Русско-прусские хроники - Вольдемар Балязин

Ближних шигониных людей оказалось трое. Сидели они в избушке, притулившейся к самой стене. Комнатенка об одно окошко была низка: десятник, переступив порог, шапкой задел потолок. Внутри кроме печи стояли стол, пара скамей и несколько сундуков, обитых железом.

За столом восседал статный бравый мужик лет тридцати, благообразный, в окладистой каштановой бороде. Одеждой, повадками и особенно пригожестью он сильно напоминал десятника Тихона. Взглянув на него, Николка было подумал: "Уж не брат ли?* - но по тому, как поклонился десятник бородачу, понял: не брат, даже родством не близки. Рядом с благообразным бородачом, которого Тихон назвал Флегонтом Васильевичем, располагался за столом поп немолодой, кудлатый, в старой рясе, с наперстным медным крестом; встреть его Николка на улице, подумал бы: безместный поп, расстрига. У края столешницы примостился старый, плюгавый подьячий. На вошедших в избу даже не взглянул, сидел сложа руки, смежив - не то от старости, не то от усталости - очи.

Флегонт Васильевич уперся в Николку взором, будто рожном хотел проткнуть. Спросил у Тихона:

- Этот, что ли?

- Этот, Флегонт Васильевич,- подтвердил почтительно десятник.

- Звать как? - спросил Флегонт Васильевич.

- Николаем.

- А кличут как?

- А никак. Раньше Волчонком звали. Подьячий на краю стола проснулся, зашелестел бумагой, заскрипел пером, стал что-то записывать, поглядывая то на допросчика, то на Николку.

- Православный? - спросил вдруг быстро поп и, услышав утвердительный Николкин ответ, добавил с неудовольствием: - Поди вас тут разбери. Не только казаков да холопов - панов ваших литовских и то не разберешь, кто в какой вере рожден, да не переменял ли на мухамеданскую или папежскую.

- Греческого закону, отче,- подтвердил Николка, не понимая, для чего допытываются обо всем этом ближние Шигонины люди.

- А с немцами пошто дружбу водишь? - выпалил Флегонт Васильевич.

- С немцами? - изумился Николка.

- Ты давай не крути! А то враз хвост-то тебе отрубим! - заорал поп.

А Флегонт Васильевич, гадко улыбнувшись, добавил почти шепотом:

- Что там хвост, отче Андрей, за такие, как у него, дела - головы лишиться можно.

Сбитый с толку, Николка беспомощно озирался, перебегая глазами с одного лица на другое.

Молчавший дотоле Тихон пояснил спокойно, негромко, почти ласково:

- Ты о Шлянце-немце расскажи, Николай.

- Ох ты, Господи! - изумился Никола.- Да какая же тут тайна, господа хорошие!

- Вот мы и послушаем, какова она, твоя со Шлянцем тайна,- пробурчал Флегонт Васильевич.

- Да ничего потаенного и нет! - загорячился Николка.- Приехал Шляйниц в Боровск, а оттоле я его с Михайлой Львовичем в одном возке до Москвы довез. Вот вам и вся тайна.

- Вся, да не вся,- сухо отрезал Флегонт Васильевич. '

- Чего - не вся? - взъерошился Николка.

- А то, что всю его тайну тебе придется разузнать и о том нам, государевым слугам, довести доподлинно.- И Флегонт Васильевич так на Николку зыркнул, что пригрози ему дьяк дыбой или плахой, и то не испугался бы, а тут аж пот его с перепугу прошиб.

- А как я о том узнаю? - спросил он тихо.

- Про это мы тебе, Николай, сами скажем,- спокойно и уверенно произнес дьяк, указав на скамью: садись-де, разговор коротким не будет.

***

Через три дня Никола снова явился в избу к дьяку Флегонту. Тот встретил его как родного брата. Обняв за плечо, посадил на лавку рядом с собой. Проговорил задушевно:

- Ну, дружок, сказывай.

- После нашей с тобой беседы, Флегонт Васильевич, стал я разговорам Михаилы Львовича с немцем Христофором внимать с превеликим тщанием. А что я по-немецки немного разумею, того ни князь мой, ни Шляйниц не знают и при мне меж собою говорят по-ихнему без утайки.

Флегонт Васильевич одобрительно закивал головой: умник-де, Николай, так же и впредь поступай.

Николка, ободренный вниманием дьяка, продолжал с горячностью:

- И вчера слышал, как немец князю говорил: "Я-де не только от великого магистра немецких Божьих рыторей Фридрикуса ныне в Москве обретаюсь по большим делам, но и иные многие тайные дела иных государей должен свершить".

- А каких государей дела, того Шлянец не говорил?

- Называл еще некоего Георга и императора Максимилиана.

- Так,- проговорил Флегонт Васильевич задумчиво и постучал по краю стола пальцами. Затем, встав из-за стола, прошелся по избе вперед-назад. Сев на место, снова надолго задумался и спросил вдруг шепотом: - А Михаила Львович что немцу в ответ сказывал?

Николка замер: одно дело о пришлом немце говорить, другое - о князе Глинском. Подумав немного, как бы в растерянности, Николай ответил простодушно:

- А ничего, господине, Михаила Львович немцу не говорил.

- Значит, слушал князь и молчал?

- Слушал да молчал,- подтвердил Николка. Флегонт Васильевич улыбнулся лукаво:

- Тот добрый слуга, который господина своего не выдает.- И, подсев к Николке, снова обнял его за плечо.- Ты, Николай, уразумей главное. Твой князь, конечно, тебе хозяин, однако же надо всеми нами, и над князем твоим, и над иными многими князьями и боярами, один на всю Русь господин - великий князь Василий Иванович. И все мы - и я, и ты - прежде всего ему и государству его слуги, а/уж иным - потом.

Юноша чувствовал в словах государева дьяка какую-то новую, до сих пор неведомую ему правоту. Однако от старого отстать не мог: как это он, верный слуга, своего господина и благодетеля Михаила Львовича Глинского предаст, ради хотя бы и самого великого князя всея Руси?

Флегонт Васильевич, зорко следя за выражением глаз и лица парнишки, мысли его будто читал. Крепко сжав пальцы на плече, сказал особенно проникновенно:

- Врагов, Николай, вокруг нас - тьма. Татарские юрты на Волге и в Крыму теснят с юга и востока. Литва и Польша с немецкими рыторями из Ливонии прут с запада. Срейские немцы воюют супротив нас на севере-в Карелии. И каждый внутри Российского, государства ищет себе сообщника.

- А нешто есть такие? - спросил Николка с изумлением.

- Есть, Николай, есть,- ответил Флегонт Васильевич с печалью в голосе.

- Пьяницы и бездельные то, поди, люди?

- Если бы, Николай, только они, забот у меня, почитай, не было бы.

- Неужто начальные люди супротив государя могут такие злые дела замышлять?

- Пока ничего я тебе, Николай, не отвечу. Придет время - сам поймешь. А теперь иди. И ко всем, кто с Шлянцем говорит ли, приходит ли свидеться, товар ли какой приносит,- обо всех мне тотчас же доводи. Даже если это будет боярин какой или князь, хотя бы и сам Михаила Львович.

***

С этого дня Николка стал внимательно приглядываться и прислушиваться ко всему, что окружало его на подворье Глинского. И совсем скоро дом Михаила Львовича и близкое княжеское окружение предстали иными, чем казались прежде. Уже через неделю Николка поразился, что за годы службы, проведенные возле князя Глинского, он не замечал многого очевидного.

Он вспомнил свой приезд в Туров, условные слова, после которых его тотчас же повели к Глинскому. Вспомнил и многое иное...

В Малоярославце князь Михаил Львович жил так же, как и в Турове: обнес усадьбу высоким забором, ворота велел открывать не каждому. Поговаривали, что побаивается князь изменных литовских людей, лазутчиков и убийц, коих мог подослать Сигизмунд Казимирович.

Как и в Турове, в Малоярославце к князю приходило много странных людей: нищебродов, купцов, богомольцев. Привратная стража хорошо знала свое дело:

иного слепого нищего под руки вводила во двор, а неприглянувшегося купца гнала от ворот взашей. Для впущенных враз топили баню, потчевали на славу и поселяли в отдельной избе, коя и называлась "странноприимной". Со своими гостями всегда беседовал сам князь. Панкрат же только и ведал, кого к нему допустить, а кого отставить.

И на московском подворье у Глинского были такие же порядки: и стража, и высокий забор, и странноприимная изба. И как-то так повелось, что всяк во дворах и домах Глинского знал только свое дело и правил свою службу, а в иные дела не лез. И потому хоть и прослужил Николка возле Михаила Львовича более двух лет, порядки эти как бы вовсе его не касались; то дело панское, а его казацкое. Прикажут - сполняй. И лишь после разговора с Флегонтом Васильевичем призадумался Николка над многим, над чем прежде никогда не думал. Что за человек Михаил Львович? Чего он хочет? Ради чего живет?

Ведь так получалось, что и слуги его - хотели они этого или нет - жили для того, чтобы их господин мог все, что задумал, исполнять. Они князю во всех тех делах помогали верно и ревностно.

А во всем ли надо было помогать князю? Можно ли вообще исполнять дело, если не знаешь, для чего то дело делается, кому на пользу идет, а кому во вред? Да ведь слуга-то, казак ли, холоп ли, все едино - слуга. Ему велят он и делает.