Прощание с первой красавицей - Диана Бош

— Иди, попей чайку, — миролюбиво предложил Дан. — Волосы целы, ты уже готова… Почти, — добавил он, хитро косясь на меня. — То есть при желании ты вполне еще сможешь время потянуть, чтоб все-таки опоздать.

— Злыдень, — буркнула я, наливая себе чай.

— Ну-ну, не дуйся.

— В качестве компенсации за причиненный ущерб хочу знать, как продвигается расследование.

— Это составляет тайну следствия, — ухмыльнулся Даниил, — проси что-нибудь другое.

— Расскажи! Пожалуйста!

— Не могу, — заупрямился муж.

— Данюшечка… Данечка… миленький, хорошенький, ну, пожалуйста… — заканючила я.

— С чего ты взяла, что я знаю? — вильнул в сторону супруг, пряча глаза.

— Ты сам сказал! — возмутилась я.

— Ничего я не говорил! Кроме того, что это составляет тайну следствия. Что, кстати, всем известно.

— А хочешь, я тебе массажик сделаю? — применила я подкуп.

Дан мечтательно воздел глаза к потолку. Потом вернулся к реальности и ответил:

— Хочу, но сказать все равно не могу. Зато обещаю обязательно все объяснить, когда расследование закончится.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Потом?

— Потом. Можно раздеваться для массажа?

— Можно. Потом. Когда расскажешь, тогда и разденешься. Благотворительностью не занимаемся! — отрезала я.

— Да-а? — разочарованно протянул Дан. — А авансовыми платежами?

— Нет! — рявкнула я.

— Ну, что ж поделаешь, — миролюбиво согласился муж, кажется, ничуть не расстроившись, что изрядно подпортило настроение мне. — Нет так нет. Будем скрипеть костями дальше. Собирайся и жди меня. Я за тобой заеду.

Я кивнула и уныло помешала ложечкой остывший чай.

Значит, сегодня следственный эксперимент. Не знаю, как он проводится, но в моем представлении нас, участников той злополучной вечеринки, должны собрать всех вместе и попытаться воссоздать все в точности так, как было в день убийства.

«Или убийств? — задумалась я. — Правильней, наверное, все-таки «убийств», их же было несколько. Или с Васей произошел несчастный случай? Действительно, почему бы и нет… Ну, бывает же так: у человека вдруг закружилась голова, он перегнулся через перила и… упал. Нет, не похоже. Да еще плюс смерть Сусанки и покушение на Любимцеву… Или на меня?» От последней мысли мне стало неуютно.

Когда мы приехали в Викину квартиру, там, кроме нее самой и следственной группы в полном составе, присутствовал еще и Шурик. Бравый лейтенант сидел в углу и нервно курил, поглядывая на всех исподлобья. Оптимизма его согнутая долговязая фигура явно не излучала.

«Оно и верно, — подумала я, — чего веселиться-то? Столько проблем из-за подруги. Так, стоп! — Я вдруг отчетливо вспомнила, как Олежка Ефимов назвал Вику его женой. — Капитан не мог ошибиться, поскольку был при исполнении. Значит, проблемы Шурика возрастают вместе со степенью родства? Или у них, в ФСБ, уже не так строго проверяют родственные связи, как раньше? Интересно, и как его занесло к Вике-то?»

В этот момент загремела входная дверь, и два прапорщика милиции, матерясь и чертыхаясь, втащили манекены. Ментам можно было только посочувствовать: лифт по-прежнему не работал, а этаж по-прежнему остался седьмой.

Один из манекенов в легкомысленной пестрой футболочке и обтягивающих брючках а ля гей призван был, видимо, изображать Васю Смирнова. Второй — вернее вторая — по странному стечению обстоятельств оказался жгучей брюнеткой с лилово-синими губами и такого же цвета ногтями. По иронии судьбы прапорщики, не знакомые с покойной Сусанной, привезли манекен, до неприличия похожий на нее.

«Красивая все-таки она была, Сусанка, — подумала я, — даже экстравагантный макияж ее не портил».

Следующей появилась Ковалева. Но почему-то одна, без мужа. Серафима вошла в гостиную и тихонько села на стоящий рядом со мной стул.

Шурика продолжала бить крупная дрожь. Теперь он уже не только курил, но еще и нервно тряс ногой с висящей на пальцах тапочкой. Наконец, тапка с громким стуком свалилась, я вздрогнула и тоже нервно потянулась за сигаретой.

— Извини, Диана, можно и мне? — тихо попросила Ковалева.

От столь неожиданной просьбы у меня глаза вылезли на лоб, да так там и остались, потому что я наконец заметила, какие разительные перемены произошли с Серафимой.

Ее всегдашний пучок исчез, уступив место вольно распущенным каштановым кудрям, а строгий черный костюм сменило легкомысленное платье с корсажем и оборками. Вся она словно светилась изнутри, а в глазах ее было то необъяснимое и чувственное, что появляется только у любимой и влюбленной женщины, даже если она сама еще не подозревает о своей любви.

— Сима, ты же не куришь! — только и смогла сказать я, тщетно пытаясь справиться с изумлением.

— Уже курю, — спокойно ответила Ковалева и затянулась. — Я теперь курю, пью и делаю все, чего никогда не делала раньше. Собираюсь делать, — уточнила она. — Я начинаю новую жизнь и становлюсь другим человеком.

— Что-то случилось?

— Нет. — Серафима сбила пепел точеным пальцем с круглым ноготком. — Вернее случилось, но не сейчас, а почти двадцать лет назад. Именно тогда я вышла замуж за Ковалева. Причем заметь: выходила я замуж по большой любви. Увы, разочарование наступило быстро: я поняла, что ошиблась. Долгое время старалась не признаваться в этом даже самой себе, надеялась, все наладится. Затем боялась, что люди назовут меня несерьезной, скажут: не успела выскочить замуж, как сразу и разошлась. А потом, в конце концов, привыкла и стала жить, как все. Мы давно уже с Володей чужие друг другу люди, — вздохнула она, — жили вместе по инерции, как соседи: у него своя жизнь, у меня своя. Разве это брак? Сколько можно обманывать себя? Знаешь, я вдруг поняла: жизнь — это мгновение. Тонкая ниточка света во тьме. И ниточку так легко порвать! Достаточно пустяка, чтобы разрозненные фотоны того, что было когда-то мной, разнеслись по Вселенной. И все, меня не станет. И не будет больше ничего, понимаешь? Ничего! А я ведь так и не начала жить. Дети выросли, родители ушли в могилу один за другим, мнение окружающих постепенно перестало меня волновать. И я решила, что мне самое время научиться жить для себя. А мой муж пусть продолжает и дальше крутить свои романы, бегая за каждой юбкой. Я теперь свободна и буду жить, как захочу.

— Не пожалеешь?

— Уже пожалела, — грустно улыбнулась Сима. И, посмотрев мне в глаза, добавила: — Пожалела, что раньше этого не сделала. А надо было уйти, когда муж первый раз изменил. Казалось бы, все так просто, но у меня не хватило сил. Я струсила.

— Почему?

— Испугалась, что останусь одна. Такая вот мелочная трусость. Детей было уже двое, их нужно было поднимать, и я не решилась на развод: сказался страх перемен.

— Знаешь, Сима, иногда я думаю, что перемены всегда к лучшему. За черной полосой непременно наступит светлая.

— А за ней — черная, — вздохнула Ковалева.

— Не всегда. Иногда — еще более светлая. Можно ведь самой окрасить ее в белый цвет. Просто у нас не всегда хватает мудрости вовремя понять, как же следует поступить.

— Но, с другой стороны, поражение — это самое ценное в жизни, потому что с ним мы приобретаем опыт.

— Учимся на своих ошибках, — вздохнула я. — А хотелось бы учиться на чужих.

— Да, очень, — засмеялась Серафима. — Может, не стоит бояться жить, и тогда черных полос будет меньше? Или они станут значительно уже. Моя черная полоса длилась почти двадцать лет. Все тянулась и тянулась, как жвачка, прилипшая к подошве, а я никак не решалась ее отскрести. Даже когда узнала о следующей измене мужа, не осмелилась уйти. И со временем это стало нормой. А потом я умерла…

Я подняла голову и удивленно посмотрела на собеседницу.

— Во мне умерла женщина. Мне стало все безразлично: как я выгляжу, обращают ли на меня внимание, что надеть и что сказать. И так длилось долго, очень долго, пока в один прекрасный момент я не проснулась…

В комнату вошел капитан Ефимов, и Серафима замолчала. Следом за ним прапорщики внесли манекены, и началась суета. «Сусанку» усадили в кресло возле торшера, а «Васю» — на диван. Олег критически осмотрел «Сусанну», потом подошел к манекену сзади и, достав из кармана резинку, стянул его волосы в незатейливый хвост.

Я почувствовала, как неприятно засосало под ложечкой: кукла, и без того разительно похожая на Сусанну, теперь стала просто ее копией.

В комнате появилась Ада и вздрогнула. Мне в какой-то степени даже стало легче от сознания того, что не одной мне плохо. Вошедший следом за женой Агент только утвердил меня в этой мысли.

— Ох ты господи… — выдохнул он, крестясь. — Кто ж такое придумал, чтоб бессловесная чурка была так на живого человека похожа?

Ада повернула залитое слезами лицо ко мне.

— Правда кажется, будто сама Сусанна тут сидит? — жалобно спросила она.