Искусство французского убийства - Коллин Кембридж

– О, – удивилась я. – Должно быть, я неправильно ее поняла.

– Мама хорошо говорит по-французски, – продолжала Бетти. – Хотя и не так хорошо, как вы. – Она просияла, глядя на меня. – Я спрошу, не возражает ли она против продолжения занятий.

– Хорошо, – кивнула я. – Позвони мне или попроси об этом маму. – Я нащупала ногой одну из велосипедных педалей, но прежде, чем тронуться в путь, задала еще один вопрос: – Ты слышала о месте под названием «Ла Соль»? Полагаю, это клуб или ресторан. Кто-нибудь из твоих родителей туда ходит?

– Нет, – ответила Бетти. – Никогда о таком не слышала. Но я особо не обращаю внимания на то, чем они занимаются.

– Хорошо. Надеюсь, скоро увидимся. – Я помахала ей и тронулась с места.

Пока я ехала на велосипеде, я прокручивала в голове разговоры с женщинами из семейства Хейс. У меня сложилось впечатление, что миссис Хейс не очень хорошо владеет французским – разве она не говорила, что не сильна в языках? Но, по словам ее дочери, мамин французский был очень хорош – и она все время была занята, что полностью противоречило тому, что говорила мне сама миссис Хейс.

Конечно, у Бетти могло сложиться впечатление, что ее мама говорит по-французски очень хорошо – по крайней мере по сравнению с ее собственными возможностями. К тому же Бетти призналась, что не интересуется жизнью своих родителей… так что она могла и не знать, чем занимаются ее мать и отец. Похоже, ее это не слишком волновало, что неудивительно для влюбленной в юношу пятнадцатилетней девушки.

Но все же. Странно получить два столь разных впечатления.

Я усмехнулась и покачала головой, сворачивая на набережную Межиссери, которая тянулась вдоль северного берега Сены. Да и какая мне разница? Если миссис Хейс каждый вечер пропадала в танцевальных клубах, меня это не касалось. И если ее муж ходил по театрам без нее, что ж, для меня это тоже не имело значения.

Я выбросила это из головы, пока ехала вперед, ощущая на лице тепло солнечных лучей. Я улыбнулась, вдруг преисполнившись радости жизни в этот необычайно теплый день. Несмотря ни на что. Я была в Париже.

Время от времени меня настигало такое чувство: я жила в Париже, «городе света», центре кулинарии, культуры и моды. В одном из самых знаковых и красивых городов мира.

Париж. С его кварталами зданий в стиле Османа с фасадами из светлого мрамора, оконными решетками из кованого железа и балконами, наличниками, фонарными столбами и указателями. И мансардные крыши, которые, как я узнала, наклонены под углом в сорок пять градусов, чтобы на улицы вниз попадало как можно больше солнечного света. В зависимости от времени суток и количества солнечного света здания меняли цвет – от кремового до бледно-желтого и медового.

В зданиях были ряды двойных окон, точно расположенных друг над другом в виде приятной глазу решетки, включая мансардные окна на чердаке, как в моей спальне. У многих из них даже были собственные миниатюрные балкончики, а еще несколько рядов замысловатых украшений из кованого железа. С крыш через равные промежутки поднимались широкие и узкие дымовые трубы, а на каменных фасадах над дверями и арками красовались рельефные витиеватые узоры.

Широкие бульвары, рассчитанные на проезд четырех автомобилей, и выложенные булыжником узкие, угловатые улицы находились в центре города, а за его пределами был лабиринт переулков и улочек. В каждом квартале располагались многочисленные кафе с придвинутыми к окнам столиками, и более крупные, модные рестораны, а также магазины и рыночные лавки. Boulangeries, patisseries, fromageries, brasseries, bistrots[54] и многое другое.

В воздухе витали ароматы кофе, выпечки и сигарет в сочетании с выхлопными газами автомобилей. Улицы заполняли машины, а люди толпились на тротуарах, теснясь у магазинов и ларьков вдоль верхнего берега реки. Встречались и велосипедисты, но теперь, когда отменили последние пайки на бензин, мы были в меньшинстве.

И кошки. О, кошки были повсюду! Даже зимой, куда бы я ни бросила взгляд, я видела кошку: в окне, оглядывающую свои владения; проворно передвигающуюся по переулку в разгар охоты; сидящую на одном из кованых балконов и следящую за воробьем; украдкой наблюдающую возле двери продовольственного магазина за покупателями в надежде получить кусочек съестного. Кошки казались такой же неотъемлемой частью Парижа, как кухня и свет.

Я прибыла в этот город восемь месяцев назад, в Страстную пятницу. Через два дня, в Пасхальное воскресенье тысяча девятьсот сорок девятого года, все огни, которыми славился Париж, наконец-то снова зажглись, впервые за почти десять лет после жесткой экономии и депрессии войны.

Эйфелева башня, собор Нотр-Дам, Триумфальная арка и многие другие достопримечательности вдруг озарились золотым сиянием уличных фонарей и прожекторов. Темный город я видела всего две ночи, после чего он снова засиял, а вот парижане прожили в мрачной темноте военного времени целых десять лет. Неудивительно, что они праздновали и веселились всю ночь.

Теперь, двигаясь на велосипеде по quai haut – дороге, проходящей по более высокому уровню берега Сены, или quai, набережной, я ощутила прохладу от реки. По обеим сторонам улицы располагались рыночные прилавки, а внизу, у реки, тянулась пешеходная дорожка нижнего уровня, berge. Там было пустынно, если не считать нескольких пешеходов и небольшой стаи уток.

Я приближалась к мосту Менял[55], по которому можно было попасть на Сите[56], остров в форме каноэ на Сене. К нему вели восемь мостов, по четыре с Левого и Правого берега. На île[57] располагались не только полицейская префектура, или дом номер тридцать шесть, как его называл дядя Раф, но и Дворец правосудия – Министерство юстиции, – а также одна из любимейших достопримечательностей города: собор Парижской Богоматери.

Собор Парижской Богоматери был одним из первых мест, которые я посетила, приехав в «город света» (само собой, после Эйфелевой башни). Но тогда я не задумывалась о том, что штаб-квартира полиции находится на открытой городской площади вдали от знаменитой, украшенной горгульями церкви с двумя башнями. Я вспомнила, как меня очаровали патрулирующие gendarmes[58] в их характерных черных кепи.

Я и представить себе не могла, что однажды снова побываю на острове Сите не для того, чтобы увидеть великий Нотр-Дам или даже капеллу Сент-Шапель, неф которой украшали самые невероятные и захватывающие дух витражи, а для того, чтобы подняться по ступенькам к гораздо более обыденному и величественному зданию полицейского управления. Я как раз собиралась свернуть на мост Менял, испытывая удовольствие и радости, мчась по краю улицы, озираясь по сторонам и впитывая