Секреты Достоевского. Чтение против течения - Кэрол Аполлонио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ипполит, под конец диссертации Лебедева вдруг заснувший на диване, теперь вдруг проснулся, точно кто его толкнул в бок, вздрогнул, приподнялся, осмотрелся кругом и побледнел; в каком-то даже испуге озирался он кругом; но почти ужас выразился в его лице, когда он всё припомнил и сообразил.
– Что, они расходятся? Кончено? Всё кончено? Взошло солнце? – спрашивал он тревожно, хватая за руку князя. Который час? Ради бога: час? Я проспал. Долго я спал? – прибавил он чуть не с отчаянным видом, точно он проспал что-то такое, от чего по крайней мере зависела вся судьба его.
– Вы спали семь или восемь минут, – ответил Евгений Павлович. Ипполит жадно посмотрел на него и несколько мгновений соображал.
– А… только! Стало быть, я… [Достоевский 19736: 317].
Не забывайте, что все это происходит на фоне беседы о конце света и смерти самого Ипполита[90]. Само собой разумеется, Ипполит решил, что он умер, – но радостно понимает, что это не так. На уровне сюжета это пробуждение послужит параллелью другому чуду: позднее, когда законы природы принуждают Ипполита совершить самоубийство, пистолет дает осечку. Чудо несостоявшейся смерти Ипполита служит прелюдией к чтению им своего «Необходимого объяснения» – документа, уложенного в пакет и запечатанного, как запечатанный свиток в Откровении, вскрытие которого инициирует Конец света (Откр. 5 и 6). Прочитав вслух свой текст, Ипполит раскроет свою собственную «тайну» («Тайна! Тайна!» Тайна!» [Достоевский 19736: 319]). Его Откровение ответит на откровение Лебедева и опровергнет его; это обрамление аналогично противопоставлению поэмы Ивана Карамазова о Великом инквизиторе Алешиному житию Зосимы. Рассказ Ипполита начинается со смертного приговора, вынесенного ему законами природы и оглашенного жестоким доктором Кислородовым, который дает ему не больше месяца жизни. Потрясение бросает Ипполита в пучину ожесточения и зависти, направленных на тех, кто владеет даром жизни, но не наслаждается им. Читатели не могут не заметить одиночество и страдания Ипполита, но фактически его исповедь можно считать одой радости и жизни. «Дело в жизни, – говорит Ипполит, – в одной жизни, в открывании ее, беспрерывном и вечном, а совсем не в открытии!» [Достоевский 19736: 327].
Рассказ Ипполита – это притча наподобие тех, которые рассказывал Мышкин Рогожину после того, как увидел картину Гольбейна[91]. Однажды, гуляя по улице, Ипполит встречает оборванного провинциала, классического униженного и оскорбленного, приехавшего в столицу, ища управы на свое начальство. Достоевский наделяет этого человека бумажником, который тот роняет на улице. Ипполит инстинктивно поднимает его и вместо того, чтобы присвоить его содержимое в соответствии с требованиями законов природы, отыскивает владельца бумажника в его каморке и возвращает ему бумажник. Перемещения Ипполита описывает длинный ряд глаголов движения с приставками:
Я побежал и стал ему кричать <…> я вбежал в ворота <…> я пробежал ворота <…>. Добежав до угла, я увидел вход на лестницу; лестница была узкая, чрезвычайно грязная и совсем неосвещенная; но слышалось, что в высоте взбегал еще по ступенькам человек, и я пустился на лестницу Лестницы были прекоротенькие, число их было бесконечное, так что я ужасно задохся [Достоевский 19736: 330].
Находящийся на пороге смерти от легочного заболевания человек внезапно безо всяких усилий скачет вверх по лестничным маршам, как какая-нибудь петербургская газель.
Здесь владеющий искусством апофатического чтения читатель вспомнит лестницу в доме Рогожина, но заметит глубокое различие: как заметила Т. А. Касаткина, лестница Рогожина преимущественно горизонтальна и ведет к образу смерти. Но Ипполит, вопреки всем физическим законам, неуклонно забирается все выше, туда, где его ждет образ жизни. Направленный по вертикали визит Ипполита в жилище бедняка является инвертированным нарративным отражением прохода Мышкина через темные залы дома Рогожина к мертвому Христу (и в конце концов – к пародийной иконе мертвой Настасьи Филипповны). Как и Мышкин, на своем пути Ипполит проходит через анфиладу темных комнат и достигает главного образа. На самом верху лестницы он обнаруживает признаки человеческой жизни: столь знакомую нам по романам Достоевского каморку с бедной семьей, явно пьяного мужчину, лежащего на кровати, шаткую мебель, на которую навалены тряпки, чайник, крошащийся черный хлеб, непременный огарок свечи, бледную болезненную женщину, обездоленного мужа, трехлетнюю девочку, новорожденного младенца — короче говоря: бедных людей. В качестве кульминации спонтанного (иррационального) вертикального путешествия Ипполита ему предоставляется возможность совершить акт милосердия[92]. Только после того, как Ипполит возвращает кошелек владельцу, с ним случается приступ кашля, хотя, с точки зрения любого приверженца материализма и эвклидова разума, это должно было произойти гораздо раньше, когда они оба находились на улице. Ипполит выслушивает душераздирающий рассказ бедняка о том, как несправедливо с ним обошлись, и, не рассчитывая, чего это ему будет стоить, немедленно принимается улаживать его дела. Слабый, умирающий юноша снова выходит на улицу, едет через весь Петербург к своему другу, который может помочь, и устраивает все для обиженного провинциала наилучшим образом. История завершается торжеством справедливости, пирушкой с шампанским (вроде той, на фоне которой Ипполит читает свой рассказ), словами благодарности и одним из петербургских весенних восходов солнца, описания которых так удаются Достоевскому. Рассказ Ипполита превращается в открытую проповедь, весьма напоминающую по содержанию проповедь Зосимы и посвященную ценности благотворительности, которая объясняется, само собой разумеется, на примере притчи о семени:
Бросая ваше семя, бросая вашу «милостыню», ваше доброе дело в какой бы то ни было форме, вы отдаете часть вашей личности и принимаете в себя часть другой; вы взаимно приобщаетесь один к другому <…>; все ваши мысли, все брошенные вами семена, может быть уже забытые вами, воплотятся и вырастут <…>. И почему вы знаете, какое участие вы будете иметь в будущем разрешении судеб человечества? Если же знание и целая жизнь этой