Оболочки - Андрей Никонов

Дача была скромной, это если сравнивать с нашими богачами, которые себе на квадратных километрах замки строят. Небольшое двухэтажное кирпичное строение с флигелем, деревянными окнами и аккуратной террасой, участок в полгектара, с выходом в лес, две беседки для отдыха, домик прислуги, где вместо садовника и какого-нибудь конюха обитали строгие люди в костюмах и с пистолетами, бассейн с тёплой водой и детская площадка. У забора несколько ухоженных грядок, тепличка, везде на участке много цветов. Чистенько и бедненько, у нас главврач роскошнее жил, а тут сам секретарь ЦК, по местной иерархии почти вице-президент.

Хозяин дачи, Левон Геворкович Аграмян, в жизни оказался куда менее внушительным, чем на фотографии. Старичок небольшого роста, сухой и поджарый, в кителе с генеральскими звёздочками и кроссовках, он лично готовил шашлык, не подпуская к нему никого, хотя собрались все свои. Исключительно семейный выходной — сам Аграмян, его жена, Тамара Алексеевна, два сына с жёнами, трое внуков и четверо внучек с супругами, и их отпрыски. Тут же была и моя, то есть Соболева, бывшая жена Ирина, которая Аграмяна звала «папочка», но на «папочку» была совершенно не похожа, и дочка Леночка — дылда семнадцати лет, которая чмокнула папочку, то есть меня, в щеку и тут же перескочила в компанию внучек хозяина.

Итого, считая меня и не считая прислугу, около сорока человек. Около, потому что дети то появлялись, то исчезали, сколько их точно, я сосчитать не смог. То ли пятнадцать, то ли двадцать, начиная от подростков и заканчивая грудным младенцем. Потомки Левона Геворковича охотно размножались, глава семейства щурился от удовольствия, оглядывая многочисленных родственников, а вот на меня как-то странно смотрел, будто с опаской.

— Коленька, что тебе налить? — жена Левона и мать бывшей жены Соболева держала в руках две бутылки — с белым вином и красным.

— Нет, мне нельзя. Я газировки выпью.

— К полёту готовишься? Молодец.

Тамара Алексеевна, в отличие от хозяина дачи, относилась к Соболеву хорошо. И другие члены семьи, кстати, тоже. И руки жали, и по спине хлопали, и в щёку целовали — в зависимости от половой принадлежности, когда я приехал. По их глазам было видно, что они Соболеву рады, все спрашивали, как я себя чувствую, хорошо ли кушаю, потому что похудел и осунулся, и это были не формальные фразы, а настоящее любопытство и забота. Тем же я ответить им не мог, хорошо хоть имена заранее выучил.

Когда Ланская выложила, так сказать, карты на стол, я понял, что зря стесняюсь, и прямо сказал, мол, с памятью совсем плохо, после двух попыток отравления не то что тестя с тёщей — друзей детства не помню, всплывает лицо и тут же ускользает. Кэгэбэшницу это не удивило, и к утру у меня в комнате лежала тонкая картонная папка с распечатанными фотографиями и подписями к ним. Что интересно, у сыновей этого Аграмяна имена были армянские, а у дочек — русские. Память после постоянных синхронизаций и очистки работала отлично, за полтора часа я всех запомнил, а к двум часам дня, когда чёрный автомобиль без названия забрал меня из казармы в Дубне и доставил на дачу генерала, мог уверенно всех опознать. Там же, на этих листочках, раскрылся секрет с отчеством бывшей жены космонавта — Аграмян женился на её матери, когда Ирине было восемь лет.

— Мог бы дочке подарок привезти, — Ирина незаметно подкралась сзади.

На вид ей было лет тридцать пять, женщина явно молодилась и ухаживала за собой. Из салонов красоты в Устинове мне встречались только парикмахерские с небольшим набором услуг, не знаю, может быть в Москве всё иначе обстояло.

— Я привёз.

— И что на этот раз? Горстка лунной пыли или булыжник с орбиты? Опять что-то очень ценное и очень ненужное?

В таких разговорах мне всегда помогали другие люди. Точнее, то, как они общались при мне со своими знакомыми, друзьями и особенно жёнами. Тут наш реаниматолог отличался, жена у него была — та ещё стерва, и он за десять лет совместной жизни выработал свою тактику.

— Ты абсолютно права, дорогая, — сказал я. — Ценное и очень ненужное.

Этим ценным и очень ненужным была последняя модель телефона, Ланская рекомендовала серёжки с камушками, но я лучше знал, что нужно молодым людям почти моего возраста. Прозрачный прямоугольник толщиной всего в сантиметр, со светящимися кнопками, фотокамерой и небольшим экраном для видеовызова стоил почти восемьсот рублей, и, на мой взгляд, таких денег не стоил — с подобным я в школу ходил, когда мне лет десять было, и уже тогда он считался устаревшим и дешёвым. Но, собственно говоря, Соболев эти деньги заработал, а не я, так что жаба меня не душила. В коробочке, которую привёз утром сержант, лежали аппарат и пластиковая карточка разрешения на имя Елены Соболевой, с номером, фотографией и голограммой.

— Хочешь ребёнка купить? — бывшая жена поморщилась, когда я достал пакет и продемонстрировал ей подарок. — Думаешь, это ей отца заменит?

— Завидуй молча, радость моя, — процитировал я Семёна Семёновича Рудина, обычно после этих слов его жена бледнела, краснела и чуть ли не задыхалась, но Ирина ничего не сказала, деревянной походкой подошла к Лене и кивнула на меня.

Увидев подарок, девушка завизжала и бросилась мне на шею. Опрометчивый поступок, дочка Соболева хоть и не была красавицей, но и совсем дурнушкой тоже.

«Она моя дочь», — внушал себе, а точнее своему уже организму, чмокая Лену в щёку — несмотря на принадлежность Соболеву, мозг её близкой родственницей не признавал. Обошлось, обжимания прошли без последствий. Девушка было дёрнулась, чтобы показать подарок подружкам, но я её остановил.

— Погоди секунду.

Снял с руки часы из якобы метеорита, протянул.

— Я улетаю скоро, пусть побудут у тебя.

— Хорошо.

Девушка равнодушно застегнула браслет на запястье, ещё раз обняла и ускакала по своим молодым делам — хвастаться новым гаджетом. А тех, кто постарше, Аграмян позвал на шашлыки — чуть парящие куски мяса источали такой аромат, что рот наполнялся слюнями, а голова не могла ни о чём другом думать. Хотя я подумал — о себе, мне-то тоже предстояли шашлыки, воскресный мангал с друзьями и соседями, только не здесь, а на другой стороне. И я надеялся, что тот вечер мне никто не испортит.

(28). Сторона 1. 27 мая, среда

(28). Сторона 1. 27 мая, среда.

Город был полон самыми