Багаж императора - Владимир Дмитриевич Нестерцов

– Вот и хорошо, что вы приехали. Сейчас я подпишу пару бумаг, и мы пройдем с вами в ангар, где я представлю вам экипаж. Учитывая ваши пожелания, он состоит из шести человек. Командир-пилот А.М. Костенчик, опытный летчик, выпускник Гатчинской летной школы, имеет опыт дальних полетов и прицельного бомбометания. Кстати, он напрочь разбомбил железнодорожную станцию Даудевас возле Фридрихштадта, чем здорово помог нашим войскам. Правда, и экипажу сильно досталось. Второй пилот − прапорщик А.В. Меньшаков, а остальные четверо рядовые-пулеметчики. Мы их тут три дня тренировали в стрельбе из пулеметов. Сделали тир и пулеметные гнезда на подвесных ремнях, собственно, как и на аэропланах. Ну и под разным углом выдвигали макеты самолетов, по которым они вели прицельную стрельбу. Кстати, получается неплохо. Ну вот, я уже готов. Прошу, − и он, открыв дверь, пропустил меня вперед к выходу.

Выйдя в коридор, мы через проходную направились в ангар. На улице уже ярко светило солнце, придавая необычный колорит зданиям и ангару, пробиваясь своими лучами внутрь и оставляя затемненными места, пока недоступные им.

Войдя в ангар, мы застали весь экипаж в сборе, выстроенный в одну шеренгу с правой стороны самолета. Впереди стоял командир корабля и второй пилот, кожаные куртки которых, поставляемые нашими союзниками, буквально горели на солнце желтоватым цветом. Далее по ранжиру располагались члены экипажа. Поочередно здороваясь со всеми, я подошел к последнему замыкавшему шеренгу фельдфебелю. Протягивая ему руку для рукопожатия, я поднял глаза на его лицо и оторопел от изумления. На меня смотрела белозубая улыбка на фоне лица, цвета черного дерева. Передо мной был африканец, одетый в русскую военную форму. Пожимая мне крепко руку, он представился на чистом русском языке – фельдфебель Питер Макфой. Ответив на его рукопожатие, я вопросительно посмотрел на Сикорского. Тот, мило улыбаясь, разъяснил, что Питер очень опытный стрелок, воюет почти с начала войны и на его счету очень много сбитых вражеских самолетов. Как оказалось, Макфой был американцем и плавал матросом на корабле, поставлявшем грузы в Россию. После конфликта, произошедшего на корабле, он вынужден был бежать с него в Одессе, где и прибился к аэродрому. Там он показал себя хорошим механиком, а затем освоил специальность стрелка и стал летать на самолетах, так постепенно и вписался в этот экипаж. Как оказалось, его род был из Нигерии, и Питер обладал определенными качествами, дававшими ему возможность выходить победителем из схваток. Во время боевой обстановки он как бы считывал мысли противника, предугадывал его дальнейшие действия и быстро и адекватно отвечал на них. Был он высокого роста, широкоплечий, с неизменной белозубой улыбкой на лице.

Познакомившись с экипажем, мы вместе осмотрели те новинки, которые были применены в ходе переоборудования аэроплана, а затем экипаж занял свои места в летной кабине и провел тренировку возможных действий в ангаре, привыкая к новому оборудованию. В ходе этой тренировки мы договорились, что завтра утром вылетим в Гатчинскую летную школу, где уже в полете проверим работу самолета и оборудования.

На следующий день в семь утра я был уже у ангара. Аэроплан, выведенный из него, стоял во всей своей красе на летном поле. Было еще темновато, но погода обещала быть летной, и небольшие белые тучки, которые плыли по небу, не могли быть нам помехой. Вокруг самолета суетился экипаж, техники и Сикорский. Поздоровавшись со мной он предложил сразу пройти в кабину самолета, где мне предложили надеть такую же кожаную куртку, как и у всех остальных членов экипажа. Пока я надевал ее, завелись двигатели аэроплана, и их работа наполнила дрожью и мощью гула всю кабину. Мне предложили сесть рядом с Сикорским на откидной железной лавке, и вскоре самолет начал свой разбег, затем оторвался от земли, набирая высоту и подвывая моторами. Кабина наполнилась ровным гулом и, поглядывая сквозь окошко вниз, я увидел величественную картину Петрограда, раскрывшуюся во всей своей красе с первыми лучами восходящего солнца, которое огромным сияющим диском поднималось прямо перед нами. Его лучи, продвигаясь по просыпающемуся городу, выхватывали золотые маковки церквей и храмов, а те, словно от божественной искорки, загорались ярким золотым светом, распространяя вокруг себя сияние, озаряя улицы и редких прохожих, спешивших по своим делам. Город словно раскрывался навстречу свету, но там, куда не доставали солнечные лучи, стояла темная чернота, еще сохранявшая свою ночную тайну. По мере нашего полета земля под нами все более и более светлела, наливаясь сочным утренним светом, радуя глаз зеленым ковром лугов и лесов.

Вскоре показался гатчинский аэродром, на который достаточно уверенно приземлился наш самолет. Нас встретил начальник Гатчинской школы и его заместитель. Пока настраивали оборудование и самолет, мы мило побеседовали с ними, выкурив по паре папирос. Вскоре доложили, что аэроплан готов к испытаниям. Мы все вместе поднялись на деревянную вышку и, вооружившись биноклями, приготовились к эксперименту. По команде Сикорского дежурный офицер поднял на вышке флаг, и самолет, взревев моторами, пошел на взлет. Медленно оторвавшись от земли, он с грозным рычанием стал набирать высоту. На самолете и на вышке был установлен радиотелеграф, при помощи которого планировалось вести переговоры и корректировать полет. Вскоре он ожил. Пилот докладывал, что набрал нужную высоту и просит разрешения включить оборудование. Инженер кивком головы дал свое согласие. Телеграфист застучал телеграфным ключом, а мы все прильнули к биноклям, наблюдая за самолетом, парящим в небе.Он как раз пролетал недалеко от нашей вышки. На фоне огромного красно-белого восходящего солнца он казался маленькой букашкой, которая летит, притягиваясь мощным светилом, и, как стрекоза, вот-вот обожжет свои крылья об этот невероятно яркий свет, который все более и более приобретал светлый оттенок. И вот наконец солнце как бы выпрыгнуло из-под земной тверди и залило все вокруг своим светом. И в этот момент самолет исчез, остался только рык моторов, который то затихал, то снова набирал свою силу. Мы стали напряженно вглядываться, ориентируясь только по звуку, искать хоть какие-то признаки аэроплана на небе. И мне вроде бы показалось какое-то пятнышко, мерцающее там, откуда доносился звук мотора, но при более пристальном рассмотрении я ничего не обнаружил. Офицеры Гатчинской школы, не посвященные в происходящее, с тревогой вертели по сторонам головами, пытаясь найти аэроплан, при этом бросая настороженные взгляды на нас. Однако отработанная годами субординация не давала им возможности задавать мучавшие их вопросы. Так продолжалось минут двадцать. Наконец