О египетских мистериях - Автор неизвестен

8. Вот что мы ответили тебе в меру нашей возможности на вопросы относительно божественной мантики и теургии, по поводу которых ты пришел в недоумение. Так вот, наконец, в заключение рассуждений, я совершаю молитву богам, чтобы они помогли как мне, так и тебе неизменно сохранять истинные мысли, и вложили в нас вечную истину на вечные времена, и помогли обрести самые совершенные мысли о богах, в которых заведомо заключаются для нас достойное почитания счастливое свершение благ и сама власть в согласной дружбе между собой.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ФИЛОСОФОВ И СОФИСТОВ

После них 1 самым именитым аал Ямвлих, который происходил из знатного рода и от людей, утопающих в роскоши и преуспевающих. Отечеством его была Халкида; этот город находится в области, именуемой Кела. Вступив в общение с Анатолием 2, почитавшимся вторым после Порфирия, он весьма преуспел и достиг вершин в занятиях философией. Затем1, после Анатолия, он вверил себя Порфирию, и не было такого предмета, в котором он не превзошел бы и Порфирия, за исключением разве что связности и силы речи. Ибо произносимое им тяготеет скорее к прелести и очарованию и не обладает некоей белизной и не приукрашается чистотой, хотя, впрочем, и не оказывается совершенно неясным, но, как говорил о Ксенократе Платон, и не приносится в жертву Гермесовым Харитам3. Конечно, его речь не захватывает слушающего ее и не

околдовывает при чтении вслух, а скорее отталкивает и удручает слух.

Снискав в трудах праведность, он удостоился от богов столь огромного влияния на слушателей, что у него было множество учеников и отовсюду сходились к нему люди, жаждущие образования; и возникло среди них некое прекраснейшее недоумение. Ведь вот они: Сопатр из Сирии, муж наиискуснейший в речи и письме, и Эдесий и Евстафий из Каппадокии, и Феодор и Евфразий из Эллады4-люди, обладавшие наивысшей добродетелью, и множество других, не слишком отстававших от этих по силе речей, так что удивительно было, что всем им он был полезен; ибо был он еще и щедр со всеми. Так вот, весьма малое время он проводил наедине с самим собой, без товарищей и учеников, поклоняясь божеству; по большей же части он пребывал в кругу товарищей, и в отношении пищи придерживался древней невзыскательности, и на пирах наслаждался скорее общением с присутствующими и переполнялся им, словно нектаром. Они же, постоянно и ненасытно желая внимать ему, все время докучали ему и, выискав достойный внимания предлог, однажды сказали: «Что же это ты, о наибожественнейший учитель, делаешь что-то в уединении и не уделяешь нам более совершенной мудрости? А ведь донесся до нас слух от твоих рабов, что при совершении молитвы богам ты кажешься вознесшимся над землей более чем на десять локтей; а тело твое и одежда начинают сиять златовидной красой. Когда же ты заканчиваешь молитву, тело твое становится подобным тому, что было прежде, и ты сходишь на землю, к общению с нами». Обычно не слишком смешливый, рассмеялся на эти слова Ямвлих. Но при этом ответил он им: «Недурен был тот, кто вас таким

образом обманул, но это не так; впредь же я ничего не буду делать без вас»,- и слово свое сдержал. Автору настоящих строк об этом случае рассказал учитель Хрисанфий из Сард. Последний был учеником Эдесия, а Эдесий был в числе первых учеников Ямвлиха, и этот рассказ-из тех, что он поведал Хрисанфию.

Так вот, он говорил, что величайшими подтверждениями божественности Ямвлиха были следующие. Солнце двигалось к границам знака Льва, когда оно восходит вместе с так называемой Собакой 5, и было время жертвоприношения. Последнее было подготовлено в одном из его загородных имений. Когда же все прошло прекрасно, они направились в город, передвигаясь неторопливо и медленно; ведь между ними происходила беседа о богах, подобающая совершению жертвоприношений. Вдруг Ямвлих в середине беседы оставил рассуждения, словно у него прервался голос, и, вперив глаза в землю, некоторое время молчал, а затем, вновь взглянув на товарищей, воскликнул: «Пойдем другой дорогой, ибо здесь недавно провезли мертвеца». Сказав это, он пошел по другой дороге, которая ему показалась более чистой, и вместе с ним свернули все те, которые сочли позорным оставить учителя. Большинство же товарищей-все те, которые были более склонны к пререканиям и в числе которых и находился Эдесий,- остались на том же пути, сочтя происшедшее нелепицей, и, словно взявшие след собаки, пытались найти опровержение словам учителя. И через короткое время им встретились люди, хоронившие покойника. Но и тут они не отступились, а спросили, не по этой ли дороге те пришли сюда. В ответ же те сказали: «Конечно», поскольку, как они сообщили, другого пути у них попросту не было.

Еще об одном деянии, и того более божественном, согласно свидетельствуют ученики. Ведь они часто докучали ему, говоря, что явленного им мало, и что это, пожалуй, могло быть достигнуто благодаря некоей особой остроте обоняния, и что они хотели бы получить некое наглядное доказательство в виде чего-то другого, более важного. Он же отвечал им: «Но это зависит не от меня, а случится, когда придет подходящая пора». Спустя некоторое время они решили отправиться в Гадары; а это теплые источники в Сирии, вторые после римских в Байях, и сравнить еще какие-либо с теми и другими попросту невозможно. В подходящий сезон они и отправились в Гадары. Однажды он совершал омовение, а они снова собрались и стали досаждать ему теми же самыми просьбами. Ямвлих, улыбнувшись, сказал: «Хоть и не слишком благочестиво показывать подобные вещи, но ради вас это будет сделано». Он приказал ученикам выяснить у местных жителей, как издревле называются два теплых источника- весьма небольших, но более приятных, чем остальные. Выполнив предписанное, они сообщили: «Хоть этому и нет объяснения, но вот этот называется Эрос, а соседнему имя Антэрос». Он тотчас прикоснулся к воде (а сидел он в этот момент на покрытии источника) и, обратив к ней какие-то краткие слова, вызвал снизу, из источника, дитя. Дитя же это было белым и соразмерным по пропорциям своего тела, и его златые кудри сияли, опускаясь на спину и на грудь, и вообще оно выглядело умывающимся и умытым. В то время как его товарищи стояли, пораженные, он сказал: «Пойдем к соседнему источнику», и повел их прочь; и был он погружен в раздумья. И там, совершив те же самые действия, он вызвал другого Эрота, во всем подобного первому, за исключением

того, что его волосы, спускающиеся вниз, были более темными и сияющими в лучах Солнца. И обняли его оба ребенка и, словно признав в нем родного отца, схватились за него. Он же вернул детей их собственным вотчинам и, в то время как товарищи в священном страхе отступили, сам отправился купаться.

После этого толпа учеников уже не требовала от него ничего, но из-за явленных им чудес притягивалась к нему, словно силой неизреченного бича, и он внушал доверие всем. Рассказывают про него и еще более парадоксальные и диковинные истории, но я не записал ни одной из них, сочтя рискованным и нелюбезным богам делом сводить в виде постоянной и достоверной записи подверженные искажению и переменчивые слухи. Даже и вышеприведенное я пишу с опаской, как являющееся слухом, несмотря на то что я следую мужам, которые, в остальном будучи недоверчивыми, доверяют лишь собственному покоренному восприятию явленного. И из его товарищей никто не записал ничего из того, что мы знаем. И это я говорю правильно, потому что Эдесий сказал, что и сам он ничего не написал и никто другой на это не отважился.

Во времена Ямвлиха жил еще наидиалектичнейший Алипий, который имел тело весьма малых размеров и который превзошел это карликовое, весьма малое тело, так что казалось, будто такое видимое тело является лишь душой и умом, и недостающее у него в отношении тела не перешло в большее, но израсходовалось ради более божественного облика. Итак, подобно тому как великий Платон говорил, что божественные тела, наоборот, пребывают заложенными в души6, и в этом случае кто-нибудь мог бы, пожалуй, сказать; что и его тело погрузилось

в душу и сдерживается ею и подчиняется ей, как у лучших. Так вот, этот Алипий имел множество почитателей, но воспитание у него сводилось лишь к совместной жизни, к книгам же ни один из них не прикасался. Поэтому весьма охотно они переходили к Ямвлиху, поскольку у того утоляли жажду из источника, превыше всех бьющего ключом и не замыкающегося в самом себе. Когда слава обоих была уже чрезвычайно велика, они как-то встретились друг с другом, или же сблизились, словно звезды, и эта встреча состоялась в театре, словно являвшем великое святилище муз7. Поскольку Ямвлих скорее предпочитал отвечать на вопросы, нежели задавать их, Алипий, против всякого ожидания отказавшись от какого бы то ни было философского вопрошания и поддавшись влиянию театра, спросил его: «Скажи мне, философ, не правда ли, богач-или сам преступник, или наследник преступника, да или нет? Ведь ничего иного не дано». Тот же, оскорбившись на эти обидные слова, ответил: «Но ведь, пожалуй, способ нашей беседы, наиудивительнейший из всех людей, не таков, чтобы выяснять, какой у кого излишек есть во внешнем, но чтобы узнать, кто каким преимуществом обладает в свойственной и подобающей философу добродетели». Сказав это, он удалился, и, после того как он уклонился от ответа, разошлось и собрание. Уйдя же и оставшись наедине с собой, он поразился остроте мысли того и после этого часто встречался с ним частным образом и столь возлюбил этого мужа за аккуратность и сметливость, что когда тот умер, составил его жизнеописание.