Три дня до эфира - Гульназ Ямалеева

«Накачали наркотиками, гады!»

Николаев нащупал пульс. Тот был достаточно ровным. Штурмовики с любопытством осматривали святилище «Замка». За мониторами виднелась открытая дверь и ступени, ведущие вниз. Николаев включил самый большой монитор, экран вспыхнул, и на нем высветились цифры: «00:04:57», затем «00:04:56»… Николаев похолодел, он сразу понял, что это обратный отсчёт до взрыва. В коридоре раздался грохот, «бункер» засыпало пылью, заволокло дымом. Проход на первый этаж оказался отрезанным. Оставался только один путь.

— Я иду первым, Виталий с пацаном вторым, Максим замыкает. И — бегом!

Через несколько минут здесь все взлетит к едрене-фене.

Николаев проследил, как бережно Виталий поднял пацана на руки, и шагнул в темноту. Из «осветительных приборов» у Лехи была только зажигалка, Он посветил, лестница оказалась не длинной, всего шесть ступеней. Николаев спустился по ней и предупредил парней. Дальше ход был достаточно прямым и просторным, полого спускался вниз. Группа, предводительствуемая Николаевым, стремительно удалялась от «Замка».

Леха поторапливал попутчиков. Парни сзади пыхтели, но не отставали.

Наконец Николаев почувствовал, как ему в лицо ударил свежий ветер.

— Скоро выход.

Через несколько секунд они выбежали из подземного хода. Впереди, в полусотне шагов, с неистовством бились о берег волны залива. Снег и дождь прекратились, но ветер дул сильнее прежнего. В трехстах метрах за спиной пылал «Замок». Николаев ещё раз посмотрел на здание и увидел, как «Замок» в столбе огня и искр взлетел на воздух. Такого фейерверка Николаев не видел никогда. Сначала его оглушил грохот взрыва, а затем ударила волна тёплого воздуха.

На несколько секунд стало светло, как днём. Николаев увидел в двадцати метрах человека, который смотрел на пожар, а затем побежал вдоль берега. Это показалось Лехе подозрительным. Посторонний свидетель стоял бы, разинув рот, а не мчался стремглав по заледеневшему берегу, рискуя переломать себе ноги.

— Так это же, кажись, хозяин! — неуверенно воскликнул Макс, ткнув в бок своего дружка и показывая на убегающего человека.

— Точно! Он! — подтвердил Виталик. Мысль ещё не оформилась до конца, а ноги Лехи уже сами несли его за «спринтером». На бегу вытаскивая пистолет, Николаев замешкался, наступил на какую-то ледяную кочку и проехал несколько метров на боку по превратившемуся в ледяной каток берегу. Пистолет вылетел у него из руки и скользнул в воду. Но жалеть любимую «Скарапею» было некогда.

Николаев поднялся и бросился вдогонку. Бежать было тяжело, но утешало одно, что «спринтеру» не легче.

У Вадима не оставалось сил. Он проклинал себя, что остался на берегу посмотреть на гибель своего «детища», что слишком поздно заметил, как из потайного хода появились люди. Этого не могло быть, это не правильно. Силы оставляли Вадима. Из кошки он превратился в мышку. Расстояние между ним и преследователем сокращалось. В отчаянии Вадим остановился, скинул со спины сумку, чтобы достать свой модернизированный «Макаров». Это промедление было ошибкой. Николаев стремительно приближался. Вадим выхватил нож и принял боевую стойку.

Николаев заметил нож, но не сбавил скорости, он немного уклонился в сторону, развернулся боком, захватил руку Вадима с ножом, скользнул вдоль неё и всем корпусом ударил по телу Вадима. Переплетённые в схватке тела полетели на лёд. Вадим пытался ударить ножом, а Николаев удерживал его левой рукой — правая оказалась прижатой ко льду. Боль в левой руке становилась нестерпимой, Леха понял, что проигрывает. Он никогда не проявлял в своих схватках благородство, главное — выжить. Тем более что и противники такого благородства никогда не проявляли. Никаких «нечестных» приёмов для Николаева не существовало. Главное — победить, а как — неважно.

С трудом Николаеву удалось высвободить правую руку, и в то же мгновение он с силой ударил Вадима в глаз. Вадим взвыл от боли и несколько ослабил хватку. Этого оказалось достаточно, чтобы Алексей вскочил на ноги. Он пнул ногой по запястью Вадима, тот заорал, выпустил нож, но тут же лягнул Николаева в колено. Леха не удержался и упал. Вадим бросился на Николаева, и тот, не раздумывая, нанёс сильный прямой удар прямо в горло. Вадим словно поперхнулся и потерял сознание. Леха стянул с шеи Вадима шарф и связал тому руки.

Ни Николаев, ни Вадим не заметили, что в пылу драки они оказались у самой ледовой кромки. Леха взглянул на поверженного врага, вспомнил, что ничего не сообщил Краснову, и вызвал оп-центр. Он сообщил, что пацан спасён, а главный преступник арестован. Николаеву не хотелось нести на себе Вадима, он оттащил его немного от края льда и решил дождаться подмоги из оп-центра. Он попытался развести костёр, но понял, что это пустая трата времени. Порывы ветра усилились, и огромные волны начали накатываться на лёд. Николаев пошёл к Вадиму, чтобы оттащить связанного врага на берег. Огромная волна вздыбила лёд.

Николаев полетел вниз, безвольное тело Вадима тоже начало скользить по наклонной плоскости льда. Раздался треск, и огромная льдина откололась от материкового льда. Волны подхватили её и понесли в открытое море. На краю льдины лежало тело Вадима. Николаев, пренебрегая опасностью, подбежал к кромке льда, но было поздно: льдина быстро растворилась в темноте. Последнее, что увидел Николаев, это волна, перекатывающаяся через льдину.

Глава 22

РАЗВЯЗКА

Снегирёв, собранный и подтянутый, вышел из подъезда и молча сел в машину. Шофёр включил зажигание, и через мгновение иномарка плавно тронулась с места. Снегирёв устало закрыл глаза, в голове не было никаких мыслей. За последние три дня ему пришлось столько передумать и пережить, что сегодня он чувствовал только одно — смертельную усталость. Где-то в дипломате лежал приготовленный пресс-секретарём текст обращения, в котором Поваляев, как всегда, изложил все очень грамотно и тактично. Снегирёв Иван Давыдович благодарит своих избирателей за оказанную поддержку и доверие. Он помнит всех, кто поверил в него и кто работал с ним в одной команде. Он помнит о своих обещаниях и обязательно их выполнит, но… Дальше этот текст Снегирёв был читать не в силах. Он понимал, что выговорить последующие слова ему будет очень-очень трудно. Но он уже внутренне осознал, что другого пути нет и ему придётся выполнить требования похитителей ради жизни своего сына. При мысли о сыне защемило с левой стороны, и Снегирёв вынул из кармана упаковку с лекарствами. Не запивая, он проглотил одну за другой две капсулы и поморщился.

Машина затормозила возле здания телевидения, и шофёр отворил перед Снегирёвым дверцу. Иван Давыдович вышел из машины и прошёл к лестнице. Молодая женщина в элегантном костюме, редактор телевидения, поздоровалась, приветливо улыбнулась. Снегирёв, даже не посмотрев на неё, выдавил из себя:

— Здравствуйте, — и последовал за редактором. Кажется, он не замечал ничего вокруг. Если бы его спросили, как выглядела та женщина у входа, или как они вошли в здание, или даже какая стояла погода, он не смог бы вразумительно ответить. Перед глазами все плыло, тяжело оттягивал руку изящный дипломат с текстом обращения.

Его провели по длинному коридору в небольшую комнату. Пожилая женщина в белом халате, как фокусник, извлекла откуда-то коробку с гримом. Снегирёву предложили сесть и поставили перед ним стакан с водой. Гримёр легко провела кисточкой с пудрой по его лицу и шее. Молодая женщина расчесала его волосы и несколько раз повернула его на стуле вправо и влево; видимо, она осталась довольна, потому что быстро удалилась. В комнате появился высокий мужчина в строгом костюме, он осмотрел Снегирёва и спросил что-то про текст.

— Что? — рассеянно произнёс Иван Давидович.

— Я спрашиваю, у вас текст с собой? — вежливо повторил вопрос мужчина.

— Какой текст?

— Обращение к избирателям, — удивлённо произнёс мужчина.

— А! Да-да, — торопливо ответил Снегирёв, — текст здесь, в дипломате.

— Вы не хотите отрепетировать его? Мы можем провести вас в студию, где вы…

— Нет, спасибо. Я уже репетировал.

— А-а-а… — протянул мужчина, не ожидая, что получит такой ответ. Но на всякий случай сказал:

— Вы не волнуйтесь. Все будет хорошо.

— Разумеется, — заверил его Снегирёв и нетерпеливо спросил:

— Когда начинать?

— У нас ещё в запасе пятнадцать минут.

— Так долго?

— Мы должны подготовить студию, да и в программе ваше выступление заявлено на восемь часов. А сейчас без четверти.

— Хорошо, я подожду.

Снегирёв чувствовал себя, как перед казнью. Теперь он мог бы, казалось, во всех подробностях описать, что ощущают приговорённые к смерти. Томительное ожидание только усиливало муки. Иван Давыдович на всякий случай проглотил ещё одну таблетку. От лекарств ему не становилось ни хуже, ни лучше. Кто-то осторожно постучал в дверь гримерной.