Зомби идет по городу - Виктор Пронин

– Вот так-то лучше... Продолжим, – судья снова зашелестела страницами дела. – Если не было взятки, то чем вы объясняете появление светящихся пятен на ваших ладонях? Вот передо мной снимки, сделанные экспертами... На этих снимках ваши ладони? Хотя бы это вы не отрицаете? Отвечайте, ладони ваши?

– Мои.

– Очень хорошо... Немного продвинулись. А пятна? Светящиеся пятна – это что?

– Провокация.

– В чем именно вы видите провокацию? Мои ладони не светятся, а ваши засветились... Куда это вы влезли своими ручонками шаловливыми? – хихикнула судья, снова показав перемазанные помадой зубы.

– Все организовано. И взятка, и заявление, и эти миллионы... Я даже знаю, кто все это организовал.

– Кто же? Поделитесь.

– Могу сказать... Это Пафнутьев – начальник следственного отдела прокуратуры.

– Забавно... – Она полистала дело, вчиталась в список свидетелей. – Здесь такого нет. Вы считаете нужным его допросить? Вы настаиваете на этом?

– Да ни на чем я не настаиваю... И допрашивать его не надо. Перебьется.

Навалившись большой грудью на стол, судья исподлобья долго смотрела на Анцыферова маленькими остренькими глазками, будто пытаясь что-то почти невидимое в нем рассмотреть.

– Подсудимый! – резко обратилась она к нему. – Делаю вам замечание. Ваше поведение оскорбительно для суда. Пытаясь затянуть дело, ввести суд в заблуждение, вы называете людей, которые не имеют к предмету нашего разбирательства никакого отношения, а когда суд, идя вам навстречу, соглашается заслушать этих людей, вы вдруг отказываетесь от своего же ходатайства. Должна заметить – вы ничего не добьетесь такими недостойными методами. Приговор будет вынесен сегодня же, могу вас в этом заверить.

– Да не надо меня ни в чем заверять, – ответил Анцыферов, махнув рукой.

– Подсудимый! Встаньте! Я прошу вас встать!

Анцыферов поднялся, но на судью не смотрел, его взгляд был устремлен за окно, на волю, которая, судя по всему, отдалялась от него с каждой минутой.

– Ну? Встал... И что?

– Нукать будете в конюшне, если вам доверят этот ответственный участок. Опять делаю вам замечание. Ваши реплики оскорбительны для суда. Мы здесь говорим только о деле. Чувства, настроения, обиды – это все для дома, для семьи. Вы со мной согласны?

– Согласен, – кивнул Анцыферов, стоя навытяжку перед оплывшей женщиной с тонким назидательным голосом.

– Можете сесть.

Анцыферов покорно сел.

– Впрочем, нет... Прошу прощения, – судья улыбнулась. – Встаньте снова. Вот так. Вам предоставляется слово. Вы можете сказать нечто опровергающее то, что изложено в документах?

– Нет.

– Я имею в виду заявление господина Халандовского, заключение экспертов, следственные протоколы, которые, кстати, вами же и подписаны... Так что? Говорите, подсудимый! Внимательно вас слушаем.

– Это все провокация.

– Опять за свое... Жаль. Вы отказываетесь помогать суду в установлении истины. Если вам больше нечего сказать... Можете присесть... Пока.

Анцыферов продолжал стоять, не зная, как дальше себя вести. Несмотря на откровенно вульгарный тон судьи, а он прекрасно видел ее невысокий уровень, ей удалось сбить его с толку. Анцыферов окинул взглядом присутствующих, набрал воздуха, решившись наконец сказать нечто внятное и убедительное, но стоявший рядом солдат, с силой нажав ему на плечо, снова усадил на скамью подсудимых.

– Садись! – сказал он с непонятным раздражением.

– Я протестую! – вскрикнул, как от боли, Анцыферов.

– Сколько угодно. – Судья захлопнула дело и, взяв тонкую папочку под мышку, вышла из зала в свою комнатку. Вслед за ней потянулись и народные заседатели – две женщины, такие же, как судья, толстые, с такими же тонкими накрашенными губами и непроницаемо-скорбными лицами.

– Суд удалился на совещание, – сказала секретарша, собирая свои рассыпающиеся листочки. – Просьба не расходиться.

Судья с народными заседателями появилась через полчаса и зачитала приговор – десять лет в колонии общего режима.

– Сколько? – вскрикнул Анцыферов, как подстреленный.

– Сколько надо. Согласно статье. В особо крупных размерах, – и она улыбнулась, обнажив мелкие красноватые зубы. И снова покинула возвышение. Вслед за ней ушли и заседательницы, так за весь процесс не проронившие ни единого слова.

Анцыферов вскочил, пытался что-то сказать, но солдат снова усадил его на скамью. Он хотел было обратиться к Халандовскому, но тот, пряча глаза, прошмыгнул мимо, как нашкодивший кот.

– Пошли, – солдат тронул Анцыферова за плечо. – Теперь и тебе пора.

– Куда?

– Ну ты даешь! – усмехнулся солдат. – Руки за спину, вот так... И вперед.

Анцыферов оглянулся на пустой зал, скользнул взглядом по судейскому столу и шагнул к двери.

Нужно было обладать безрассудством Пафнутьева или пугливостью Невродова, чтобы пойти на эту авантюру. Какой бы приговор ни вынесла судья, все знали, что отсидит Анцыферов какую-то его малую часть. И самое страшное наказание, которое ему уготовили сильные мира сего, – этот вот суд. А дальше произойдет что-нибудь счастливое в его жизни – амнистия, вновь вскрывшиеся обстоятельства, обнаружившиеся нарушения процедуры суда... Да мало ли причин можно придумать, чтобы выпустить на волю хорошего, нужного, верного человека! Было бы желание. А желание найдется, и напрасно, ох напрасно Анцыферов так переживал, так терзался и маялся, ерзая на жесткой, отполированной преступными задами скамье. Да, унизительно, неприятно, тягостно, но не на всю ведь жизнь сажают его за решетку, на годик-второй, да и то вряд ли...

... Пафнутьев заметил – Невродов встречает его неизменно настороженно, каждый раз ожидая какой-то новой опасности. И даже успешное завершение операции против Анцыферова не успокоило его, скорее наоборот – еще больше обеспокоило, поскольку Пафнутьев останавливаться на достигнутом не собирался. Но тот, несмотря ни на что, был благодарен областному прокурору за то, что тот не отказывал в помощи, соглашался и выслушать его, и проникнуться его новыми затеями. Это уже было немало, требовать большего даже и неприлично.

Пока Пафнутьев с наигранным оживлением пересекал кабинет. Невродов с усилием поднялся, протянул руку и даже просипел что-то приветственное.

– Рад видеть, Валерий Александрович! – воскликнул Пафнутьев.

– Да ладно тебе, – ответил Невродов и, шевельнув рукой в воздухе, показал на стул. – Садись.

– Премного благодарен! – отчеканил Пафнутьев.

– Когда ты входишь вот такой... Оживленный да радостный, я начинаю бояться, – улыбнулся Невродов. – Не забываешь ты меня, не забываешь, – произнес он не то с укором, не то с благодарностью.

– На всю жизнь мы теперь повязаны, Валерий Александрович.

– Не говори так... Не все слова можно прокурору произносить. У нас своеобразное восприятие действительности... И никакие слова не могут для нас звучать шутливо.

– Виноват, – охотно повинился Пафнутьев. – Исправлюсь.

– Вот смотрю я на тебя, Павел Николаевич, и думаю... Что тебя на этот раз привело.... Анцыферова с божьей помощью упрятали лет на десять...

– Неужели отсидит?

– Конечно, нет. Годик помается, ну, может, два... Никак не больше. Выпустят. Учтут хорошее поведение, прошлые заслуги, друзья помогут, деньги помогут, я помогу...

– Не понял? – вскинулся Пафнутьев.

– Да ну тебя. – Невродов досадливо отвернулся. – Все ты понял. Напишу представление о снижении меры наказания... Назвать причины? Не буду. Мое представление будет рассмотрено и удовлетворено. Приедет Анцыферов и первым делом ко мне явится с благодарностью. И я не считаю, Павел Николаевич, что в моем поведении будет что-то предосудительное... Нет. Искренне все это проделаю. Ведь, честно говоря, десять лет для него многовато... Десять лет никто не выдерживает. Устранили опасность, и ладно... Излишняя жестокость ни к чему... А?

– Пусть так, – согласился Пафнутьев.

– Из обоймы мы его на какое-то время вышибли, а что дальше будет, посмотрим... В любом случае, вернется другой человек. Даже год, Павел Николаевич, даже год заключения меняет человека. Говори, что нужно?

– Ордер на обыск.

– Кого обыскивать собираешься?

– Лучше вам этого не знать. Я сам впишу фамилию.

– Есть только один человек, фамилию которого я не решаюсь вписать своей рукой, – проговорил негромко Невродов, испытующе глядя на Пафнутьева. – Надеюсь...

– Не надейтесь. Именно его я и собираюсь потревожить.

– Так... И хочешь сделать это официально?

– Как получится, – беззаботно ответил Пафнутьев. – Я бы мог и без ордера... Но с ним спокойнее. Когда в нем отпадет надобность, я верну, чтоб не было лишних разговоров.

– Рискуешь, Павел Николаевич.

– А! Семь бед – одна ответ, как говорит один мой знакомый.