не ясна роль Кошкиной. И все той же Натальи. Кто звонил из монастыря, зачем звонил? Полная неразбериха.

– Это точно. А еще надпись на кресте кто-то оставил.

– Слушай, а что сестры о своих мужьях говорили?

– Все трое погибли в результате несчастных случаев, – мутно посмотрев на меня, ответила Женька. – И волки выли… Анфиса…

– Только без мистических бредней, пожалуйста, – попросила я. – Предположим, взрыв не случайность, но даже это надо еще доказать.

– По мне, так все яснее ясного.

В этот момент у Женьки забренчал мобильный – звонил Петечка с вестью, что Петренко Степан Иванович служил как раз в тех краях, где мы с Женькой в настоящий момент голову ломали над загадками более полувековой давности.

– Спасибо, родной, – презрительно фыркнула Женька. – Мы это и без тебя успели узнать. – Поспешно и без всякого намека на благодарность она с ним простилась, после чего решила позвонить Волкову. – Пора бы ему освободиться.

Оказалось, что Волков находится в музее. Мы сообщили, где нас можно найти, и стали ждать его появления. Волков пришел через десять минут, улыбаясь, предложил выпить кофе. В тот момент кофе интересовал нас мало, и мы сразу полезли с вопросами.

– Значит, вас интересует та давняя история? – окинув взглядом экспозицию, произнес он. – История, скажем прямо, непростая.

– Мы считаем, что это был вовсе не несчастный случай, – решительно заявила Женька.

– Убийство из мести? – пожал он плечами. – Честно скажу, сомневаюсь.

– Почему?

– Время. Прошло слишком много времени, чтобы ненависть была столь сильна.

– Анфиса тоже мне эти четыре года в нос тычет, а я считаю, что все просто. Представился случай, ну и рванули монастырь, благо, что там был склад взрывчатки.

– Ничего подобного, – покачал головой Волков. – Никакого склада к тому моменту в монастыре уже не было.

– Как? – удивилась Женька. – Нам только что сотрудница музея сказала.

– Она, скорее всего, никогда этой историей особо не интересовалась и располагает лишь общими сведениями. Склад действительно был, когда вблизи Рождествена строили железную дорогу. На ней, кстати, пленные поначалу и работали. Потом дорога пошла на север, и гонять колонну каждый день на большое расстояние смысла уже не было. Тем более что рабочей силы хватало, в округе было полно лагерей, дорогу дальше строили зэки. В тридцати километрах севернее находилось большое село, вот там располагался штаб строительства, туда же перевели и склад. А немцы занялись разборкой храма, ну и другими работами. Клуб построили, железнодорожную станцию… Так что ни о какой взрывчатке, хранящейся в монастыре, и речи быть не могло.

– Что ж там тогда взорвалось в таком случае? – растерялась я.

– Официальная версия – артиллерийские снаряды, которые оставались в монастыре еще со времен гражданской войны. Немцы при разборке на них наткнулись и… кстати, это вполне вероятно, если учесть историю здешних мест. В гражданскую монастырь сильно пострадал, он подвергся разграблению одним из первых, потом там засела какая-то банда, в общем, много всего он повидал на своем веку. Другой версии просто не было. Хотя…

– Хотя? – поторопила я.

– Допустимое предположение: кто-то сознательно заложил взрывчатку и взорвал храм. Кстати, если такую версию принять во внимание, могу сказать: сделано это было весьма профессионально. Храм сложился как карточный домик, погребя под собой двадцать пять человек, а церковь по соседству практически не пострадала. То есть занимался этим человек, в таких делах сведущий.

– Тщательно спланированное убийство? – присвистнула я.

– А мотив? Месть? Но никто из жителей сделать этого не мог, у них ни навыков не было, ни той же самой взрывчатки.

– А охрана?

– Теоретически, конечно, возможно. Вопрос: зачем им это понадобилось? Оттого официальная версия – об артиллерийских снарядах – кажется мне более вероятной.

– А если солдат кто-то об этом попросил или заставил?

– Предполагать можно все, что угодно. Только сами подумайте, какова вероятность этого? А почему, собственно, вы этим делом так заинтересовались? – додумался спросить Волков.

– Сегодня в монастыре произошел несчастный случай. Наталья погибла. Упала в ваш раскоп и разбила голову о каменную плиту.

– О господи! – ужаснулся Волков. – Наташа? Невероятно. То есть я хотел сказать… даже не знаю, что я хотел сказать, – вздохнул он. – Бедная девочка.

– Это еще не все. Кто-то написал на кресте, что стоит у монастырской стены, цифру «25». Ведь погибших военнопленных было двадцать пять человек, а взрыв произошел двадцать пятого?

– Да, точно.

– И деревню спешно покинули двое мужчин с фамилиями Рогожин. А мы слышали, как в гостинице болтали, что Наташа внучка Петра Плещеева, скорее всего одного из бывших охранников. Обстановка в деревне весьма нервная, нас уже попросили съехать.

– Наталья – внучка Плещеева? – удивился Волков. – Признаться, я не знал.

– А у сестер, что работают в гостинице, мужья погибли в результате несчастных случаев, фамилия их Коноплевы.

– Значит, опять несчастный случай, – задумчиво произнес он. – Вот что, наш офис здесь неподалеку. Идемте, я вам кое-что покажу, – кивнул он. И мы отправились в офис. По дороге Волков стал объяснять: – Я этими несчастными случаями давно заинтересовался, с тех самых пор, как впервые приехал в монастырь, примерно три года назад. Не буду вдаваться в детали, почему я вообще обратил на них внимание, скажу главное: меня поразило обилие несчастных случаев, которые происходили вблизи Рождествена, точнее, сначала привлекла внимание дурная слава села. Человек я любопытный, вот и попытался разобраться.

Офис располагался на соседней улице, минут через пятнадцать мы уже были в кабинете Волкова. Стол, компьютер на нем, два шкафа, заваленных бумагами, и полки вдоль стены, на которых вперемешку лежали какие-то черепки, осколки камней и прочие малопонятные исторические реликвии. Волков предложил нам присаживаться, а сам долго копался в столе, пока не нашел зеленую папку с завязочками.

– Вот, – положил он ее перед нами. – Город у нас небольшой, а я человек общительный, знакомых много, есть и в милиции. Они и помогли мне собрать кое-какие материалы.

То, что он нам показал, признаться, произвело впечатление. За последние пятнадцать лет в окрестностях Рождествена произошло тридцать семь несчастных случаев. Народ тонул, разбивался на машинах и прочих транспортных средствах, людей придавливало деревьями, убивало молнией, они замерзали неподалеку от родной деревни, падали с крыш и увязали в болоте. Изучив все это, я вздохнула и, взглянув на Волкова, поинтересовалась:

– А что творится по соседству? Например, в вашем городе?

– Количество несчастных случае действительно велико, – поняв мою мысль, ответил он. – Что, в общем, объяснимо. Народ здесь пьющий, а вокруг озера, железная дорога, болота и непроходимые леса. Опять же пятнадцать лет – срок немалый. И в среднем приходится по два с половиной несчастных случая на год. Не так уж и много.

– Тогда в чем дело? – спросила я.

– Вы обратили внимание на повторяемость фамилий? Из тридцати семи человек семнадцать – это Рогожины, Плещеевы и Коноплевы. И все они имеют отношение к Рождествену. Либо жили там, либо родились.

Женька заметно поежилась и спросила:

– Ты помнишь, что сказала Маша? Они – дети убийц и отвечают за грехи отцов. Это что ж здесь творится? Какой, на хрен, Тарантино? «Коламбия пикчерз» отдыхает. Вот тебе, кстати, ответы на два вопроса. Первый тот, что задала Маша: почему они своих детей отсюда отправляют, а второй – эта надпись на кресте: «25». Двадцать пять погибших – это понятно, а может быть и по-другому: список со знакомыми фамилиями должен увеличиться до двадцати пяти человек.

– Подожди, опять ты со своей мистикой.

– Мистика или нет, но выходит прелюбопытно.

– Сомнений в том, что это несчастные случаи, не возникало? – повернулась я к Волкову.