Кто не боится молний - Владимир Сергеевич Беляев

— Тебе нужно лечить нервы и учиться владеть собой, вздорная девчонка! Если бы ты была парнем, я с удовольствием влепил бы тебе оплеуху.

Галя отвернулась к окну. Киреев вышел не оглянувшись, за ним тут же выбежала Тоня, догнала его во дворе, что-то быстро говорила, взволнованно жестикулировала.

Галя зло смотрела на них из окна, слышала голос подружки, но не хотела понимать ни одного слова. Она захлопнула окно с такой яростью, что задребезжали стекла.

Тоня вернулась к подруге.

— Зачем пришла? — сердито встретила ее Галя. — Уходи и ты.

Тоня знала вспыльчивый нрав Гали, не приняла ее сердитые слова всерьез.

— Перестань беситься, Галка. Шипишь, как раскаленная сковородка. Разоралась на всех, разбуянилась. Лучше пореви, легче станет.

Тоня подтолкнула Галю к дивану.

— Садись, отдохни, с ног небось валишься.

Галя покорно села на диван, обняла Тоню, но не размягчилась, не заплакала.

В комнате стало тихо. На столе, возвышаясь над чашками, стоял самовар и тихо посапывал, будто уснул. Подружки долго сидели обнявшись. Наконец Галя встала, прошлась по комнате, обошла вокруг стола.

— Знаешь что, Тоня? Я сама напишу письмо министру.

— Вот придумала! — засмеялась Тоня. — Он даже читать не станет. Думаешь, у министра есть время на это?

В глазах Гали светился упрямый огонек, она, казалось, не слышала, что говорила подруга.

Когда Тоня ушла, Галя забилась в свою комнату и принялась писать. Она не заметила, как возвратилась мать, убрала со стола. Девушка просидела всю ночь, рвала исписанные листы, снова писала. Наконец письмо было готово. Галя переписала его набело, вложила в конверт и понесла опустить в почтовый ящик. На дворе уже рассветало.

10

Полковника Сливу подспудно тревожило чувство вины перед лейтенантом Медниковым. Время шло, а никакого ответа на донесение из дивизии и из Москвы не было. Все занимались своими делами, на аэродроме продолжалась нормальная жизнь, а Медников ждал своей участи. Полковник понимал, как тяжело молодому офицеру, хорошему летчику, переносить наказание, быть отстраненным от полетов, изолированным от коллектива. Вечером Слива позвонил замполиту домой.

— Слетал бы ты в округ, — предложил он Червонному. — Возьми инструкции для семинара политработников и заодно подтолкни дело Медникова.

— А может, не стоит, Николай Сергеевич? Мы доложили, пусть и решают.

Замполит считал, что лучше не проявлять инициативы, так как из разговоров с политработниками ему было известно, что начальство в округе не одобряет полет Медникова. Один полковник прямо сказал: «Это, дорогой Червонный, чистой воды анархизм и разгильдяйство».

— Сколько же это может длиться? — возразил полковник. — Все-таки наш офицер, мы обязаны беспокоиться. И к тому же не такое преступление, сам знаешь.

— Вы уже смягчаете приговор, товарищ полковник? — осторожно укорил командира Червонный. — Я понимаю, мне тоже жаль Медникова.

— Дело не в жалости, — ответил полковник. — Мы с тобой, замполит, отвечаем за все, что делается в части. Поэтому вылетай, пожалуйста, завтра с Якушиным, его вызывают на завод по поводу испытаний нового истребителя, и действуй. Конечно, не в лоб, сообрази по обстановке, проведи разведку.

— Хорошо, Николай Сергеевич, я слетаю.

Но и визит Червонного в округ не ускорил дела. Ему прямо дали понять, что округ решать ничего не будет без Москвы.

— Вы хотя бы напомнили, — попросил Червонный.

— Дважды напоминали, — ответил политработник, с которым говорил замполит. — Уже подготовлен подробный доклад главному маршалу. А он — ты ведь, наверное, читал в газетах? — в отъезде. Улетай в часть и жди. Получим указание, немедленно сообщим.

Прошло еще несколько дней, никаких «указаний» не поступало.

Медников уже не на шутку волновался и нервничал. Время тянулось томительно и нудно.

Однажды Медников сидел у окна и с тоской смотрел в небо, где пролетали самолеты. Жгучая тоска охватила его, в висках застучала кровь.

«До каких же пор терпеть эти муки? — горько подумал он, рванулся к окну, упал грудью на подоконник. — Сколько дней еще ждать? Когда же разрешат мне снова сесть в самолет? А если никогда? Если это конец?»

От одной этой мысли у Медникова закружилась голова, красный туман поплыл перед глазами. Он отошел от окна, бросился на койку, зарываясь лицом в подушку.

Он не услышал, как открылась дверь в его комнату. Вздрогнул, когда кто-то дотронулся до его плеча, осторожно толкнул. Медников живо поднялся и увидел перед собой полковника Сливу.

— Не беспокойтесь, лейтенант, садитесь, — приветливо сказал полковник. — Я на минутку, проходил поблизости и завернул.

Медников вытянулся перед командиром полка.

— Пришло решение, товарищ полковник? — почти радостно спросил он и осекся.

Полковник снял фуражку, сел на табуретку.

— К сожалению, никакого решения еще нет, — тихо сказал он. — Я хотел узнать, не нуждаетесь ли в чем. Может, есть просьбы. Скажите, не стесняйтесь.

— У меня одна просьба, товарищ полковник. Разрешите летать.

Комполка встал, прошелся по комнате, остановился перед Медниковым.

— Этого я не могу, — четко выговаривая слова, ответил полковник, глядя в лицо офицеру. — Я до сих пор не понимаю, что вас толкнуло на такой рискованный шаг?

— Я летчик, товарищ полковник, и полагаю, что люди овладели крыльями для того, чтобы быть их хозяевами, а не рабами.

Полковник надел фуражку.

— Желаю здравствовать, — без раздражения и зла сказал он летчику. — Если будут какие просьбы, скажете.

Под вечер к Медникову пришел Киреев, стал рассказывать о полетах, передал приветы от товарищей. Медников, злой и мрачный, смотрел в окно, ни о чем не спрашивал и рассеянно слушал. В эти минуты его больше всего занимала ласточка, которая бойко порхала над лужей, взлетала к крыше и снова падала к воде, почти касалась ее крылом и стремительно взмывала вверх.

Киреев перестал говорить.

— Ты здоров? — неожиданно спросил он друга.

— Как бык, — ответил Медников, продолжая смотреть в окно.

Киреев рассказал ему о своей ссоре с Галей. Медников никак не реагировал на его слова, только нервно дернул плечом, когда Киреев повторил, что он тоже осуждает поступок Андрея. Выговорившись, Киреев замолчал, ждал, что скажет Медников.