«Тихая» Одесса - Александр Лукин

— Потом вижу, он боком, боком — и в сторону. Ну, думаю, худо: сейчас шухер подымет. Я его догнал и спрашиваю: «Ты что, и верно этого мужика знаешь?» «Знаю, — говорит. — Это большевик, провалиться мне на этом самом месте! Он в моем дворе у другого большевика жил, своего сродственника, которого наши в продотряде пришили…» Верно?

— Верно, — подтвердил Алексей. — Меня к нему Инокентьев поставил.

— Ну вот, Цаца и говорит: «Сейчас мы его пощупаем, Я ему покажу зубы заговаривать!» Я говорю: «Нечего шум поднимать. Ежели это лягавый, так его надо кончить тихо и мирно, без скандала. Подкараулим, говорю, когда назад пойдет, и шлепнем в степи». Едва уговорил, он все рвался своих поднять. Ну, вот и все… Крепко тебе повезло, парень! И самому каюк, и всему бы делу завал.

— Да-а… — Алексей поежился, представив себе, что могло выйти. — Вовремя ты. Спасибо.

— Спасиба в карман не положишь. Без ведра водки не отступлюсь!

— Утонешь поди!

Оба засмеялись и пихнули друг друга локтями.

— Ну, давай чеши отсюда, — сказал Сашка. — Мне пора.

— А как же Цаца?

— Цацу я уберу. Он часто в город ходил, дней пять его и не вспомнят.

— Больше и не надо,

— Знаю…

Убедившись, что все вокруг спокойно, Сашка помог Алексею выбраться из ямы и показал, куда идти.

— Домой передать ничего не надо? — спросил Алексей, наклоняясь к нему.

— Нет, все передано. Разве что привет.

— Ну прощай!

— Счастливо!…

Они крепко потискали друг другу ладони и расстались.

Пройдя три шага, Алексей обернулся и не увидел Сашки.

И больше не видел его никогда. Лишь спустя несколько недель, читая памятный перечень чекистов, погибших при ликвидации банды в Нерубайских катакомбах, узнал его настоящую фамилию: Грошев…

ПОДАРОК НЕЧИПОРЕНКО

Как и следовало ожидать, в списках сотрудников Одесской чрезвычайной комиссии Лежин не числился. Не было такого и в Особом отделе гарнизона. Нашелся один, по фамилии Лажнян, но проверка показала, что это бывший командир взвода стрелковой бригады Котовского, родом из Нахичевани. Многие знали его еще с гражданской войны.

Между тем хранить в тайне предстоящую операцию становилось все трудней и трудней. Для подготовительной работы тоже требовались люди. Инокентьев предлагал начать понемногу привлекать к ней наиболее испытанных и проверенных сотрудников, но осторожный начальник разведотдела категорически возражал.

— Рассуди сам, — говорил он, — из-за этого шпиона мы сейчас как стеклянные — просматриваемся насквозь. Он же наверняка поддерживает с кем-то дружеские отношения, и, скорее всего, как раз с самыми лучшими из наших людей.

— Ну и что с того? Думаешь, они ему проболтаются по дружбе? — обиделся за чекистов Инокентьев.

— Не в том дело. Достаточно оторвать их от обычной работы, чтобы он насторожился.

— Ну и бес с ним, пускай его настораживается! Мало ли какие у нас могут быть дела!

Оловянников отрицательно крутил головой:

— Нет, нельзя, все на волоске!

Он не хотел рисковать ни в одной мелочи и, вероятно, был прав. Но рискнуть все-таки пришлось. И именно этот риск лишний раз подтвердил справедливость старинной пословицы о том, что нет худа без добра…

Подошло время встречать в Люстдорфе фелюгу с оружием. Для операции нужны были люди. Оловянников предложил было набрать их из сотрудников уголовного розыска или даже мобилизовать молодежь через городской комитет комсомола, однако Немцов и слушать об этом не захотел.

— Пусть наши идут, — заявил он, — дело серьезное!

— А шпион? — напомнил Оловянников.

— Шпион, шпион! На Канатной детский дом открыли для матросских сирот. Может быть, ты их лучше возьмешь? Там-то наверняка нет шпионов!

— Мне, знаешь, не до шуток, — сказал Оловянников, теребя усы —Группу должен возглавить Михалев. Люди пойдут с ним под видом блатных, и называть они его должны будут Седой. А ты понимаешь, как опасно расшифровывать Михалева как раз перед совещанием атаманов?

— Я все отлично понимаю! — сказал Немцов. — Но и перепоручать это дело кому-нибудь другому тоже не намерен! Пусти слух, что ночью будем брать контрабандистов, ну, допустим — в Лузановке. Дело обычное, никого не удивит. И вызови добровольцев. Да, да, добровольцев! Чем откровенней будем действовать, тем меньше тот что-либо заподозрит. А Михалева им не обязательно называть: не все же блатные в городе его знают, в конце-то концов!… Ну, двум-трем ребятам, которые понадежнее, можно сказать, и хватит.

— Да ведь от остальных-то не скроешь, что фелюга привезет оружие. Одного этого достаточно, чтобы провалить Михалева!

— Предупреди, чтобы молчали.

— Шпиона тоже предупредить? — ехидно спросил Оловянников.

— Вот сказка про белого бычка! — рассердился Немцов. — Сказано тебе: никому я этого дела перепоручать не стану! Пойдут чекисты — и точка! Да черт тебя побери совсем, контрразведчик ты или нет? Так изволь провернуть это дело так, чтобы комар носу не подточил, иначе головы тебе не сносить, так и знай! Все! Действуй!

Оловянникову пришлось уступить. Он сделал это скрепя сердце, утешая себя тем, что, может быть, действительно шпион не придаст значения рядовой облаве на контрабандистов.

Но, видимо, от наблюдательных сотрудников Одесской чрезвычайной комиссии не укрылось, что начальник разведотдела очень серьезно относится к незначительной на первый взгляд операции. Желающих принять в ней участие оказалось больше чем достаточно.

Отобрали десять человек. Велели им собраться на конспиративной квартире вблизи Привоза. В три часа дня туда пришел Алексей.

Уже около месяца он был вынужден жить в тесном окружении всякой нечисти, вдали от товарищей, отделенный от них жесткими законами конспирации. И вот здесь, в комнате, где было полно чекистов, он вдруг почувствовал себя так, будто после долгого отсутствия возвратился в родной дом. Хмурые, веселые, насмешливые, простоватые — все эти люди были как-то по-родственному понятны ему. Хотелось к каждому подойти, хлопнуть по плечу, сказать: «Здорово, вот и я! Давненько не видались!» Это чувство еще больше усилилось, когда он увидел знакомые лица.

Был здесь молодой чекист, который на митинге местрановцев в Оперном театре наладил тишину с помощью дощатой дверцы. Другого чекиста, постарше, с выпуклым облысевшим лбом, Алексей запомнил еще с того дня, когда, шатаясь с Пашкой по Одессе, оказался случайным свидетелем его перестрелки с налетчиком на Пушкинской улице. Наконец, третьего чекиста Алексей знал понаслышке: это был начальник оперативного отдела губчека Демидов, плотный голубоглазый здоровяк в черной кожанке, застегнутой, несмотря на жаркую погоду, на все пуговицы.

Да, собственно, и все остальные казались ему уже где-то виденными, привычными, своими…

Немногословный, сдержанный, с простым малоподвижным лицом прирожденного разведчика, Алексей тоже привлек к себе внимание. Чекисты с любопытством поглядывали на незнакомого рослого парня в мешковатом пиджаке, с которым Оловянников и Инокентьев о чем-то долго беседовали наедине перед началом оперативного совещания.

Начал совещание Инокентьев.

— Нынче вечером, — сказал он, — устроим небольшой маскарад. Поиграем в блатных…

Не объясняя, зачем это нужно, он велел всем позаботиться о соответствующем обличье и к восьми часам вечера опять собраться здесь.

— Указания получите на месте. Руководить операцией буду я и вот он… Зовите «старшой», этого достаточно. — Инокентьев указал на Алексея.

Все посмотрели на него.

Алексей сидел с краю стола, прямой, застывший. На щеках его выступили длинные желваки. Светлые, с холодным слюдяным блеском глаза были неподвижно устремлены на бронзовую чернильницу, стоявшую на столе. Когда Инокентьев уже собрался закончить совещание, он вдруг сказал:

— Одну минуту. Насчет специальной-то группы вы забыли?

— Что?

— Да как же! — проговорил Алексей, точно досадуя на забывчивость начальства. — Можно вас на пару слов? — и кивнул на дверь.

Они втроем вышли в коридор.

— Ты в уме? — набросился на него Оловянников. — Какая еще специальная группа?

— Тихо! — схватил его за плечо Алексей. — Он здесь!

— Кто?

— Этот гад… Лежин!

На мгновение воцарилась тишина. Стало слышно, как за дверью оживленно разговаривали чекисты. Оловянников, бледнея, спросил:

— Который?

— Полный, сидит рядом с Демидовым.

— Лысый?

— Да.

Оловянников и Инокентьев переглянулись между собой.

— Арканов… старший уполномоченный, — проговорил Оловянников таким неестественно ровным голосом, что было нетрудно понять, какая буря поднялась в душе начальника разведывательного отдела. — Как ты узнал?

— Зажигалка…

Да, это был китайский болванчик с раскрывающимся ртом.