Разбудить бога - Дмитрий Янковский

Я ждал, что ответит Серверный Олень, но он молчал почти минуту. Я за это время перегорел, успокоился.

— Должен быть способ, — сказал я наконец.

— Да, он есть, — ответил Серверный Олень. — Но я о нем ничего не знаю. Не так давно один человек пытался выяснить это, как и ты. Но он умер. Погиб.

— Кто это?

— Кирилл, — ответил Олень.

У меня снова заныло сердце. Не столько даже от предчувствия большой беды, сколько от злого рока, заставляющего меня след в след повторять путь моего злейшего врага. Ну что за напасть?

— Он успел выяснить?

— Не знаю. Может быть, да. А может, и нет, поскольку в мире пока ничего в лучшую сторону не меняется.

— А в худшую? Неужели ты думаешь, что Кирилл будет менять мир в лучшую сторону?

— Да, ты прав. Но в худшую сторону мир меняется постоянно. Так что я не могу ответить на твой вопрос. Зато я могу показать тебе кое-что. Может быть, для тебя это будет важно. Ты знаешь, что обозначают слова «in vitro»?

— Что-то вроде «в лабораторных условиях», — припомнил я.

— Дословно по-латыни эти слова означают «в стекле». Имеется в виду в колбе, в пробирке.

— И что?

— Некоторые глобальные процессы тоже можно исследовать in vitro. В лабораторных, как ты говоришь, условиях. Даже сон Спящего Бога.

Честно говоря, я оторопел. Мало того, что это заявление показалось мне бредовым, ведь для лабораторного исследования Бога нужен сам Бог. Или хотя бы какая-то его часть. Но оторопь меня взяла больше от картинки, какую нарисовало воображение — спящий Будда, опутанный проводами, с нацеленными на него микроскопами и ультразвуковыми локаторами.

— Что ты хочешь этим сказать? — севшим голосом спросил я.

— Ничего. Я просто покажу тебе место.

— Сейчас?

— Нет. Оно находится в реальности. Отсюда туда не попасть.

— Как же тогда?

— Я буду на связи.

— В реальности? — снова поразился я.

— Да, конечно. С помощью компьютера. Я ведь в данном случае Серверный Олень, так почему бы нам не воспользоваться сетевыми технологиями?

— Не понимаю...

— Все просто. Ты пользовался системой ICQ?

— Аськой, что ли?

— Да. Мой номер 346594428. Запомни.

Тут же Олень исчез, оставив мерцать во тьме только эти цифры — 346594428. Они все еще горели перед мысленным взором, когда я проснулся.

Отряхнув остатки сна, я убрал с монитора заставку с рыбками, запустил программу ICQ и быстро создал новый контакт с номером 346594428. Тут же сервер ответил, выдав псевдоним владельца данного номера. Псевдоним был написан по-русски латинскими буквами — Serveuniy Olen. Статус пользователя был on-line, то есть в данный момент он находился на связи.

Смахнув пот со лба, я неуверенно ввел с клавиатуры:

«Привет!».

«Привет, — ответил Серверный Олень. — Тебе надо ехать».

«Куда?»

«Я не знаю. Я не могу так ориентироваться в твоей реальности, как ориентируюсь в сферах сна. Я не знаю названия места. Я его вижу. Тебе надо ехать и оставаться на связи».

— Зараза! — ругнулся я вслух.

Мой телефон, стоимостью в три тысячи долларов, не имел возможности выходить в сеть как клиент ICQ. Надо было срочно покупать машинку попроще, долларов за семьсот, чтобы оставаться на связи с Оленем. Быстро одевшись, я прихватил ружье, прыгнул в «жигульку» и погнал в ближайший магазин мобильной техники. Там я подобрал первый попавшийся коммуникатор с возможностью выхода в Интернет, запустил ICQ и снова набрал номер Оленя.

«На связи», — сообщил я, с трудом привыкая к непривычной клавиатуре.

«Вижу. Садись в машину и двигайся по дороге».

«В какую сторону?»

«Не знаю. Просто двигайся, мне надо совместить твое изображение с изображением места», — ответил Олень.

Мне оставалось только выполнять его указания, другого выхода не было. Усевшись в машину, я запустил двигатель и не спеша покатил по Щелковскому шоссе в сторону центра. Коммуникатор пискнул, я глянул на экран и увидел одну лишь строчку:

«В другую сторону», — сообщал Серверный Олень.

Пришлось разворачиваться. На Щелковском шоссе это не так просто, не на каждом перекрестке такой маневр разрешен, так что я вынужден был пересечь две сплошных, а потом встраиваться в общий поток. На меня зло засигналили, а один бодрый молодой человек на «девятке» повертел у виска пальцем. Вот интересно, какова была бы их реакция, если бы я так проехал не на «копейке», а на «Майбахе»? Удивительно все-таки, какими уродами часто бывают люди. Злость принято срывать на тех, кто не может ответить.

Не знаю, что меня заставило это сделать, но я развел руками, — мол, извини, спешу, так чтобы водитель «девятки» увидел. Он психанул и подрезал мне путь, прижимая к бордюру.

«Вот почему так? — думал я, останавливаясь. — Ведь я, наоборот, извинился!»

Нет, понятно, конечно, что причин для злобы в мире становится все больше. Люди начинают ненавидеть друг друга. Но почему, почему они срывают злость за свои обиды и неудачи не на истинных виновниках, а на тех, кто слабее, кому еще хуже живется, чем им самим? Почему вместо того, чтобы притереть к обочине «Мерседес» и надавать по роже зажравшемуся сыну депутата с мигалкой на крыше, этот парень пытается оторваться на немолодом уже водителе «жигуленка»? У меня был ответ на этот вопрос, но чести парню он не делал. Проблема в том, что сына депутата охраняют двое дюжих телохранителей, а то и менты с автоматами. А пенсионера, у которого, кроме картошки на даче, ничего уже не осталось, не охраняет никто. Наоборот, все, начиная от квартирных мошенников-маклеров и кончая государственными структурами, стараются именно этого пенсионера обобрать. Поднимают квартплату, заставляют страховать машину за несусветную сумму... Несусветную, надо сказать, как раз для этого несчастного пенсионера, не для водителя «девятки».

Честно говоря, в этот момент я ощутил такую злобу на опустившийся род людской, что слова Серверного Оленя не показались мне такими уж страшными. Уничтожить мир? Такой мир? С такими уродами? Да гори он действительно синим пламенем! Нам с Катькой и Максом подготовлено приятное местечко на вечность, так чего ломаться, действительно? Чего, блин, ломаться?..

По этой же самой причине, как я теперь понимал, Катька не желала ехать на гастроли. Она чувствительнее меня и видела то же самое ярче. Для нее мир не просто страшен, а попросту отвратителен. Но она еще и сильнее меня. Несмотря на это отвращение к одураченной, одурманенной иллюзиями толпе, она все же поехала. Может быть, ради одного человека, который услышит то, что Катька вкладывает в свои песни. Это подвиг. Я видел, что это подвиг, но начал сомневаться, что сам способен на такое. Стоит ли сохранять мир ради тысячи человек? Этот вопрос вдруг резанул меня по душе опасной бритвой. Тусклым стальным клинком с зазубренным от частого употребления лезвием.

«Стоит сделать этот мир лучше, — с уверенностью подумал я. — Надо хотя бы попробовать».

Едва я остановил «жигульку», как парень из «девятки» выскочил и распахнул мою дверцу.

— Чего руками машешь, мудила? — с ходу наехал он на меня и потянулся, чтобы вытащить из машины за шиворот.

— Да погоди, братишка, я просто спешу, дальше некуда...

— Щас, блин, успеешь! Козел сраный...

Я позволил ему вытащить себя из машины просто из любопытства. Я наблюдал эту сцену как бы со стороны, мне хотелось увидеть, что сделает этот вполне нормальный с виду человек с другим человеком, который ему ничего дурного, по большому счету, не сделал. Мне важно было это узнать. Именно сейчас.

Парень толкнул меня на крыло машины и ударил под дых. Удар у него был так себе, наработанный скорее в спортивном зале на боксерской груше, чем на живом противнике. Мне хотелось узнать, как далеко он зайдет. На что способен человек, ощутивший над другим превосходство в силе. А главное, мне хотелось понять, кто меня бьет — этот самый парень или страх который живет в нем со дня рождения. Страх перед умирающим миром.

Он попробовал врезать мне в печень, но промахнулся, затем рубанул кулаком в скулу. От такого удара нормальный человек на моем месте уже сполз бы на землю. Нормальный — это тот, который три раза в неделю по восемь часов не дрался на тренировках с другими такими же, закованными в резиновый панцирь протектора. Мы вообще не использовали боксерских груш. Мы сами были боксерскими грушами — подвижными, сообразительными, наносящими ответные удары. Без таких тренировок можно стать отличным спортсменом, но не бойцом. А нас тренировали именно так, потому что, несмотря на ведение высокотехнологичных войн, нам иногда приходилось ходить врукопашную, со штыком, примкнутым к автомату. После таких тренировок и рукопашных стычек, когда озверевшие, обкуренные моджахеды стараются выпустить из тебя кишки, перестаешь реагировать на удары, вроде тех, какие наносил мне молодой человек. На них вообще перестаешь обращать внимание ввиду их полнейшей безопасности. Они не смертельны, и это их главное отличие от тех ударов, которым учили нас. Потому что в реальном рукопашном бою нет времени на долгий обмен зуботычинами. Там надо идти вперед именно в этом предназначение бойца. Один удар один труп. В крайнем случае — один блок, один удар, один труп. Иначе трупом уже станешь ты.