Заступник. Твари третьего круга - Арина Свобода

Тьма обступала со всех сторон, и лишь янтарное сияние, которым, словно факел, горело тело Ника позволяло хоть что-то различать в непроглядной ночи.

— Что ты видел? — прорычало чудище. Ник не разобрал слов, скорее, понял мысль. Черные глаза без эмоций смотрели на него. — Что ты видел?!

Невозможно было не ответить. Ник вспомнил мерзкий вкус во рту и ощущение полной беспомощности, когда он почувствовал, как его затягивает. Монстр удовлетворенно рыкнул, присвоив его мысли.

— Ты видел то, что с тобой случится, если останешься здесь. Ты затеял опасную игру. Тебе здесь не место. Зачем ты пришел?

— Я ищу…

— Нельзя найти тех, кто навсегда потерян в пучине зла. Уходи.

— Я не знаю, как.

— Как ты попал сюда?

Ник устал, смертельно устал. Тело налилось свинцовой тяжестью. Он ничего не мог сделать. Не мог собраться и приказать чудищу исчезнуть. Даже шевельнуть рукой или ногой не мог. Только думать.

— Из Темного Города. Вы знаете, что это?

Чудище утвердительно качнуло тем, что было у него вместо головы.

— Мир — большое сито. Те, кто слишком тяжел для него, проваливаются в Темный. А те, кто слишком тяжел даже для Темного, неизбежно притягиваются сюда. Никто не может разорвать Цепь, даже Заступник. Если ты пробудешь здесь слишком долго, станешь одним из нас.

— Кто такой Заступник?

Чудища заухали, заржали, захохотали на разные лады. Их дикий смех отзывался странным эхом. Так могли кричать люди, чью плоть терзали голодные звери. В голове мутилось. Нику показалось, что сейчас лопнут барабанные перепонки или расколется голова.

И вдруг он сам захохотал, резко и зло, и не мог остановиться. Бешеный смех поднял его на ноги.

То ли глаза привыкли к темноте, то ли стало светлее, но Ник начинал различать, что пряталось за пеленой тьмы. Он был окружен плотным кольцом невероятных чудовищ, одно страшнее другого. Их тела плавились, искажались, менялись. Даже его собственное тело, точно поддавшись влиянию этого места, понемногу теряло сияние и обретало плотность и реальность.

Вдруг показалось, что среди отвратительных хохочущих рож мелькнуло лицо отца. Оно вспыхивало то тут, то там. Приближалось и исчезало. Отец был одним из них! И Шолто — его усталое лицо вспыхивало перед глазами, такое же, как в тот последний день. Тысячи лиц, искаженных страданием, тоской и скорбью, обрушились лавиной, заполонили сознание. И, ужаснувшись, Ник разглядел среди них глупую веснушчатую рожу Вайета! Значит, и он тоже! Ему ведь только шестнадцать. Как же так?

А тетя Мэд, соседка из поселка? Ее все любили. Она хвасталась маме, что за шестьдесят лет ни дня не провела в Темном. Почему она здесь?

Ник вдруг осознал всю бездну испорченности и гнуси людей. Он знал каждого из них, видел, как они топтали любовь, убивали доверие, душили надежду. От самого начала мира. Груз этого знания придавил его к земле, намертво приковал к гибельному миру.

«Поэтому они стоят тут, — подумал Ник, внимая мыслям тьмы и слыша только отчаяние, но не раскаяние. — Они забыли все, что было прежде. Они не жалели о том, что оставили там. Лишь скорбели о том, что попались».

— Мариса, — сказал Ник, не зная ничего о потерянной любви Грая, кроме имени. Если она часть тьмы, она услышит. — Ты здесь?

— Здесь… — прошелестели опаляющие отчаянием слова. — Все — здесь…

— Грай до сих пор любит тебя. Он все эти годы искал тебя в Темном.

— Пусть живет!

Словно прорвало плотину. Многоголосый хор взревел, как шум водопада, умоляя, разрывая на части, сводя с ума.

«Скажи моей жене… Ненавижу!.. Твари, какие же подлые твари… Передай ему… Убью, суку!.. Пусть сдохнет, собака!.. Найди… Найди… Найди…»

— Нельзя найти тех, кто навсегда потерян в пучине зла, — услышал Ник полный горечи и ненависти голос и понял, что это его…

Янтарное сияние едва теплилось, мерцая в тяжелом, плотном теле.

«Мне не вырваться отсюда», — подумал Ник, и ужас уступил место отчаянию.

— Пап!

Ивар вздрогнул и оторвался от разложенных на столе бумаг:

— Аля! Я не слышал, как ты вошла.

Ланка устроилась на твердых коленях, обвила руками шею отца, прижалась щекой к щетине на подбородке. Ивар погладил ее по спине и счастливо вздохнул:

— Ну что ты, как маленькая. Раздавишь отца-то…

— Пап… Папочка… Ты у меня самый лучший!

— Та-а-ак… — протянул Ивар. — В чем дело? Что опять натворила?

— Ну почему сразу натворила? — притворно обиделась Ланка. — Нельзя уже сказать, что я тебя люблю?

— Не юли! — строго произнес Ивар. — Выкладывай!

— Ну… Пап, помнишь, ты говорил, что Грай хороший? Ведь говорил?

— И что?

— Пап, мы… В общем мы с ним…

Она спрятала запылавшее лицо в папино плечо. Ивар помолчал. Потом вздохнул и произнес:

— Ну что ж… Ты уже взрослая девочка. Я не могу решать за тебя. Я буду рад, если у вас все получится. Вы уже расписались?

— Пап, — Ланка вынырнула из своего убежища и уставилась на отца широко распахнутыми глазами. — Ты правда не против? Правда-правда?

— Конечно нет, детка, — он слабо улыбнулся. — Это же твоя жизнь.

— Спасибо, папочка! Ты у меня действительно самый-пресамый лучший!

— Но предупредить отца можно было бы и заранее, — с напускной строгостью заявил Ивар.

— Я сама не знала, пап, — заторопилась Ланка. — Это все Грай! Представляешь, я думала, мы просто гуляем, а он меня вдруг привел туда и…

— Туда — это куда? — поинтересовался Ивар.

— Ну, к храму. Там так красиво, пап, я его обязательно нарисую, только…

Она замолчала. По лицу Ивара медленно разливалась белизна. Глаза — две мертвые черные дыры — смотрели сквозь Ланку. Губы беззвучно шевелились.

— Что?! Пап, что?! Тебе плохо?

— К храму… — безжизненным голосом повторил Ивар.

…Дверь была чуть приоткрыта — словно приглашала. Ланка помедлила, не решаясь нарушить нетронутую белизну присыпанной снегом дорожки.

— Ты чего? — Грай посмотрел недоуменно.

— Так красиво… — прошептала она. — Так… чисто.

Внутри было пусто и гулко. Рассеянный свет струился широкими полотнищами сквозь большие стрельчатые окна. В центре круглого зала — ни скамеек, ни столов, ни канделябров, только строгие плиты пола и лужи света на них, — в центре стоял камень. Неровный, грубо обтесанный обелиск, похожий на сплюснутое с боков яйцо.

— День добрый, господа, — тихий голос раздался откуда-то из-за спины, но Ланка не испугалась — здесь нечего было бояться.

Молодой мужчина в просторном сером одеянии неслышно приблизился к ним и взглянул без улыбки:

— Вы пришли совершить обряд? Или просто решили полюбопытствовать?

— Мы… кхм… — Грай закашлялся.

Служитель терпеливо ждал.

— Да, мы… Нам хотелось бы… Это же храм сна?

— Да, — коротко ответил служитель.

— Вот… Ну и мы пришли, чтобы… Здесь же можно… пройти обряд? Прямо сейчас. Если можно.

Грай окончательно смутился и замолчал. Мужчина перевел взгляд с него на Ланку и спросил:

— Ты тоже этого хочешь?

Ланка испуганно кивнула.

— Что ж… Храм открыт для всех, — произнес служитель, низко склонив голову. — Правда, немногие приходят сюда, чтобы соединить свои судьбы. А из тех, кто приходит, мало кто осознает, что он собирается сделать! Вы понимаете, чего хотите?

— Конечно! — Грай упрямо прищурился. — Мы готовы!

— Д-да, — неуверенно ответила Ланка на вопросительный взгляд служителя.

— Тогда подойдите к вершителю. Сердце подскажет, что нужно делать. Вечный Отец направит ваши души. Первоматерь поможет вашим судьбам сплестись в одну. Идите…

— Как ты могла?! Ну как ты могла?! За что мне это?! Алана, как же теперь…

— Пап, ты чего так? Ну ничего же не случилось, — жалобно сказала Ланка. — Ну, подумаешь, обряд. Я же не знала, что ты так…

— Не знала?! А что ты знала? Ты же теперь навсегда — понимаешь, навсегда! — связана с этим человеком?! Любовь — ладно! Хотите жить вместе — пожалуйста! Детишек рожать — сколько угодно! Но зачем было… Это же…

— Пап, — Ланка смотрела в сторону. — Я никогда больше не попаду в Темный.

Ивар вздрогнул.

— Видишь, я не боюсь называть его. Потому что мне он больше не угрожает! Потому что Грай… Он… Если со мной что-то случится, он заберет мой сон.

— А если что-то случится с ним? — задушенным шепотом спросил Ивар.

…Шершавая поверхность камня была теплой. Ладонь слегка покалывало, будто несильными электрическими разрядами. Ланка не видела Грая, стоящего с другой стороны обелиска, но слышала его дыхание — неровное и частое.

Ничего не происходило. Ланка беспомощно оглянулась — где же служитель? Разве не его обязанность помогать пришедшим в храм? Круглый зал был пуст, только редкие снежинки кружили возле распахнутой настежь двери.