Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция - Руслан Белов

Утром Аржанов радировал в экспедицию о победе и просил кинуть в вертолет водки. Лида валялась в постели, Житник что-то точил на токарном станке, Абрамчук лепил снежную бабу, Куликовский говорил поднявшимся из кишлака рабочим, что если они будут красть солярку такими темпами, то весной он их на работу не возьмет".

31

"Замечательно, однако, что его семья открыто выступила против него и решительно отказалась верить в его признание. Однажды его мать и брат стали утверждать, что он помешан, и, относясь к нему, как к возбужденному мечтателю, хотели схватить его силой".

Утром – собрав рюкзак, я привязывал к нему палатку – в дверь позвонили. Увидев в глазок мать, открыл дверь и через три минуты мчался в машине скорой психиатрической помощи, ехал квалифицированно спеленатый смирительной рубашкой.

Это было отвратительно, и я смеялся.

В больнице меня изолировали в отдельной палате с пожухшими синими фиалками на подоконнике и санузлом, блестевшем чистотой и никелем – мать никогда не скупилась на взятки, да и денег у нее было достаточно: тех, которые были на сберегательных книжках, хватило бы на съем палаты "Люкс" в течение многих лет. Очнувшись от тяжелого лекарственного сна, я подошел к окну, раздвинул шторы. Открывшийся с высоты второго этажа пейзаж нет необходимости описывать, но мне хочется это сделать, чтобы еще раз испытать чувства человека, наконец, получившего то, к чему он стремился всю жизнь. Я увидел высокий кирпичный забор с новенькой спиралью Бруно на нем, под ним газон – зелено-желтый, перестриженный, у нас не умеют стричь газонов. И, конечно же, увидел товарищей по несчастью (или счастью – это как посмотреть) в мышиного цвета халатах – такой же был на мне. Они безучастно сидели на скамейках или шли по растрескавшимся асфальтовым дорожкам, или просто стояли, бессмысленно глядя в голубые прорвы неба.

Упоительное чувство, Стефан Цвейг назвал бы его звездным, рассеялось под взглядом двух санитарок, остановившихся под окном. Они, открыв рты, смотрели на меня если не с благоговейной надеждой, то с трогательным интересом.

К сожалению, я не сделал, того, что сделал. Оставаясь еще человеком, на себя со стороны смотрящим, я не сделал это, а выкинул: я осенил женщин крестным знаменем. Они, испуганно отшатнувшись, стали креститься. Закончилась сцена тем, что одна из женщин закашлялась, и другая увела ее, поддерживая за талию.

– Ничего еще не сварилось – ни я, ни они, и потому все так нелепо получается, – подумал я, отойдя от окна и усевшись на кровать.

Она, со специальными приспособлениями для обездвижения пользователя (крючками, ремнями и т.д.), походила на садомазохистскую. Я представил себе врача клиники, укрепляющего на ней хихикающую молоденькую медсестру, и помянутый тут же явился. Было ему лет сорок, он страшно и кругло смотрел огромными глазами сквозь толстенные линзы очков. Впрочем, прежде чем посмотреть, он подошел к окну, собрал с подоконника осыпавшиеся с цветов лепестки, бережно поместил их в карман, поправил шторы так, что они стали равно широкими, осторожно притворил приоткрывшуюся дверцу шкафа и лишь затем обратил взор на меня.

Мы поговорили. Я рассказал ему все. И о том, что являюсь обладателем сокровищ Александра Македонского, и об оральном типе характера, и о том, что говорю сам с собой и сплю с грезой, и воспитываю грезку, и покупаю им подарки и обувь, и о Павле Грачеве рассказал, и о триедином Боге, охватывающем собой все, и состоящем из всего и из каждого.

– Так по-вашему получается, что и я есть Христос, Бог Отец и Бог Дух? – выслушав, спросил он серьезно.

– Да, – ответил я. – И вы – это я, а я – это вы. И, по сути, мы с вами друг для друга еще и Иоанны Крестители. И сейчас я пытаюсь вас вылечить в добрую веру, так же, как вы пытаетесь вылечить меня от аутизма.

– Меня можно вылечить?..

– Конечно. Вы должны это знать. Вы же, смею полагать, психиатр высокого класса.

– Судя по вашим высказываниям, вы знакомы с психоанализом?

– Более чем поверхностно. Но кое-что мне известно.

– Ну и к какому типу характеров вы бы меня отнесли?

– Прежде чем увидеть меня, вы увидели опавшие лепестки на подоконнике, поправили шторы, прикрыли шкаф. Лишь потом вы обратили взор, смею надеяться, на главную причину вашего здесь появления. И тут же увидели, что эта причина сидит на кровати и мнет покрывало. Вы – анальник, доктор.

– Что ж, правильно поставленный диагноз – половина лечения... – попытался улыбнуться доктор.

– Теперь ваш ход...

– У вас, по-видимому, паранойяльная прогредиентная шизофрения, – сказал, утвердительно покачивая головой.

Я вспомнил Макмерфи с удаленной душой. Макмерфи, душа которого была уничтожена электрошоком, и вздохнул, представляя себя таким же:

– У всех паранойяльная прогредиентная шизофрения...

– Я бы выписал вас, но меня просили вас подлечить...

– Мамуля?

– И она тоже. Но вы не беспокойтесь – никакого Макмерфи, я из вас делать не буду. Вы об этом подумали, признайтесь. Не буду, потому что в настоящее время мы располагаем обширным спектром мягких средств для действенной коррекции поведения.

Доктор угадал мою мысль и перед тем, как ответить, я подумал, что какой-то частью понимания он проникает в мой кристалл.

– Вы вытравите из меня Христа?

– Упаси Господи! Я сам верующий человек. Я сделаю из вас совершенно нормального человека.

– Нормального человека? Это так скучно... – "Ни черта он не проникает".

– Да, скучно, да, пресно, если смотреть свысока, то есть с точки зрения паранойяльного прогредиентного шизофреника, но зато вы будете прекрасно себя чувствовать. Вы с удовольствием станете зарабатывать и тратить деньги, общаться с нормальными людьми, и я, ваш лекарь, – есть у меня такая уверенность, – еще посижу на вашей свадьбе, последней свадьбе... Вы прекрасно выглядите, лет на сорок пять, и, думаю, не раз еще станете отцом.

– Вижу, мама многое вам обо мне рассказала...

– Она просто ответила на мои вопросы.

– Что ж, придется рожать... – улыбнулся я. И вскинул глаза, вспомнив, что вообще-то рожают женщины, и в одну из них придется влюбиться:

– Послушайте, доктор, а что, после лечения любая женщина будет казаться мне прекрасной?

– Да! И любая книга будет вам казаться любопытной, и всякое кино стоящим внимания!

Я сморщил лицо. Если бы я с кульком карамели "Слива" пару раз сходил с братом Андреем в общежитие текстильного комбината, вместо того, чтобы читать Майна Рида, слушать Окуджаву и рассматривать журнальных девочек, то с юности стал бы нормальным человеком, стал бы без всякого электрошока и мягких средств для действенной коррекции поведения.

– Это же замечательно, быть нормальным! – приязненно улыбаясь, кончиком указательного пальца коснулся моего плеча доктор. – Представьте себя на улице или на пляже! Вы идете по делам или лежите без дел, а кругом сплошные красавицы! Вы читаете книгу – любую! – и она вызывает у вас удовлетворение, только потому, что вы держите ее в руках, вы – чтец. Да об этом можно только мечтать!

– Да уж...

– Я бы сам не прочь стать таким, но, к сожалению, моя мамочка считает меня совершенно нормальным человеком. А сам я не в силах себя переделать. Как говорил один талантливый хирург, делать себе трепанацию – это не автопортрет писать.

– Да уж, – автоматически проговорил я.

Упомянутый хирург, Витя Лихоносов, помешавшийся на клятве Гиппократа, фигурировал в одной из моих книг. Видимо, мама ознакомила доктора не только с моими отклонениями, но и творчеством, что, впрочем, одно и тоже.

– Вечером мы сделаем вам электроэнцефалограмму, а пока отдохните, – вернулся к делу доктор. – И, умоляю, перестаньте терроризировать моих сотрудников.

– Терроризировать ваших сотрудников? Вы что, считаете, что я придуриваюсь?

– Ничего я не считаю. А что касается моего приказа не терроризировать моих сотрудников, да, приказа, отнюдь не просьбы, уж не обессудьте. Вы, конечно, не знаете, что у Клавдии Петровны, нашей лучшей санитарки, мост выпал, и она его проглотила. После того, как вы осенили ее крестным знаменем.

– Передайте, чтобы не ставила его на место, – понесло меня. – Он ей не к чему – через два года у нее вырастет новый зуб. А вам, как анальнику, я посоветую вот что. Найдите себе партнершу, приведите ее домой, предварительно, конечно, отправив мамочку к подруге, и попросите ее поиграть роль мужчины-гомосексуалиста и...

Доктор не стал слушать. Опустив голову, он удалился. Я подошел к окну, осторожно выглянул. Все ходячие пациенты клиники стояли перед ним. Лица их светились благоговением, ибо, как я узнал позже, подавившаяся Клавдия Петровна страдала несносностью характера и потому воровала у них котлеты и плевала в щи.

Прогредиентная шизофрения проявляется параноидным синдромом и обычно возникает после 30 лет. Появляется систематизированный бред (преследования, величия, ипохондрический и др.), который по мере прогрессирования болезни сочетается с явлениями психического автоматизма Кандинского – Клерамбо, т. е. ощущения постороннего насильственного влияния, отчуждения собственных психических актов. В ряде случаев бред и галлюцинации сосуществуют с правильным поведением и сохранной трудоспособностью. Иногда развитие болезни ограничивается стадией систематизированного бреда (паранойяльная Ш.). Малопрогредиентной Ш. (называется также стертой, мягкой Ш.) свойственно преобладание навязчивых явлений, проявлений ипохондрии, истерии в сочетании с выраженным аутизмом (преобладание замкнутости, активное отстранение от внешнего мира). В клинической картине приступообразно-прогредиентной Ш. преобладают острый, фантастический бред, кататоническое возбуждение. Периодическая Ш. протекает с возбуждением, спутанностью сознания, аффективно-бредовыми, кататоно-онейроидными (см. Онейроидное состояние) приступами и незначительным изменением склада личности.