Круг обреченных - Ирина Лаврентьева

Глава 33

«СКОРАЯ ПОМОЩЬ»

Хирург больницы общего профиля курортного городка-спутника Санкт-Петербурга был оторван от лежавшей рядом молодой жены и телевизионного сериала «Скорая помощь» телефонным звонком. После чего поднялся с дивана.

— Что опять?

— Срочная операция. Не справляются. Не жди меня, дуся.

— Я без тебя не засну, Стасик! — надула губки юная жена.

— Не капризничай. Видишь, что происходит на экране? Эти люди себе не принадлежат. А я, в сущности, тот же врач «Скорой помощи». Привыкай, моя радость.

— Вот так проходит медовый месяц!

— Мы его перенесем на следующий. Я обещаю тебе роскошный отдых.

С этими словами молодожен покинул жилище. С воодушевлением, надо заметить. Несмотря на то что был оторван, во-первых, от любимой дуси, во-вторых, от любимого сериала.

Его работа проходила так же, как в этом сериале. Не на том же уровне оснащения, к сожалению, но с тем же накалом напряжения. Тут тебе и криминальный аборт, и прободная язва. И понос, и золотуха. Но до омерзения маленький заработок. Полторы ставки с пятью суточными дежурствами в месяц едва-едва превышали тысячу рублей. Разве на такие деньги можно содержать семью? Что же удивительного в том, что молодой врач с радостью принял эстафету у отъехавшего на историческую родину хирурга Инина?

— Я к тебе приглядываюсь, Стас. Ты пацан правильный, — полууголовным жаргоном оценил коллегу Инин. — И хирург хороший, и жизнь понимаешь. Поэтому передаю свой левак тебе. Пользуйся.

Левак, то есть левый заработок. Левых больных имели все, кто мог ими разжиться: и стоматологи, и гинекологи, и кардиологи. В этом смысле отделение срочной хирургии было явно дискриминировано. Кто же заведет себе личного срочного хирурга? Оказалось, что такие люди есть.

— Тебе будут звонить. Никаких лишних вопросов задавать не следует.

Принимаешь больного, оказываешь помощь, получаешь баксы. Платят только «зелеными». Каждое обращение… — Инин назвал сумму, превышавшую при переводе в отечественную валюту годовой заработок молодого дарования. — Так что бери и «помяни меня в своих молитвах, нимфа», — процитировал образованный Инин.

— А что за обращения-то?

— Ну, ерунда всякая. Самый тяжелый случай на моей памяти — острый аппендицит. Звонят довольно редко. Меня за четыре года побеспокоили раз шесть, не больше. Больных сопровождает молодая женщина. Видимо, медсестра. Она и ассистирует в случае надобности.

— А как…

— Я дам людям твой телефон. Будет нужда — побеспокоят. Больного привозят в больницу, ты сделаешь все, что нужно. Его увезут. И… сухо.

Полгода звонков не было, и Стае начал было подумывать, что Инин просто разыграл его, как мальчика. Проверил на вшивость. Но зачем? В сексотах, что ли, состоял? Чего же слинял тогда?

Но месяца два назад поступил первый вызов. Привезли парня лет семнадцати, ошеломляюще красивой внешности, с выдернутой из плечевого сустава рукой. Юноша смотрел на него полными слез глазами, словно умолял о чем-то. О чем? Вопросов задавать не следовало. Вправил плечевую кость в сустав. Получил доллары, и… сухо.

И вот второй вызов.

Предвкушение пополнения семейного бюджета все больше заполняло сердце молодожена радостью.

«Вывезу дусю в Анталию», — размечтался Стае, подходя к ветхому зданию больницы.

* * *

Лелька сотрясалась крупной дрожью под присмотров двух качков в маленьком полутемном помещении. Судя по стоявшей у обшарпанного трехэтажного здания машине с красным крестом, ее опять привезли в какую-то больницу. Но повели не в ту дверь, над которой висела табличка «Приемный покой», а в боковую.

— Чего трясешься? Ломаешься, что ли? — спросил один качок.

— Она ж колется, — отозвался другой, — Вот и кумарит ее. Значит, так.

Сейчас тебя доктор осмотрит, помощь окажет. Слово вякнешь лишнее, он тебя своим скальпелем и зарежет. Доктор — наш человек, поняла?

Молодой мужчина в белом халате увел ее в перевязочную.

— Это что за больница? — спросила Лелька, пока хирург обкалывал нарыв новокаином. Врач молчал как глухонемой.

— Введите мне омнапон, пожалуйста, я вас очень прошу! Мне так плохо!

— Отвернитесь, — приказал он девушке и сделал крестообразный разрез.

Потом довольно долго возился с раной, наконец, наложил марлевую салфетку с пахнущей дегтем темной мазью, взялся было за бинт, но тут в перевязочную ворвалась фурией средних лет женщина:

— Станислав Борисович, там мужчину привезли. Ножевая рана брюшной полости. Мы не можем дать наркоз. Он вырывается. Пойдемте, поможете подержать.

— У меня больная, — с неудовольствием отозвался доктор.

— Это ваша личная больная. Она подождет. Тем более что вы почти закончили, как я вижу. Мы не можем справиться, он пьян и буянит. Ударил Лизавету. Я оторву вас всего на пять минут. Вы слышите? Вы что, хотите, чтобы я завтра на пятиминутке доложила…

— Ах, боже мой, ну пойдемте! Если во всей округе нет больше мужчины, который может подержать за руку вашего алкаша порезанного!

— Не юродствуйте! Раз уж вы занимаетесь частной практикой на рабочем месте…

— А вы не занимаетесь?!

— Я не отказываюсь помогать коллегам!

— Все, все! Иду! — рявкнул врач и стянул резиновые перчатки. — Посидите пять минут и не Двигайтесь! — приказал он Лельке и исчез.

…Саня отомкнул дверь квартиры на Литовском. Лельки не было. Куда она задевалась-то, паскуда?

Злость просто распирала его. Долбаная жизнь! Партию маковой соломки, которую он вез из Николаева, взяли менты.

Это еще счастье, что сам он находился в другом вагоне, где, в отличие от того, в котором ехал Саня, туалет работал. И успел выпрыгнуть на перрон, увидев ментовских овчарок.

— Куда? — крикнул ему проводник. — Сейчас проверка документов будет.

— А я из другого вагона. Я по перрону пройду, покурю, — как бы беззаботно улыбнулся Санек и действительно пошел в сторону своего вагона. И увидел через окно, что погранцы застряли возле его купе. Собака рвалась с поводка вверх, где стоял Санин багаж.

Уже через минуту через какие-то кусты он продирался к шоссейной дороге.

Тормознул грузовик, вернулся на предыдущую станцию. Не через границу же было ехать. Билет был взят на его фамилию, естественно. То есть следовало ожидать, что на него уже дана ориентировка. Это в добавление к розыску, наверняка объявленному после побега из Староподольска. В итоге путь до Питера вместо суток занял неделю. Неделю, состоявшую из бесконечных электричек, малоскоростных паровозов местного значения, попутных машин и опять электричек.

Все деньги, выклянченные в Николаеве у матери, ухнулись в этот путь. Надо было мотануть обратно в Николаев, плюнуть на все. Но не мог он оставить Лельку одну.

Любит эту жопу, что ж тут поделаешь?!

А ее и дома нет, стервы. Где шляется? В этих раздумьях и долгожданном дурмане — небольшое количество дури он вез на себе — прошел вечер.

Уже ночью в дверь осторожно позвонили. Испуганно озираясь, в квартиру проскользнула Лелька, бесшумно затворила дверь, нацепила огромный крюк.

— Явилась? Где ты шлялась, шалава?

— Ой, Санечка!!!

Лелька повисла на парне, отчаянно рыдая:

— Саня, Санечка, я уж и не верила, что увижу тебя. Ширево есть? Кольни меня, умру сейчас же. Я и не верила, Санечка, — бормотала Лелька, глядя на торчащую из вены иглу и чувствуя, как пережитый ужас растворяется в сладком парении. — Представляешь, он вышел, докторишка, у меня пять минут времени.

Смотрю, на гвоздике халат висит медицинский и шапочка. Я руку бинтом замотала в секунду, нацепила это все — халат и колпак, а там еще тележка такая, знаешь, с круглыми этими… в чем бинты…

— С биксами, — подсказал Саня, пытаясь уловить общий смысл повествования.

— Ага. Я эту тележку схватила — и в коридор. Эти двое стоят, курят. Там выход на улицу. Вот они в дверях и стоят. Доктор-то через другую дверь ушел, они не видели, что я одна осталась. Я, Санечка, ну как в кино, ха-ха-ха, — залилась Лелька, — я голову вниз, молюсь всем богам, чтобы не обернулись.

Прошла мимо с каталкой этой, за поворот завернула. Саня, они бы меня убили! — вытаращила глаза подружка. — Я же все, все слышала. И про Иран, и про этих… про гомика. Про тетку тоже. Саня, у нас СПИД! Это точно.

Лелька зарыдала. Но рыдала недолго. — Плевать на все. Я, считай, из петли вырвалась, так что теперь долго жить должна, правда, Санечка? Я с этой каталкой прямо в приемный покой угодила. Представляешь? Открыла дверь наугад и смотрю — выход на улицу. Тетка за стойкой сидит. Больной какой-то на стуле. Я выскочила, там «скорая» отъезжать собиралась. Больного, видно, сдали и уезжали.

Я как кинусь к шоферу: прошу, довезите меня до станции. А они там смеются, ты чего, говорят, с дежурства? Ага, говорю. Пустите в машину, говорю. Врач там сидит, Санечка, с шофером и говорит, что же ты халат-то забыла снять? А шофер ему говорит: что, мол, пока она, то есть я, халат отнесу назад, электричка последняя уйдет. Саня, это я тебе рассказываю долго, а это все — три минуты буквально. Ха-ха-ха. В салоне там медсестра сидит. Что-то я, говорит, тебя здесь не видела раньше. Новенькая? Ага, говорю. Старенькая! Они меня прямо к поезду подкатили, электричка стояла уже. Я успела. Я успела, Санечка!!! Пусть обыщутся теперь! Саня, я так соскучилась по тебе! Са-анечка-а-а…