Мышеловка на Эвересте (СИ) - Данила Врангель

В основном в жизни присутствуют классические нейтралы, в той или иной степени имеющее преобладание одной из двух составляющих феномена совокупления. Поэтому, явление ярко выраженной монады, представляющей крайнюю степень напрямую, достаточно редко. Но, тем не менее, базовой основой любой человеческой сущности служит одна из двух её возможных форм основания.

Яркость существования и оргия души возможны только в отсутствие страха как инволюционного генетического посыла, не пускающего проникновение осознания в определенные степени этого самого существования. Поэтому все причины бытия построены на взаимодействии с этим нейтральным феноменом, неопределяемым полностью никогда.

51

— Я не понял ничего, — проговорил представитель.

— А я понял. Паркер в данный момент действительно пользуется нами. Как дымовой завесой, — сказал блондин. — Вы обратите внимание, что противоречия прячутся в бессмысленности как в кустах. Хотя смысл просматривается.

— Мне непонятно про страх.

— Что тут непонятного? Страха нет у наркоманов и сумасшедших. Но у первых это конечное состояние, а у вторых причина уж слишком яркого существования. — Втянул дым. Глотнул абсент. Добавил, кивнув на рюмку:

— Недаром существует эта зеленая змея. Тот, кто умеет накинуть на неё упряжь, тот всегда на коне. Но это сложная техника.

— Согласен, — сказал представитель и налил себе рюмку.

— Все причины бытия построены на отношении к нему, то есть к бытию, — продолжил писатель. — Это же совсем просто и понятно. Желание это отношение. Каково желание, таково и отношение.

— Мда…— сказал собеседник. — А как это?

— Как назовешь корабль, так он и поплывёт. Вот и всё. Очень просто и понятно.

— Мне непонятно, — честно проговорил представитель. — Положим, я назовусь Кристиной Паркер. Что тогда?

— А вы не назовётесь, — усмехнулся блондин. — Ничто не происходит просто так.

«Любовница»

Безумие вползало сладким наваждением, стирая обыденную реальность сиреневым ластиком необъятности великолепия яркого существования вне зависимости приказов программы, установленной геномом, рядовым подчиненным исполнителем, на которого теперь можно наплевать, как на подрядчика, ничего не понимающего в том, что вне его ориентации.

Бездна осознания всего во всём нахлынула облаком присутствия неизведанности миражей, позволяющие трогать себя и даже стать ими, взлетая ввысь голубизны светящегося лета, наступающего своим цветением звездной пыли ночного существования мечты, которая всегда с тобой.

Да, да, да, да!!! Она, нисколько не стесняясь, отдаст себя тебе – сумевшему понять, что только взяв без спроса, можно оценить то качество, которое как птица, не станет добровольно песню петь, тому, кто просит, не понимая, что просит ум, рассчитывая на удачу постижения эмпирики, не есть она полёт души, соцветием несущейся по миру своего воображения.

Нисколько не боясь мгновения, шагами мерными и поступью ритмической грядущего ежесекундно, любя себя и только то, что есть в тот миг, текущий водопадом страсти, не видя то, что впереди, и не желая видеть, не поворачивая взгляд назад, где неизменность стынет вечностью и действо продолжает жить недостижимое уже, летит она, любовница прекрасная, живущая мгновением одним, но вечность то мгновенье представляет собою для той души, что есть, не более, не менее, без арифметики расчета эквивалентов мудрости житейской, не стоящих того, чтобы смотреть на мир материала лишь более, чем просто степень определённого условия задачи, решаемой гуру тысячелетиями, но понять до сих пор не в силах эту истину, что поняла ты без ума и логики, полёта тень крылатой птицей разрешив сомнения, что не возникли вовсе, а так, имели место быть, наверное, ведь странности бывают, их избежать возможность столь мала, что стоит ждать их и готовым быть всегда к вселенной ветра резкому порыву.

На гребне волн океанических, целуя перспективу горизонта, атоллов нежность пальмовых видений, пылая юности огнем, что не погаснет никогда, настолько ярок он в любви, несущей звездный ветер, и пальмы, распустившие цветы, тот ветер радостью встречают и кронами слегка колышут образ свой, впечатанный навеки в матрицу всего во всем, где бродишь ты, сумев накинуть сон на пса, что отдыха не знает и умом зовётся, да странно на тебя глядит из своей ниши, опечатанной печатью формы, он от неё бежать не может и зависть гложет арифмометр, что пластилиновые крылья клеит, в надежде полететь, и тот полёт совсем не стоит, того, чтобы о нем сказать.

52

— Она ищет выход, — сказал блондин. — Она пошла по лесной тропинке, но попала на скоростную магистраль, ведущую в бездну.

— Я понимаю вашу мысль, — сказал представитель. — Но дорога всегда берёт свою плату.

— Да, собственно, плата это и есть сама дорога, — вдумчиво сказал небритый писатель и схватил рукой подвернувшуюся кошку. Взяв за шкуру, посмотрел ей в глаза. Спросил: — Верно?

— Да, — ответил представитель. — Но при входе на лесную тропинку, ведущую в конечном итоге или в бездну, или на Эверест, вопрос платы не стоит столь радикально. — Затянулся сигаретой. Добавил: — Как при проектировании мышеловки.

— Да её никто не проектирует, — поморщился блондин. — Она спроектирована вместе с человеком. И просто стоит там и ждёт.

— Любопытно, а чего она ждёт? — лениво поинтересовался представитель. — И главное — зачем ждёт. Вы свою философию поближе опустите. А то Паркер может понять неправильно.

— Да всё она понимает, — ответил писатель. — Только сказать не может. Так, как привыкли другие. Мышеловка ждёт, когда закончится строительство дороги до неё. Бывает, оно затягивается. Бывает, если повезёт, строительство обрывается форс–мажором. Но… — Сделал глоток абсента. — Но настоящий творец обязательно отдаст всё, чтобы построить этот путь и добраться до манящей цели, то есть до этой конструкции. А потом туда залезть.

На этом диалог прервался на неопределённое время...