Яблоневое дерево - Кристиан Беркель

– Даты рождения не совсем точны, – сказала Милена. – Если ребенок рождался дома и тем более, если это была девочка – событие для семьи менее важное, чем появление наследника, – отец нередко оповещал рабби или ведомство на несколько месяцев позже срока. И в тот момент он уже не помнил, в какой именно месяц и день появился на свет ребенок, тем более отцы тогда не присутствовали при родах.

Потом мы отправились к маленькому экрану. Там можно было смотреть микрофильмы. Левой рукой Милена крутила маленькое колесико, словно колесо судьбы. Появилось имя моей бабушки. Милена с плутовской улыбкой повернулась ко мне.

– А это твоя бабушка Иза, но, смотри, на самом деле ее звали Шейндла, красавица, или Иза… белла.

Вскоре она нашла еще и Лолу, и Цесю, которая рано эмигрировала в Буэнос-Айрес, а потом вдруг еще появился брат, о котором я никогда не слышал, – моя мать не была с ним знакома.

– Вот, Менахем Пруссак, брат Шейндлы, Лолы и Цеси.

– О нем есть еще какая-нибудь информация? – спросил я.

– Нет, возможно, он уехал из Лодзи. Тогда записывали только переезды в пределах города. Но у него было два сына, Вацлав и Стефан.

– Что с ними стало? И с Лейбом и Алтой?

У меня дрожали руки. Никогда не думал, что посещение городского архива может оказаться таким волнительным.

– Вацлав и Стефан погибли в газовой камере Хелмно.

Воцарилось молчание.

– Лейб умер в 1921-м.

Вскоре после рождения моей матери. Он умер, так и не увидев внучки.

– А Алта?

– Последнее упоминание о ней – в 1940 году, в гетто в Кутно. Видимо, тогда она переехала в последний раз. Твои прабабушка и прадедушка были родом из Кутно, это примерно в пятидесяти километрах от Лодзи.

Мы посчитали. Тогда Алте было уже восемьдесят лет.

– Если она дожила до 1941-го, ее точно должны были отправить в Хелмно.

Сегодняшний Хелмно национал-социалисты переименовали в Кульмхоф, а Лодзь – в Лицманштадт, желая превратить его в образцовый немецкий город с площадью Германа Геринга и улицей Адольфа Гитлера. Именно поэтому во время войны Лодзь не тронули.

С Хелмно вышло иначе. Хелмно стал первым лагерем смерти, созданным национал-социалистами в Польше. Еще не совсем продуманным местом уничтожения, первым шагом к тому, что последовало потом. Он был уничтожен, когда первые сообщения просочились в прессу.

В гетто людям приходилось жить в нечеловеческих условиях – доступ к канализации был заблокирован, распространялись опасные болезни. Неудивительно, что евреи радовались, когда за ними приезжал грузовик, чтобы увезти их в другое место. Им давали еду и новую одежду. Людям старались создать приподнятое настроение. Важно было избежать подозрений. После прибытия заключенных вели во внутренний двор. Там им объявляли, что они должны принять душ и пройти дезинсекцию и тогда их наконец отправят на рабочие места в Германию. Все происходило спокойно и дружелюбно, чтобы избежать паники. Заходя по пандусу в очередное помещение, люди не подозревали, что оказались в кузове грузовика со встроенной газовой камерой. Дверь закрывалась. Водитель заползал под машину, соединял шлангом выхлопную трубу и кузов и заводил мотор. Люди погибали за восемь-десять минут. Для верности мотор не выключался пятнадцать минут. Неподалеку виднелась католическая церковь. Водитель снова убирал шланг и вез трупы в лес, где их сгружали в братские могилы. Ямы выкопали недостаточно глубокие, и в процессе разложения возникли проблемы. Трупы пришлось перезахоронить. Для этого привезли евреев из соседних гетто, которых потом убили выстрелами в затылок. После этого трупам начали размалывать кости, и утилизировать «отходы» стало проще. Вскоре нацисты поняли, что это слишком хлопотный и затратный способ. А главное, с тремя имеющимися грузовиками нельзя было осилить больших объемов.

С 1941-го по 1945 годы в Кульмхофе было уничтожено от 150 до 200 тысяч человек, преимущественно евреев, но еще цыган. В живых осталось лишь двое.

В соседнем амбаре, который является сегодня частью музея Хелмно-над-Нерем, представлены личные вещи узников, найденные после войны. Игрушка, очки, зажигалка. В нескольких километрах оттуда, в лесу, установлен памятник.

Я молча стоял среди братских могил. Моя прабабка Алта Пруссак умерла от голода или болезней в гетто или была отравлена здесь газом вместе со своими племянниками, Вацлавом и Стефаном, ее дочь в это время ждала исполнения смертного приговора в Мадриде, а внучка боролась за жизнь в Гюрсе. Алта, Иза, Сала. Три поколения, одна судьба. Они друг о друге не знали.

Иза и Сала выжили. О судьбе и смерти Алты они так и не узнали.

Всему должен быть предел?

Однажды во время поисков мне в руки попал старый альбом комиксов. Автор и художник Хорст Розенталь был заключенным в лагере Гюрс в то же самое время, что и моя мать. На красной обложке нарисован простой барак, посередине него – круглая дыра, из которой торчит голова диснеевского Микки-Мауса. За бараком – простой забор, а снизу подпись: «Микки в лагере Гюрс, выпущено без разрешения Уолта Диснея». После короткого допроса французской полиции Микки привозят в Гюрс. Там его ведут в барак и ставят перед огромной стопкой бумаги. Через несколько минут из-за нее появляется голова.

– Ваши бумаги?

– Бумаги? У меня никогда их не было.

– Ваше имя?

– Микки.

– Имя вашего отца?

– Уолт Дисней.

– Имя вашей матери?

– Моей матери? Но у меня нет матери.

– Что? У вас нет матери? Вы хотите меня разо…

– Нет, у меня правда нет матери.

– Вы шутите! Я знавал людей без отца, но чтобы без матери… Ну ладно, пусть так. Вы еврей?

– В каком смысле?

– Я спросил, еврей ли вы!!!

Микки пристыженно признался, что совершенно ничего в этом не понимает.

– Вы покупали что-то на черном рынке? Планировали заговор против государственной безопасности? Произносили антиправительственные речи?

– !!!???!!!??????????!!

– Гражданство?

– Эмм… Я родился в Америке, но я интернационален!

– Интернационален! ИНТЕРНАЦИОНАЛЕН!! Значит, вы комму…

Скорчив ужасную гримасу, голова снова исчезла за бумагами.

На следующих страницах Микки проходит по разным инстанциям лагеря, пытается отправить письмо, но терпит неудачу под строгими взглядами цензора, проходит мимо одинокого человека, который сосредоточенно поливает растущие из глины жалкие растения, и безуспешно пытается пройти на женский участок. В бараке Микки с ужасом обнаруживает на своем столе скудный рацион. Потом отправляется в туалет и встречает человека, одетого как заключенный, который предположительно работает на сюрте[31]. Он сердито ищет табак, который ему продали втридорога за несколько дней до этого. И нервно дымит сигаретой, осматривая жабьими глазами лагерь.

По лагерю постоянно ходили все