ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ - User

О, Петербург, мой друг великолепный,

Жилище прадедов, Святилище Совы,

У ног Минервы ждущей новых песен,

В разладе с временем, в единстве с естеством.

О Петербург, любви Учитель первый,

Сияющий изящным мастерством!

Здесь Блока многомерная громада

Вздымалась, высилась и к Небу вознеслась.

В ночах поэзии безлунность Петрограда

На паперть вылилась в Души высокой власть.

Владеет сердцем пламенная Лира

Певца печального. А голос свеж и чист,

Сквозит безвременностью молодости Мира

И льнёт к ладоням, словно лист,

Опавший лист, узорчатый и нежный,

Оброненный, как осень, у Невы.

О, Блок, такой туманный и мятежный,

Дитя Невы, Минервы и Совы!

Серёжа ЕСЕНИН:

Ты плачешь, милая, не только о Серёже,

О Саше также и тоскуешь и поёшь.

Наш Петроград и нам всего дороже,

И так же близок, как гумно и рожь.

И ржа рязанского остылого подворья,

И темень брошенных бессчётных деревень.

О, Русь моя родная, темень горя

Легла на твой порушенный плетень!

ТАТЬЯНА:

Серёженька, ты всё скорбишь о пашне,

Которая мазутом залита.

Печален, знаю, день её вчерашний.

И Русь не та, и я уже не та.

131

И я печальна. Злобы полон дом мой

И в Душу мне швыряет головни

За стих, за память, с ленью не знакомой.

Вздохни и самокрутку заверни.

Курни, мой друг, коль старая привычка

С нас снимет напряжение и боль.

И, выручив меня так необычно,

Но дорожа, пожертвуешь собой.

Но что здоровья клёванные крохи

В сравненье с повеленьем и судьбой?

Курни, мой друг, и нам опять неплохо

В обнимку с нашей нивой и резьбой!

Грущу, Серёженька, опять грущу о Саше.

А он, туманный, где-то там, вдали,

Молчит и смотрит – будущее наше.

Скажи, а не умчали корабли

На новую планету злато-друга?

Где он? Или тоскует у Невы?

В узорчатость означенного круга

Вливается загадочность молвы…

СЕРЁЖА ЕСЕНИН:

Нет, Саша здесь. Он ждёт такого часа,

Чтобы с Землёю вновь заговорить.

В Душе горит предчувствие запаса

Огня, который хочет подарить

Своей Неве. И нежной песней вольной

Вновь осенить предвестие пера,

Роняющего радостно и больно

Слезу со старорусского двора.

АЛЕКСАНДР БЛОК:

Я здесь, мой друг! Я укрепил свой парус.

И вызрел стих. И вижу – на волне

Прощается занудливая старость,

И юность снова шествует ко мне.

Видны опять узоры Петрограда.

На стрелку тени осени легли.

И высится дворцов его громада –

Начало Света, край родной Земли.

Да, Петербург как женщину мы любим.

В нём всё округло, нежно и светло.

К его ладоням приникают губы,

И в неге осветляется чело.

И, на колени встать пред ним готовый,

Я буду щёки зданий целовать,

Конечно, в мыслях. Это мне не ново.

И буду звать собой повелевать!

132

ТАТЬЯНА:

Так объясниться городу в любви

Лишь сердце поэтическое может,

Которое судьба страны тревожит, –

Стихом-молитвой храма на крови!

К какой иной восходит сердце выси?

Куда зовут небесные друзья?

Мне невдомёк. Пегас мой пущен рысью.

И в нём проснулась молодость моя.

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН:

Мы здесь живём, и любим, и жалеем.

Величье Душ не требует наград.

Тебя пройтись по ласковым аллеям

Зовём и осчастливить Петроград

Своим явленьем через дни и годы,

И красоту свою ему явить.

Загадок много у родной Природы.

Одна из них – берёзовая выть.

Мы сквозь неё проходим, очищаясь.

И свежесть радостная, Божья благодать

В нас снова входит. Мы, с Землёй прощаясь,

Не в силах даже в мыслях передать

Всю суть преобразующего свойства

Усердий ласковых пространства и светил.

Но о Руси того же беспокойства

Наш Бог при встрече нам не запретил.

И плачет полевыми бубенцами

Далёкая родная голубень –

Дорога меж сынами и Отцам,

Свободная и ясная как день!

Мои родные, дорогие люди,

Необъяснимо милые притом,

Мы снова с вами в Петербурге будем,

Зажатые молитвой и постом!

Но Дух, раскованный от злобы и проклятий

Нас вознесёт в ладони красоты.

Мы отдохнём в тепле её объятий

И укрепим о Родине мечты!

ОБОЮДНО –ТЁПЛЫЙ ВЕЧЕР

Конец октября 1990-го года

Только что прошёл вечер, посвящённый 95-летию Серёжи Есенина в салоне «Эпсилон» в

Доме детского творчества. Мой космический дневник пополнился новыми стихами. Здесь же

остался стих Михаила Лермонтова:

Серёжа, ты на век меня моложе.

Ты брат мой, друг и правнук, наконец!

Но где найти друзей тебя дороже

И возложить к твоим ногам венец

133

Печальных дум, чем трудно дышит пашня

Печального рязанского села,

День завтрашний и день вчерашний

И всё, что мать родная сберегла?!

Гости разошлись. А мы снова сидим за самоваром, читаем наизусть стихи Есенина,

Пушкина, вспоминаем: «У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…»

Златая цепь вьётся новыми поэтичными строчками:

Нет, невозможно жить без нашей встречи,

Где льётся поэтичное АИ.

Устроим обоюдно-тёплый вечер,

Где все друзья любимые мои

Поднимут вновь прозрачные бокалы.

Мне с детства встречи той повсюду было мало…

Мы жжём какую-то подаренную нам кем-то индийскую палочку, с которой

одновременно я разговариваю.

А она, изливая необычайно терпкий волшебный аромат, настоящий фимиам, отвечает

мне:

Я жажду отклика душевного и звона

Волшебных струн ласкающей Души.

Во мне живут и радости и стоны

Людей великих, малых и больших.

Я концентрация великого искусства

Людей к другим пространствам возвращать.

Во мне живёт весь Мир и дремлет чувство.

Мне не дозволено молчать или кричать,

Взывать дозволено к сердцам и вроде свечки

К иконам Души ваши приводить.

Кто жил беспечно и дышал беспечно,

Тот снова сможет творчество родить,

В себе найти тот жезл, который к Свету

Ведёт и, забывая о былом,

В тот самый Мир, где ровно дышит лето,

Не мысля об Отечестве втором.

Мой пепел ласковый содержит свет и пламя.

Он рассыпает по углам опал.

Он возрождает молодость меж нами,

И в Небе теплится лучистая тропа.

Мой дым целебный, вроде самокрутки

Серёжи Вашего, оттягивает стресс.

И падают печальные минутки,

И зиждется невидимый процесс.

Взгляни на палочку: она почти седая.

Под ней – огонь земного волшебства.

А ты глядишь, такая молодая!

И зреет ствол небесного родства.

134

Как жезл волшебный на древке – мой вымпел.

Он ал и кроток, и могуч и прост.

Я – в полный рост. Огонь меня повыпил.

Но нам не страшен никакой погост.

Я долго буду жить теперь в крови и в сердце,

Дышать единым с вами торжеством

Искусства, выразимого словами

И составлять бессмертья вещество.

И вот на лист бумаги белой полились стихи Александра Сергеевича Пушкина. Он

обращался к молодёжи Земли:

Я сердцем к вам, родные, устремлён.

Мне молодость Земли родимой снится.

И я хотел бы с Русью нашей слиться,

Поскольку с детства в Родину влюблён.

Но Русь – не только пашня или лес,

Не только горы, реки или море,

То люди, полные чудес, переживающие горе.

В Поэтах судьбы Родины яснее,

Как в зеркале. Неповторим тот час,

Которого не может быть больнее,

Когда Поэт угас.

А коль рождён он – сердцем и умом –

Он устремлён в глубины вечных тягот.

Поёт Поэт – в груди его отвага

И боль и гнев в Отечестве самом.

Татьяна:

Скажи, мой пламенный, любимый, незабвенный,

Высокой сферы ангел и Поэт,

Скажи, мой Пушкин, что сказать хотел бы!

ПУШКИН:

Скажу, стихи мои нетленны,

Сквозны, прозрачны и легки.

И ты их ловишь непременно

По мановению руки.

Взгляни – тот стих лучом сквозит,

Как дымка лёгкая под утро.

Он сердце нежное пронзит

Как тонкий шпиль из перламутра!

ТАТЬЯНА:

Как хочется стиха, красивого, как лебедь,

Чтоб нежными крылами обнимал,

Звенел как колокольчик в Небе

И лучиком надежды целовал.

ПУШКИН:

Любви не выпить, чашу приподняв.

Она в Душе как тонкий лотос вьётся.

135

И только тот на голос отзовётся,

Кто душу выложит, разъяв.

В улыбке, взоре, в чёрточке любой

Сквозит она как ветвь высокой сферы.

Меняются привычки и манеры,

Но остаётся юною любовь.

ТАТЬЯНА:

Нет, не одно моё воображенье

Твой образ приближает и зовёт.

Я чувствую Поэта приближенье

И лёгкого стиха полёт.

ПУШКИН:

Люблю, люблю я бисер слова,

И озорство, и остроту пера,

Когда взовьёт огонь, и возгорится снова

Осенняя волшебная пора.

Упьюсь отрадою озвученного сада,

Где голос осени как звон былых тревог.

И ничего, поверь, уже не надо.