Месть - Джастин Скотт

К тому времени, когда он заканчивал завтрак, его обоняние чрезвычайно обострилось; его мутило от крупинок сала в колбасе, а кофе отдавало кислятиной. Главный инженер слишком поздно распознал знакомые признаки морской болезни.

Он поспешил в крыло мостика, на свежий воздух. Там было холоднее, чем вчера. Очень-очень далеко на западе маячили, как скалы, большие неподвижные тучи с верхушками в форме наковальни. Воздух был ясным и очень холодным, вода — темно-синей, почти черной, и солнечные лучи падали косо, как зимой, не неся с собой тепла. Ровная поверхность моря дрожала, как желатин, — подводные валы один за другим мчались с юго-запада и все сильнее раскачивали высокий и пустой танкер.

Главный инженер лежал в постели, зная, что нужно подняться и выслушать доклады подчиненных. Воздух в помещении был сперт от запаха масла. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и поднялся, чтобы идти на вахту. Внезапно его желудок сотрясло спазмами, и он бросился в ванную.

Качка все усиливалась, и на следующий вечер, когда главный инженер почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы пойти на обед, стюарды поливали скатерти водой, чтобы по ним не скользили тарелки.

Капитан Огилви осведомился о его здоровье. В голосе капитана звучало неподдельное сочувствие. Но главный инженер приписал это всеобщему облегчению от того, что сумасшедший доктор со своей яхтой остался за кормой и через четыре дня им предстояло миновать Кейптаун. Длинный переход в семнадцать дней завершится; еще через две недели они будут в Персидском заливе.

После обеда разговор зашел о погоде. Инженеры и младшие техники ушли, но главный инженер остался с Огилви и палубными офицерами, которые разговаривали о надвигающемся шторме. Он любил наблюдать, как люди используют информацию, которую им сообщают его электронные приборы.

Огилви послал кадета на мостик за последними картами погоды, и, когда карты принесли, офицеры расстелили их на кофейном столике в гостиной и собрались вокруг. Капитан обратил их внимание на изобары, которые показывали, что циклон продолжает углубляться, быстро перемещаясь на восток от места, где в последний раз зафиксировали его местонахождение, — в 1400 милях точно к западу от Кейптауна.

Огилви проследил путь циклона на каждой из карт своим толстым, сморщенным пальцем и сказал:

— Южноатлантический антициклон ничуть не уменьшил его скорости. Но теперь он по каким-то причинам остановился.

— Мощный антициклон у мыса Доброй Надежды, — заметил первый офицер. — Тысяча тридцать миллибар.

— Думаю, что циклон останется на месте, пока мы не минуем его, или, возможно, отойдет к северу, — добавил второй офицер.

Первый офицер взял спутниковую фотографию и стал рассматривать огромное атмосферное завихрение.

— Что, плохо? — спросил главный инженер.

— Плохо? — Огилви показал на карту волн. — Сообщают, что в эпицентре волны достигают десятиметровой высоты — тридцать футов — вдобавок к подводным валам. Если бы мы находились на другом корабле, я бы, конечно, согласился, что нужно уважать могущество океана. — Он кинул карту на стол. — Но мы плывем на «Левиафане». Шторм не причинит нам никаких хлопот, кроме лишних затрат на горючее. Второй, вам, наверно, придется подсчитать их.

— Да, сэр.

Музыкально позвякивая, пустые кофейные чашки скользили по полированному столу к его краю. Огилви улыбнулся, когда второй офицер протянул руку, чтобы остановить их.

— Качка, — сказал он. — Умник, вы наблюдаете редкое событие в жизни «Левиафана». Можете им наслаждаться.

Нос поднялся на градус-другой, затем опустился на столь же незначительную величину. У главного инженера возникло странное ощущение, что остальные офицеры рады напоминанию о том, что они находятся на борту судна, на которое, хотя и очень слабо, влияют движения водных масс. Он в очередной раз подумал, насколько же молоды все подчиненные Огилви.

Первый офицер позвонил на мостик и поговорил с третьим офицером, стоявшим на вахте.

— Подводные валы движутся на запад, — сообщил он, — но ветер сейчас дует с юга. — Его обычная бесстрастность, казалось, сменилась возбуждением в предвкушении надвигающегося шторма.

— Грядет буря, — объявил Огилви.

Главный инженер принадлежал к поколению между этими юными офицерами и Огилви — поколению, которое связывало старые и новые времена. Служа на многих кораблях, он повидал достаточно капитанов, чтобы понимать, как жизнь сделала старого ублюдка и тирана таким, каков он есть. Но кто будет командовать «Левиафаном», когда Старик уйдет?

Огилви смотрел с высоты своего роста на карты, разложенные на кофейном столике. Неожиданно он смахнул их в сторону.

— Шторм надвигается, — объявил он.

Никто не спросил; откуда он знает.

В ту ночь качка усилилась, и к рассвету весь корабль дрожал от регулярных колебаний. Главный инженер плохо спал, но не от тошноты. Ему не давало заснуть ожидание очередного подъема носа танкера. Его руки напрягались каждый раз, когда «Левиафан» достигал высшей точки подъема, чтобы, упав с высоты, обрушиться на волны, как чудовищный паровой молот.

Наконец на рассвете, отчаявшись заснуть, он оделся потеплее и с первыми лучами солнца поднялся на мостик.

Он облокотился о поручень, подставив лицо резкому холодному ветру, и стал наблюдать за величественными подъемами и медленными спусками огромного тупого носа корабля. Каждый раз, когда «Левиафан» погружался в водяную яму, к небу взлетали тучи брызг, в которые превращались тонны воды под тяжестью корабля.

Огромные рваные волны могучими рядами покрывали поверхность океана. Когда какая-нибудь волна поднималась выше, чем остальные, сильный ветер в наказание за дерзость срывал с нее шапку пены.

Главный инженер подошел к краю мостика и бросил взгляд вдоль борта. С подветренной стороны вода была спокойней. Он напряг слух, пытаясь расслышать грохот волн, но слышал только рев ветра, навстречу которому «Левиафан» мчался со скоростью шестнадцать узлов.

Краем глаза он уловил какое-то движение и с изумлением увидел в нескольких футах от себя гигантского альбатроса, который парил рядом с кораблем и глядел на человека немигающим желтым глазом. Птица была огромной, и главный инженер заметил, что дальнее крыло альбатроса неуклюже свисает, а голова и шея напряжены от усталости. Он решил, что птицу искалечило штормом, и немного отступил, чтобы дать альбатросу приземлиться и отдохнуть.

Альбатрос подлетел поближе к перилам и осторожно прикоснулся к серому металлу перепончатыми лапами. Одним глазом он по-прежнему подозрительно глядел на главного инженера.

— Все в порядке, — пробормотал тот. — Я тебя обижать не буду.

Он оглянулся на ходовую рубку, но рулевой, сидевший за штурвалом, смотрел вперед по курсу.

Плоские лапы птицы устроились на широком поручне, и она попыталась сложить крылья. Правое крыло легло на свое место, но левое осталось полуоткрытым, торча под странным углом к туловищу. Альбатрос взмахнул искалеченным крылом, как будто пытаясь уложить его еще раз, но в этот момент порыв ветра лишил птицу равновесия. Она взмахнула другим крылом, чтобы не упасть, но слишком поздно. Ветер оторвал альбатроса от поручня. Пытаясь взлететь, он качался взад и вперед, отчаянно стараясь справиться с завихрениями воздуха вокруг корабля.

Инстинкты птицы делали свое дело. Она не сопротивлялась воздушному потоку, а пыталась парить в нем, держась подальше от путаницы проводов и антенн на мачте. Но искалеченное крыло предало птицу, и ее сильно ударило о высокую трубу. Кувыркаясь, как воздушный змей с оторванным хвостом, альбатрос упал в воду.

Главный инженер перегнулся через поручень и увидел, что альбатрос беспомощно барахтался в кильватерной волне. Он еще долго смотрел назад, хотя белое оперение давно исчезло в мутной пене...

На крыло мостика вышел капитан Огилви. Он был одет в серое пальто с высоким воротником и молочно-белый шелковый шарф.

— Доброе утро, Умник, — поздоровался капитан. — У меня для вас...

Главный инженер ощетинился и прервал капитана:

— Капитан Огилви, я хотел бы напомнить вам, что электростанция «Левиафана» производит достаточно энергии, чтобы снабжать ею крупный город. Электронное оборудование, установленное у вас на мостике, определяет ваше положение с точностью до дюйма; радар находит все корабли в радиусе шестидесяти миль; метеорологические приборы замечают каждое изменение погоды в полушарии, а телеметрическая установка позволяет вам общаться с любым местом земного шара.

— Для чего вы это перечисляете? — озадаченно осведомился Огилви.

— Просто так, капитан. Видите ли, поскольку в настоящее время именно я отвечаю за функционирование всех этих приборов, я бы предпочел, чтобы вы не называли меня «Умником», а обращались ко мне в соответствии с занимаемым мною положением.