Заговор небес - Анна Литвинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Только никуда не выходи! – встревоженно проговорил профессор.
– Не пойду, не пойду, не бойся.
И Катя отправилась на кухню: разогревать омлет, варить себе единственную ежедневную – и от этого такую вожделенную – чашечку кофе.
К двенадцати, как раз в то время, когда Павел Синичкин заканчивал провокационный допрос господина Лессинга, профессор Дьячков наконец-то убрался из квартиры.
Катя загрузила в посудомоечную машину вчерашнюю и сегодняшнюю посуду – омлет с сыром, надо признать, мужу удался – и пошла переоделась в старенькие джинсы и футболку. Потом отправилась в ванную разбираться с бельем. Мысли ее между тем были куда как далеки и от посуды, и от белья.
Вчера она, после трех звонков бывшим аэродромным сотоварищам, узнала-таки домашний телефон Никитки. Но случилось это поздно – уже в начале двенадцатого, – и звонить ему в такой час Катя не решилась. Предстояло сделать это сегодня, и Екатерина Сергеевна ломала голову: о чем его спрашивать? И что ему рассказывать? Чем вообще объяснить свой звонок?
Версия, что преступления совершал маньяк – кто бы он ни был, Никитка или кто-то другой, – казалась Кате сомнительной. Ну, ладно – маньяк еще мог стрелять в нее на Страстном бульваре. Мог он, конечно, и проникнуть в особняк Лессингов и подпилить – или что там с ними сделать? – тормоза у обеих машин. Но побывать на кухне у Валентины… Подложить отраву в грибы… Как-то трудно себе это представить…
И потом: каков мотив? Что же, Никитка мстил им, четверым, за то, что каждая из них ему в свое время не дала? Но если так, ему надо пол-Москвы порешить. Никитке никто не давал.
«Но, впрочем, маньяк – он и есть маньяк, – подумала Катя. – И ход мысли у него – нечеловеческий. И мотивы – безумные…»
Так что надо звонить…
Катя по ходу дела отсортировала белье: белое – к белому, цветное – к цветному, джинсы – к джинсам, шерстяные и шелковые кофточки – отдельно.
Звонить Никитке пока не хотелось, а Катя привыкла доверять своей интуиции. Если чего-то делать очень не хочется, считала она – этого делать не надо. Пока не надо.
Никогда не следует саму же себя пришпоривать. А когда решение, как вести разговор с предполагаемым маньяком, созреет – тогда придет и желание звонить. Надо дождаться вдохновения. А оно даже для домашнего хозяйства нужно – не то что для звонка потенциальному убийце.
Катя загрузила в машину «Занусси» первую порцию белья – белого. Засыпала в лоток порошок, залила ополаскиватель, выбрала и запустила программу для белого хлопка. «Ну вот, – подумала удовлетворенно, – теперь больше часа у меня есть». Машина, умница, пригляда не требовала.
Катя отправилась в коридор, достала из стенного шкафа пылесос.
Мысли ее вдруг перекинулись на Машу. «Она ведь в самом деле единственная из нашей четверки, кто не пострадал… Но зачем ей, спрашивается, охотиться за нами? Зачем ей – убивать нас?.. Что она – мстит за свою неудавшуюся жизнь? Ревнует нас – к нашему успеху?..»
«К успеху! – усмехнулась Катя. – Вот так успех! Орудуешь тут пылесосом… Нет бы горничной уборку поручить…»
Пылесос, привезенный еще из Парижа, гудел как паровоз.
«А что? – возразила она себе. – В мире-то все относительно. И по сравнению с ее, Машиной, жизнью – все мы добились какого-никакого, но успеха. У Вальки – муж, сын, машина, особняк… Полным-полна коробочка. У Настюши тоже все, казалось, было. Свое дело. Фирма. Дом на Мальте. Джип. Молодой любовник, опять же… Да и у меня, если поглядеть со стороны, все очень даже в шоколаде: муж, машина, ученая степень, любимая работа… К тому же у нас троих всегда в жизни было что-то еще, кроме парашютов. А у Машки вся жизнь сходилась на аэродроме. Как она мечтала, что наша команда станет ездить по миру, собирать медали… А мы Машу – бросили. Ее мечту – предали. Занялись каждая своими делами…»
Катя выключила пылесос и перенесла его в кабинет.
Включила, принялась орудовать еще яростней. Из-под мужниного стола пылесос вдруг выгреб носок – от пыли он стал похож на серую мышку. Катюша выключила прибор и брезгливо, двумя пальцами, отнесла находку в ванную, присовокупила к груде грязного белья.
Вернулась, снова включила шумно сосущий агрегат. «Но неужто за это Маша могла нас – убивать? – продолжила она свои мысли. – Это как же тогда надо нас ненавидеть! О таком и Достоевский не писал: чтоб за мужа и машину – убивать подруг!.. Нет, что-то здесь не так… Или она с ума сошла? Допилась до белой горячки?..»
– До белой горячки, до белой горячки… – повторила она вслух. Внезапно, без всякой связи с ходом ее рассуждений, у нее родилась идея: о чем говорить с Никиткой, когда она до него дозвонится.
И кураж звонить ему – сразу же появился.
Катя выключила пылесос, отерла пот со лба. Решила: надо выпить чайку и все обдумать.
– Алло? Здравствуйте!
– Здравствуйте, – неуверенно произнес тусклый, немолодой женский голос.
– Могу я поговорить с Никитой?
– А кто его спрашивает? – настороженно спросила женщина.
«Лучшая ложь – это правда», – решила Катя и сказала:
– Это его старинная знакомая. Еще по аэродрому.
– Никиты сейчас нет, – неуверенно сказала женщина.
– А когда он будет?
– Я… Я не знаю… А кто это говорит? Конкретно? Что ему передать?
«Передать»… Значит, он жив-здоров…
– Это Катя Калашникова. Знаете, он мне очень нужен – сейчас и срочно.
Катя старалась, чтобы ее голос звучал вдохновляюще.
– Зачем?
– Понимаете, – начала она вранье, – у меня есть парашют, о котором мечтал Никита. И я хотела бы продать его – очень, очень дешево! – практически подарить! И хотела бы продать – именно ему. Он так мечтал о нем, давно просил меня достать именно такой…
Она постаралась придать своему голосу ту хрипловатую завораживающую пикантность, которая безошибочно действовала на мужчин – а иной раз пробивала даже женщин.
– Боюсь, что Никите больше не понадобится парашют… – вздохнула женщина.
– А что случилось? Что с ним?
– Он… Он… Он… – женщина внезапно залилась слезами.
– Что?
И тут собеседница бросила трубку.
«Бип-бип-бип-бип…» – Катя бестолково слушала в трубке короткие гудки.
Вот так поговорили. Вот так вдохновение!
…Раздался препротивный сигнал стиральной машины: освобождай, мол, меня. Катя вздохнула и отправилась в ванную. Выложила белье в пластмассовый тазик. Закинула в машинку новую пищу – свои цветные кофточки и Андреевы рубашки – засыпала стиральный порошок. Закрыла, запустила программу.
Накинув на себя старую куртку, отправилась развешивать белье на лоджию. Бельевые веревки, которые остались еще от прошлых хозяев квартиры, или оборвались, или провисли чуть не до полу. Натянуть новые – профессора не допросишься, придется заниматься самой. Развесила белье кое-как на оставшихся вервиях. Ничего. Оно уже почти сухое. Слава богу, дьячковского жалованья когда-то хватило на стиральную машину-автомат.
«Что же дальше делать с Никиткой-то? – раздумывала Катя. – Что за странная фраза, сказанная матерью?.. Как она там выразилась? Парашют ему, мол, больше не понадобится… Почему? Он что – разбился? Потерял руки-ноги?.. Или у него – действительно с головой не в порядке (как мы все и предполагали)?.. И где он сейчас?.. Где-то в таком месте, что иногда он бывает дома… В таком месте, что ему можно, как сказала мама, что-то передать на словах… Но когда он появится дома, она при этом не знает… Где же он?.. В больнице?.. В тюрьме?.. В психушке?.. В армии?..»
Катя развесила белье – хоть свежего воздуха глотнула. А то сидишь тут взаперти – по милости этого Паши-детектива… Как будто она сама – маньяк какой-нибудь…
«А ведь очень и очень может быть, – подумалось ей, – что Никитка в психушке… Вечно он странный был… Даже можно сказать – вельми и вельми странный… Может, он и вовсе не в психушке, а дома… Но при этом либо невменяемый, либо лекарствами накачанный… Ни бе ни ме сказать не может…»
Как бы все-таки выяснить поточнее про этого Никитку? А вдруг страшные события последних дней – действительно его рук дело?
И тут Катя вспомнила, что у Никитки был брат.
«Да, да, точно. Брат. У него был брат. Он даже один раз приезжал к нам на аэродром».
К этому моменту Катя обнаружила, что она уже без куртки – и посреди кабинета снова включает пылесос.
«Совсем не похож на Никитку. Здоровый, трезвый, уверенный в себе. Я бы даже сказала – нагло уверенный в себе. И – явный бабник. Причем, в отличие от Никитки, бабник удачливый. У него даже ямочка на подбородке была. И весь он был такой слащавый, масленый… Но при этом глаз у него горел… Да, да, победительно так горел… Он, помнится, тогда и ко мне тоже пытался кадриться… И даже насильно всунул свою визитную карточку… Тогда это еще было в диковинку – визитные карточки… Во всяком случае, для парня примерно одного с нами возраста… Вот его бы, этого брата, а не мамашу, подозвать к телефону…»
