Путешествие вокруг света - Георг Форстер

Рано утром 23-го несколько офицеров, а также доктор Спаррман отправились в бухту Водопада, чтобы там подняться на одну из самых высоких вершин. Около двух часов они достигли ее и, чтобы известить об этом, разожгли большой костер. Мы охотно пошли бы с ними, однако понос и колики вынудили нас остаться на борту. Причиной того и другого была небрежность повара, который позволил всей нашей медной кухонной посуде покрыться ярь-медянкой[194]. Тем не менее к вечеру нам настолько полегчало, что мы смогли выйти встретить участников похода к самой бухте Водопада, а затем вместе с ними с растениями и птицами вернулись на корабль. Тем временем огонь, разложенный на горе в качестве сигнала, перекинулся на кустарник, и вокруг вершины распространилось кольцо пламени; это послужило красивой иллюминацией в честь праздника св. Георгия[195].

Вернувшиеся рассказали, что с вершины просматриваются весь залив и все море по ту сторону гор на юг, юго-запад и северо-запад более чем на 20 морских миль в окружности, чему в тот день способствовала ясная, хорошая погода. Горы в глубине страны имели вид весьма неплодородный, они представляли собой большие дикие каменистые гряды, а вершины их были покрыты снегом. Однако на вершине той горы, куда они поднялись, всюду встречались мелкий кустарник и альпийская растительность, которой в других местах мы не видели. Несколько ниже начинались более высокие заросли, еще дальше внизу они встретили место, где все деревья вымерли, затем шел зеленый лес, который становился выше и красивее по мере того, как они спускались. Переплетение лиан и колючих кустов затрудняло подъем, спуск же был опасен из-за обрывов, по которым им не раз приходилось сползать, цепляясь за деревья и кусты. Довольно высоко в горах им встретились три-четыре дерева, которые они сочли пальмами; одну срубили и полакомились ее верхушечной почкой. Однако, по существу, эти деревья не относятся к настоящим капустным пальмам (Cabbage palms) и к пальмам вообще, поскольку те растут только в более теплом климате; это, в сущности, новая разновидность широколиственного драконова дерева (Dracaena australis). Мы потом встречали в этой бухте много таких деревьев, их верхушечная почка, длинная и нежная, почти как миндальный орех, вкусом немного напоминает капусту[196].

На следующее утро я сопровождал капитана Кука к бухте, расположенной в северо-западной части залива; из-за некоторых обстоятельств она была названа Гусиной. Дело в том, что у нас еще оставалось пять живых гусей из числа захваченных на мысе Доброй Надежды, мы хотели оставить их в Новой Зеландии, дабы они тут размножились и одичали. Для подобной цели наиболее удобной показалась нам эта бухта, поскольку там никто не жил, а корма было много. Мы выпустили гусей на берегу для блага будущих мореплавателей и жителей Новой Зеландии, сказав: «Плодитесь и размножайтесь и заселяйте землю!» Едва оказавшись на суше, они стали искать в иле корм и, судя по всему, должны были почувствовать себя хорошо в этом отдаленном уголке; можно было надеяться, что со временем они, как мы и хотели, распространятся по всему острову. Остаток дня мы провели, охотясь на птиц, и подстрелили белую цаплю (Ardea alba), распространенную в Европе[197].

Хорошей погоде, державшейся восемь дней подряд, 25-го пришел конец. Вечером начался дождь и лил до следующего полудня. Похоже, что в бухте Даски хорошая погода, особенно в это время года, редко держится так долго, во всяком случае ни до, ни после этого она не бывала хорошей два дня подряд. Предчувствуя это, мы использовали погожие дни для пополнения запасов топлива и воды, а также привели в порядок паруса на корабле. Все наши люди работали на борту; сходни были убраны, и мы вышли на середину бухты, намереваясь с первым попутным ветром поднять паруса.

Трудно представить более явные доказательства превосходства цивилизованного состояния человека над диким, нежели перемены и улучшения, произведенные нами в этих местах. За несколько дней считанная горстка наших людей вырубила столько леса на более чем моргене земли, сколько полсотни новозеландцев со своими каменными орудиями не одолели бы и за три месяца. Пустынный и дикий угол, где бесчисленные растения вырастали и гибли, предоставленные сами себе, мы превратили в пригодное для житья место, где постоянно были чем-то заняты сто двадцать человек.

Quales apes aestate nova florea rurаExercet sub solo labor.

Мы срубили строевой лес, который без нас сгнил бы и упал. Наши плотники изготовили из него доски, остальное пошло на топливо. На берегу бурного ручья, для которого мы устроили более удобный сток в море, стояли изделия наших бондарей — целый ряд новых или отремонтированных бочек, наполненных водой. Здесь же дымился большой котел, в коем из местных растений, на которые прежде не обращали внимания, варился здоровый, вкусный напиток. Неподалеку матросы готовили превосходную рыбу для своих товарищей, часть которых работала по бортам и на мачтах корабля, чистила, конопатила, приводила в порядок такелаж. Люди, занятые разнообразным трудом, оживляли вид, слышались всевозможные звуки, и ближняя гора громким эхом откликалась на мерные удары кузнечных молотов.

В этой новой колонии расцвели даже изящные искусства. Один начинающий художник[199] зарисовал, как умел, животных и растения, встреченные в здешних неисследованных лесах; романтические же виды дикой девственной страны удостоились пламенной кисти, и природа дивилась на мольберт художника (господина Ходжса), где была воспроизведена столь верно. Высокие науки тоже почтили своим присутствием эту дикую глушь. Здесь была воздвигнута обсерватория, оснащенная лучшими инструментами, с помощью которых астрономы — в неусыпном усердии — наблюдали за ходом звезд. Растения, порожденные здешней почвой, и чудеса животного мира, встреченные в лесах и в море, занимали умы философов, кои проводили многие часы, исследуя их особенности и пользу[200]. Словом, всюду, куда ни бросишь взгляд, можно было увидеть расцвет искусства и восход науки на земле, до сих пор пребывавшей в ночи невежества и варварства!

Но недолго длилась эта прекрасная картина, возвысившая человечество и природу. Она исчезла словно метеор, так же быстро, как и возникла. Мы унесли свои инструменты и орудия обратно на корабль, и, кроме клочка суши, очищенного от леса, не осталось никаких следов нашего здесь пребывания. Правда, мы посеяли на берегу семена лучших сортов кое-каких европейских садовых растений, но, скорее всего, сорняки довольно быстро должны были заглушить их; через несколько лет мы вряд ли смогли бы узнать место нашей стоянки, которую вновь поглотит первоначальный хаос этих мест. Sic transit gloria mundi[201]! С точки зрения разрушительного будущего нет большой разницы , между мгновением и столетием!