Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография - Дарья Донцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но мои соседки в один голос кричали:
– Нет, нет, пусть пишет!
Ночью я писала, а днем читала соседкам по палате вслух, потом стали подтягиваться женщины из других палат, им тоже было интересно. В конце концов Игорь Анатольевич сдался и отдал мне со своего стола маленькую лампочку на прищепке, которую я прикрепляла в изголовье кровати.
Теперь, когда ко мне приходили друзья и родственники, я быстро, не сопротивляясь, проглатывала очередные котлеты и стонала:
– Устала что-то!
– Ты поспи! – заботливо восклицали посетители и тут же испарялись.
Я, не испытывая ни малейших угрызений совести, вытаскивала рукопись и уносилась в Ложкино.
Один раз Димка, пришедший меня навестить, решил вывезти больную во двор. Я отказалась садиться в кресло на колесиках, оперлась на его руку и, звякая банкой, потащилась на улицу.
Мы прошли метров сто и наткнулись на Игоря Анатольевича. Хирург шутливо погрозил мне пальцем:
– Ох, Агриппина Аркадьевна, только из реанимации вышли, а уже с молодым человеком роман крутите.
Я хихикнула:
– Точно, нельзя же терять квалификацию!
Димка внезапно обиделся. Он то ли не понял, что врач шутит, то ли решил, что смеяться вовсе не над чем, и сердито заявил:
– Вы с ума сошла! Это же моя мама!
И тут я зарыдала. Игорь Анатольевич, перепугавшись, побежал в корпус за инвалидным креслом, Димка доволок меня до скамейки, усадил на деревянное сиденье и сурово спросил:
– Отчего у нас истерика?
Я молча лила сопли. Отчего истерика? Да от умиления. Димка всегда называл меня Груней, я и предположить не могла, что мальчик в душе считает мачеху родной матерью.
Наконец меня отпустили домой. Александр Иванович торжественно привез меня в квартиру, уложил на диван и сказал:
– Мы все убрали!
– Замечательно, – кивнула я.
– Может, поспишь? – поинтересовался муж.
Я поняла, что ему не терпится удрать на работу, и кивнула:
– Правильная мысль, я очень устала.
Он мигом убежал. Я осталась одна и незамедлительно принялась изучать обстановку. Меня не было в родных пенатах три месяца, и с первого взгляда стало понятно, что без хозяйки все пришло в упадок.
Правда, муж и дети постарались, как могли. Зеркало в ванной было покрыто грязными разводами, по нему явно водили мокрой тряпкой. Раковину отмыли до блеска, но краны были покрыты ржавым налетом. Середина гостиной сияла чистотой, под диваном и креслами серым одеялом лежала пыль, пуделиха выглядела словно худой валенок, кошка потускнела, а тефлоновые сковородки кто-то от души поскреб железной мочалкой. Следовало, засучив рукава, приниматься за работу.
Я распахнула холодильник и покачала головой. Все полки девственно-чисты, только на одной лежало яйцо, шоколадное, киндер-сюрприз. Я захлопнула дверцу и увидела на подоконнике гору пустых лоточков, очевидно, мои домашние питались лишь быстрорастворимой бурдой под названием «Обед Магги».
Сдерживая гнев, я позвонила мужу и спросила:
– Папа, а где продукты?
Повисло молчание, потом Александр Иванович воскликнул:
– Господи, я так и знал, что мы не обо всем вспомнили!
Ситуация напоминала известный анекдот про молодых родителей, которые приходят к педиатру и жалуются:
– Мы моем ребенка каждый день, гуляем с ним, читаем ему книги, а малыш отчего-то все худеет.
– Сколько раз в день кормите младенца? – поинтересовался доктор.
Муж повернулся к жене и с укоризной воскликнул:
– Ведь говорил же, что мы забываем какую-то процедуру!
Повздыхав, я вытащила сумку на колесиках и почапала на рынок. Вообще-то мы жили от него в двух шагах, еще в апреле месяце я долетала до торговых рядов в одно мгновение, но в тот день ползла туда больше часа.
Потом началась химиотерапия. И уж тут я во всей красе столкнулась с такой вещью, как бесплатная медицина. Меня прикрепили к диспансеру на улице Лизы Чайкиной. Обстановка в этом месте была гнетущая. Врачи злые как собаки. Ежу понятно, что в онкологический диспансер на уколы химии не станут ходить симулянты. На мой взгляд, к людям, тихо сидевшим в километровых очередях, можно проявить хоть каплю жалости, но нет, бабы в белых халатах кривились, на их лицах явно читалось: вам давно всем помирать пора, чего заявились?
Оказавшись впервые в длинном хвосте страждущих, я была беспредельно удивлена, когда часов в одиннадцать утра дверь кабинета распахнулась, оттуда вышла толстая тетка в мятом халате, оглядела ряды ждущих приема людей, гаркнула: «Скоро приду!» – и исчезла за поворотом коридора.
Через полчаса я стала проявлять беспокойство, но более опытные больные мигом ввели меня в курс дела.
– Она чай ушла пить, – прошелестела бабуся в платочке, – через час вернется. Хорошо бы всех приняла, а то ехать далеко, сил никаких нет!
– Надо пойти к главврачу и рассказать о безобразии, – возмутилась я.
– А то он не знает, – вздохнула бабушка, – сиди, дочка, а то она обозлится и лекарства не даст.
– Права не имеет! – возмутилась я.
Бабуся махнула рукой:
– Молодая ты! Скажет, что в аптеке ампулы кончились, и все. Нет уж, нам только терпеть осталось.
Терпеть надо было и в процедурном кабинете. Медсестра, увидав меня на пороге, орала:
– Живо, там людей полно, повернулась задом!
Укол она вкатывала, не давая пациентам лечь. Через секунду начиналась дикая боль, ногу сводило, и я, еле-еле ковыляя, выпадала в коридор. Вскоре мне стало ясно: если я встречаю в диспансере сильно хромающего человека, он бредет из процедурного кабинета.
Не лучше обстояло дело и в лаборатории. У онкологических больных в процессе химии надо тщательно следить за уровнем лейкоцитов в крови. Если он падает, уколы прекращают.
Я, естественно, аккуратно сдавала анализы, потом мне стало плохо, и Оксана, качая головой, предположила:
– Наверное, лейкоциты обвалились, сходи на анализ.
Я послушно сбегала в лабораторию, получила выговор за то, что явилась не в срок, и бумажку, из которой явствовало: полный порядок, кровь как у космонавта. Но Оксана, повертев клочок бумаги в руках, отвезла меня к себе в больницу, и мы выяснили: лейкоциты просто на нуле.
Очевидно, сотрудницы лаборатории перепутали пробирки или не захотели со мной возиться.
Химиотерапия самое неприятное, что мне пришлось испытать в жизни. Тем, кому предстоит такое лечение, могу лишь посоветовать сцепить зубы и думать о том, что рано или поздно это кончится.
Тошнило меня ужасно от всего. Любая еда вызывала судороги, запах жареной картошки доводил почти до обморока, вид фруктов заставлял птицей лететь к унитазу. Я пожаловалась врачу-химиотерапевту, та презрительно прищурилась: