Люди, идолы и боги - Амброджо Донини

Элевсинские обряды долго существовали и после победы христианства. Когда император Валентиниан в 364 году решил запретить все «ночные празднества», он сделал исключение только для элевсинских мистерий, капище которых было разрушено только в 394 году.

Мистерии Исиды и Осириса, Аттиса и Кибелы, Адониса и Астарты в различных социальных и местных условиях — в Египте, в Малой Азии, в Сирии — характеризовалась аналогичными чертами.

Жрица богини Исиды. Римская скульптура

На островах. Фракийского моря праздновались смерть и воскресение четырех «великих божеств, названных Кабиры, возможно, от финикийского слова, означающего «могущественный» (божество в мистериях Самофракии). Во Фригии и Лидии, в Малой Азии, развивались мистерии Савация — местного бога, которого некоторые общины еврейских переселенцев отождествляли, по созвучию слов, со своим собственным богом, «Яхве воинства» или Саваофом, откуда и произошли удивительно сходные представления иудаизма и восточных культов.

Смешение греческих и финикийских, фракийских и фригийских, египетских и сирийских мифов является, с другой стороны, одним из основных характерных признаков всех этих культов, которые историки так прямо и называют синкретическими, чтобы подчеркнуть постоянное наслоение мотивов самого различного происхождения, объединенных, однако, одной и той же социальной и религиозной идеологией. Отпадению чисто местных элементов этих культов способствовала в период эллинистического и романского господства жизнь всех этих народов под одним и тем же политическим и социальным игом.

Исключительным успехом во всем римском мире пользовались мистерии Митры — древнего иранского божества, отождествленного с быком и солнцем, В те же годы возникла и укреплялась христианская религия. Длительное время оба эти культа соперничали в одних и тех же кругах населения. Митраизм был особенно распространен среди военных, вот почему следы его остались не только в Азии и Италии, но п в Англии, в Испании, на Дунае, в Румынии и в маленьких укрепленных городках на границах империи. Посвященного в культ Митры именовали «воином веры», откуда и христианское наименование верующего «воином Христа», сохранившееся в христианском обряде конфирмации.

Самое понятие «посвящение», свойственное католицизму, вошло в христианство через эти культы.

Сохраняя первичный смысл обрядового посвящения, слово мистерия очень рано стало означать в народном греческом языке основные обряды новых религий, завершавшихся купаниями, похожими на крещение, священной трапезой и лицезрением особых тайных предметов. В греческом переводе Ветхого завета термин «мистерия» встречается с десяток раз, но почти всегда в сочетании с идеей о некоем «тайном умысле» Яхве, нисшедшего с божественной высоты до человеческого понимания и оттого мистического, таинственного. Только в одном месте, в Книге мудрости, составленной непосредственно на греческом языке, встречается ссылка на языческие религиозные обряды. Зато в Новом завете, возникшем в иной обстановке, сходной с условиями, порождавшими все культы спасения, слово это встречается не менее трех десятков раз и часто принимает новый смысл «ритуальной церемонии», доступной верующим и охотно ими совершаемой.

Подобное отождествление становится еще ощутимее, когда оказывается, что в первых латинских переводах Вехтого и Нового заветов термин «мистерия» («таинство»): так и был передан: «посвящение» («sacramentum»).

Это слово происходило из юридического и военного языка римлян и в конце концов получило смысл «клятвы», «присяги», торжественного обязательства, которое новобранец должен взять на себя в момент вступления в войско. Однако уже Тертуллиан в конце II века н. э. употреблял его в специфическом значении «христианского обряда», в отличие от культовой службы всех других религий спасения. Крещение, например, есть посвящение, которое вводит верующего в новую литургическую жизнь, в новую религиозную сферу представлений[168]. Не исключено, что переход к такому осмыслению слова совершился под влиянием клятв, которые непременно приносили посвященные в культ Митры, в подражание воинам.

Так «посвящение» превратилось в отличительный обряд решающего этапа в истории христианской общины.

«Раб божий»

Во всех религиях мистерий, начиная с дионисийской и кончая христовой, отношения между верующим и спасителем рассматриваются как отношения между рабом («doulos» по-гречески, «servus» по-латински) и его господином («Kyrios» по-гречески и «dominus» — по-латински). Слово «раб» встречается по крайней мере 120 раз в Новом завете, причем переводы его неизменно неточны. Что же касается первых христиан, то они, без сомнения, не ошибались в понимании этого термина.

Подобное сопоставление положения раба и спасения явилось качественным скачком в истории религии. Оно не имеет ничего общего с многочисленными доводами, касающимися участи рабов в старых культах господствующих слоев. На первом этапе истории классового общества раба порой считали священным, поскольку его предназначали для публичных жертвоприношений или использовали на работе в храмах. Именно это явление помогает нам понять, кем, например, были «дева-даси» — «рабы бога»-в индийских храмах или «гиеродоулой» (или «священные рабы») — мужчины и женщины, занимавшиеся в связи с определенными земледельческими обрядами культовой проституцией почти во всех восточных религиях[169]. Когда религии мистерий еще делали свои первые шаги, рабов допускали не без труда к церемониям, в которых участвовали свободные[170].

Но положение существенным образом изменяется по мере выявления нового устройства рабовладельческого общества.

То обстоятельство, что конечный акт освобождения раба совершался (в представлении человека того времени) или в стенах храма, или при покровительстве какого-либо определенного божества[171], безусловно облегчало переход к новому значению термина «раб» в истории различных религий. Впрочем, не это явление было решающим фактором, а то, что условия жизни в рабстве в определенный момент стали предметом прославления и религиозного возвеличения. Следы этой эволюции, по крайней мере косвенные и скрытые, часто встречаются в легендах и сказаниях. Так, Аполлон сделался рабом Адмета, чтобы искупить убийство Пифона[172]. Геракл должен был на девять лет принять ярмо рабства, чтобы очиститься от одного своего прегрешения. В другой раз Юпитер снова вверг его в рабское состояние за убийство Ифита[173]. В период вавилонского плена еврейские пророки изображали грядущего спасителя Израиля страдающим рабом. Описание этого мифического персонажа в решающей степени способствовало формированию христианского мифа о боге, принявшем человеческий облик, чтобы спасти мир от греха, и обеспечившем освобождение бедных и униженных если не в этой, то по крайней мере в иной жизни, своей смертью на кресте, приличествующей только рабу.

В греко-римском обществе представление о спасительной роли порабощенного человека стало таким распространенным и глубоким, что в различных формах проникло в поэзию, в трагедию, в культ. В одном драматическом сочинении Сенеки, «Геракл па горе Эта», герой принимает образ раба, чтобы спуститься на землю и принести мир людям. Его смерть вполне человечна, но день его мученической гибели превращается в день славы. Он провозглашает, подобно Христу на кресте: «Совершилось!»[174].

В конце драмы Геракл возносится на небо к своему божественному отцу[175].

Долгий путь развития проделало первоначально смутное представление о некоем «рабе божьем», которое встречается еще у греческого трагика Еврипида, несомненно посвященного в мистические культы, пока оно не преобразовалось в понятие Христова раба, как принято выражаться в ранних христианских текстах[176].

Значительное преобразование претерпело представление об «отмене долгов»-этом вопле протеста и надежды, не перестававшем звучать в политической литературе в течение нескольких столетий до нашей эры, — пока оно не превратилось в евангельскую идею отпущения грехов. Отождествление материального долга и долга морального представляет одну из самых интересных сторон процесса отчуждения человеческого опыта от действительности в область фантазии.

И наконец, долог был путь, на котором совершилось превращение понятия цены, которую надлежало платить за освобождение раба от неволи, в понятие искупления ценой смерти «сына божьего», которая должна согласно новозаветным писаниям спасти людей от бремени греха. Идея спасения пустила глубокие корни в сознание людей. Когда общество преобразовывалось в том или ином направлении, на основе новых экономических и социальных отношений, миф о спасителе не исчезал, подобно тому как до сих пор сохраняются многие стороны магии я тотемизма первичных культов, тогда как само первобытное общество исчезло много веков назад.