Секреты Достоевского. Чтение против течения - Кэрол Аполлонио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кое-какие намеки в тексте заставляют усомниться в онтологической укорененности Степана Трофимовича в мире Скворешников. Будучи существом литературным, он попеременно воплощается в реальном мире и исчезает из него так, как это невозможно для человека из плоти из крови: «Затем кто-то напечатал, что он уже умер, и обещал его некролог. Степан Трофимович мигом воскрес…» [Достоевский 19746: 20]. Его постоянно именуют «приживалом» – и действительно, он живет в поместье Варвары Петровны, будучи полностью зависим от нее. Он является созданием Варвары Петровны не только в переносном смысле:
…Он <…> стал наконец для нее ее сыном, ее созданием, даже, можно сказать, ее изобретением, стал плотью от плоти ее <…>. Она охраняла его от каждой пылинки, нянчилась с ним двадцать два года, не спала бы целых ночей от заботы, если бы дело коснулось до его репутации поэта, ученого, гражданского деятеля. Она его выдумала и в свою выдумку сама же первая и уверовала. Он был нечто вроде какой-то ее мечты… [Достоевский 19746: 16].
Власть Варвары Петровны, как и власть ее подобия Марфы Петровны Свидригайловой в «Преступлении и наказании», всеобъемлюща и подчеркнуто материальна по своему характеру. Она предоставляет Степану Трофимовичу кров, кормит его, нянчится с ним и одевает его в костюм, похожий на костюм драматурга Кукольника на портрете, в который она была влюблена с детства: «Она сама сочинила ему даже костюм, в котором он и проходил всю свою жизнь» [Достоевский 19746: 19]. Сама фамилия этого литературного предшественника, производная от «куклы», указывает на зависимость и беспомощность нашего героя, а использование слова «сочинила» (вместо «заказала» или «сшила») подчеркивает литературность и искусственность – рукотворность – его идентичности[102]. Обладая эстетическими взглядами, сам Степан Трофимович является чем-то вроде эстетического объекта, в данном случае – картины, которую следует выставлять напоказ и осматривать: «Барон просидел у нее час и кушал чай. Никого других не было, но Степана Трофимовича Варвара Петровна пригласила и выставила» [Достоевский 19746: 16] (курсив мой. – К. А.). В таком стиле выдержано все повествование о необычных взаимоотношениях Варвары Петровны со Степаном Трофимовичем. Когда ее муж умер и перед Варварой Петровной, несмотря на возраст и непривлекательную внешность, открылась перспектива повторного замужества, «она <…> удалилась в полное уединение. Разумеется, Степан Трофимович находился при ней безотлучно» [Достоевский 19746: 17]. Парадокс отражается в языке: Варвара Петровна уходит в уединение, но Степан Петрович тем не менее находится при ней.
Здесь, как и во многих случаях у Достоевского, онтологический вопрос переходит в сексуальный. Хотя читатель «Бесов» склонен усомниться в точности изложения фактов, имеющих в романе принципиальное значение, не заслуживающим доверия рассказчиком-хроникером, сочетание бестелесности Степана Трофимовича и его полной зависимости от Варвары Петровны вынуждают нас поверить ему, когда он заявляет о невинном и совершенно (можно смело утверждать) платоническом характере их отношений, несмотря на все усилия Варвары Петровны это изменить. В пользу такого предположения, безусловно, говорит ее гнев, когда Степан Трофимович не счел нужным предложить ей руку и сердце в подходящий момент (знаменитая «сцена с сигарой» в четвертом разделе главы первой, часть первая [Достоевский 19746: 18–19])[103]. Здесь у Достоевского вновь возникают переклички с «Исповедью» Руссо, в которой нежные чувства автора при описании своих отношений с сильной и по-матерински опекающей его женщиной (г-жой де Варенс) видны невооруженным глазом. В обоих случаях мужчина-книжник признается в страстной любви, но хватается за любую соломинку для того, чтобы отступить на исходные позиции, когда речь заходит о физическом контакте[104].
Непривлекательность партнерши Степана Трофимовича – некрасиво стареющей Варвары Петровны с ее желтоватой кожей и лошадиным лицом – может только подкрепить предположение о его импотенции или сознательном избегании им женщин Степана Трофимовича. Но читатели справедливо проявят больший скептицизм на этот счет при виде явной вспышки интереса к браку с молодой, привлекательной Дашей и, разумеется, перед лицом безусловного вещественного доказательства в лице его сына Петра Степановича. В конце концов, главной приводной пружиной сюжета романа являются именно взаимоотношения между отцом и сыном Верховенскими. Однако этот вопрос заслуживает более тщательного изучения, поскольку есть веские причины усомниться в реальном отцовстве Степана Трофимовича; об этом говорят как факты его биографии, так и символическая и моральная структура романа. Как мы уже видели, в мире Достоевского сексуальное желание может служить аллегорической цели; физический акт – не главное. Как я уже продемонстрировала в своем анализе «Преступления и наказания», а в дальнейшем покажу еще раз на примере «Братьев Карамазовых», вещественные доказательства (в данном случае – Петруша Верховенский) в произведениях Достоевского ничего не доказывают.
Самое важное не открывается взгляду. Нарративное умолчание Достоевского в «Бесах» увеличивает напряжение вокруг темы отцовства. Загадка происхождения Петра Верховенского (кто его настоящий отец) проходит красной нитью через весь роман. Создавая своего злонамеренного героя, Достоевский постоянно ассоциировал Петрушу с понятиями тайны и конспирации. В своих записных книжках он пишет: «NB. Про Нечаева не объяснять, кто он такой, – пожалуй, хоть до 3-й части. Так; сын Гр<ановско>го. Даже в недоумение поставить читателя» [Достоевский 1974в: 128]. Литературоведческие исследования открыли сложность нарративных приемов Достоевского, когда он затрагивает тему тайны. Если говорить о чисто политическом уровне, нигилистам необходимо действовать конспиративно. Слободанка Владив указывает на «отсутствие объяснений» как характерную черту всей «драматической» истории (романа-памфлета) о нигилистах, представленной посредством диалогов [Vladiv 1979: 46–49]. В своем анализе «Бесов» Ричард Пис проливает свет на двоякий смысл тайны и секретности в двух «романах в романе» –