Рассказ лектора - Джеймс Хайнс

Лифт остановился на восьмом этаже и легким толчком выбросил седока на ковер, словно подбадривая — не дрейфь! «А почему бы нет, — думал Нельсон. — Мне нечего стыдиться. Если я что-то получаю, помогая другим, значит, это законная награда за труды. Моя жизнь — служение».

Лифта никто не ждал. Нельсон пожал плечами, прошел по ковру к кабинету Акулло и взялся за ручку двери — стеклянной, настоящий американский модерн 1950 года. Антони спас ce из своего рекламного агентства, когда там меняли обстановку.

Не успел Нельсон крепко сжать ручку, как она выр-валась и дверь открылась. На пороге возник Лайонел Гросс-мауль. Двое мужчин, одинаково встревоженных, застыли. Глаза у Лайонела были выпучены сильнее обычного. Он пытался надеть кожаный пиджак, и пиджак пока побсж-дал, больно заломив назад локоть. Вид у Лайонела был такой, словно на него сзади напрыгнула обезьяна.

— Чего вам? — засопел он.

Нельсон отступил на шаг и подержал дверь, чтобы Лайонел вышел.

— Я на заседание.

— На какое заседание? — Лайонел продолжал борьбу внутри пиджака. Сам пиджак был явно ему велик, а рука-ва — узки и коротки, так что он никак не мог продеть руки в манжеты. Судя по всему, пиджак был с чужого плеча, вероятно, с деканского.

— М-м, отборочной комиссии… — Держать тяжелую дверь было трудно, у Нельсона заныла рука.

— М-м. — Лайонел покраснел и закусил губу. — От-от-отменили, — буркнул он, протискивая в манжеты короткие, бледные, как сосиски, пальцы.

— Отменили? — Рука у Нельсона начала дрожать.

— Вы не получили записку? — Лайонел просунул в манжеты запястья, щелкнул выключателем и посмотрев на Нельсона. Тот отступил еще на шаг. Дверь захлопну-лась и загудела, как басовый камертон. Лайонел вытащил из кармана связку ключей.

— Какую записку? — Палец снова заболел.

— В которой говорится «Собрание отменили». — Лай онел повернул ключ в замке и, подвинув Нельсона пле чом, направился к лифту.

— Отменили? — повторил Нельсон.

— Здесь эхо? — Лайонел широким пальцем вдавил кнопку лифта, и двери сразу открылись. Он вошел в ка бину и нажал кнопку первого этажа, взглядом пытаяс пригвоздить Нельсона к месту. Когда двери уже закрыва лись, Нельсон увидел в кармане гроссмаулевского пиджа ка большой, сложенный пополам университетский кон-верт. Лайонел проследил его взгляд и поспешно прикрыл конверт локтем.

Палец вспыхнул с невиданной прежде силой. Нельсо прыгнул к лифту. Лайонел метнулся к панели и ребром ладони вдавил несколько кнопок сразу, однако Нельсон всунул руку между дверьми и отжал их силой. Он вошел в кабину, высокий, плечистый. Сердце его колотилось.

Лайонел вжался в противоположный угол Кабина пошла вниз.

— Что в конверте, Лайонел? — Нельсон тяжело дышал. От боли в пальце его бросило в пот. Он понимал, что возвышается над Лайонелом, и это было приятно. —

Куда вы едете?

— Не ваше дело, — шепнул Лайонел, глотая слова и выкатывая глаза.

Нельсон схватил Лайонела за липкое запястье. Палец сразу остыл.

— Попробуй еще раз, — сказал Нельсон.

Заседание комиссии, как выяснилось, перенесли в «Пандемониум». Коротышка Лайонел, скользя и оступаясь, семенил по обледенелой дорожке, стараясь обогнать долговязого Нельсона. Чтобы его безволосые запястья не торчали из рукавов, он ссутулился и втянул руки, опасливо оглядываясь на каждом шагу. Нельсон избегал скользких дорожек и шел рядом с тротуаром, ритмично пробивая галошами снег.

В конверте, как рассказал ему Гроссмауль в лифте, лежали рукописные заметки декана о трех кандидатах, собранные в телефонных разговорах с друзьями и бывшими студентами. Сеть осведомителей была у Антони Акулло шире, чем у Дж. Эдгара Гувера. Всякий слушок, инсинуация, сплетня, весь компромат, который он смог найти, — все было в этом конверте, а ведь речь шла о соискателях, которым он благоволил. Он предпочитал работать со своими заметками, а не с резюме и рекомендательными письмами.

— Пожалуйста, не говорите ему, — взмолился Лайонел через плечо, выйдя под яркие фонари на краю университетского городка. — Не говорите, что я вам сказал. Нельсон потопал ногами, стряхивая с галош снег, схватил Лайонела за кожаные подмышки и переставил с тротyapa на дорогу. Он перевел дрожащего коротышку через улицу, практически вытащив его из-под мчащегося автобуса, и на другой стороне снова поставил на бордюр.

— Пропустите меня вперед, — умолял Лайонел, приплясывая па цыпочках. — Или назад! Только пусть никто не видит, что мы пришли вместе.

Однако Нельсон был непреклонен. Он протащил Лайонела через толпу и втолкнул в залитую светом, влажную духоту ресторана.

Антони Акулло и отборочная комиссия собрались в помещении, отделенном от зала большим окном; за шум ной студенческой толкотней комиссия восседала в раме перед большим круглым столом, как рембрантовские магистраты купеческой гильдии. Если считать стол циферблатом, то Акулло сидел точно на двенадцати часах, Вик тория Викторинис и Миранда Делятур — слева и справ от него на десяти и двух соответственно. Напротив, на четырех и восьми часах, сидели Стивен Майкл Стивенс спящий, и Марко Кралевич с Лотарингией Эльзас. Как потенциальный кандидат, Лотарингия не имела права присутствовать в комнате, но кто бы сказал об этом Кралевичу?

Канадская Писательница сидела на шести часах спиной к окну — поводя руками, читала что-то с лежащего на столе листка.

Нельсон зигзагом отконвоировал Лайонела между тесно стоящими столиками и, не стуча, втолкнул его в дверь. Канадская Писательница застыла на полуслове и полужесте. Все глаза устремились на вспотевшего Гроссмауля. За его спиной Нельсон закрывал дверь.

— Вы опоздали, — сказал Акулло. Одна его лапища упиралась костяшками в стол рядом с крошечной чашечкой эспрессо, другую он поднял к свету и внимательно изучал свой маникюр.

— Я… — начал Лайонел.

— Мы… — начал Нельсон.

Акулло взмахом руки велел им замолчать и кивну Канадской Писательнице.

— Спасибо, — сказала она и принялась читать вслух хвалебное рекомендательное письмо, не сводя с председателя ясных глаз. Вылитый миссионер, читающий Писание дикарскому вождю.

Все стулья были заняты, поэтому Нельсон протиснулся к стене, оставив Лайонела стоять в одиночестве. Мортон Вейссман, официальный вице-председатель комиссии, отсутствовал. Миранда еще не притронулась к бокалу. На тарелке перед Викторинис лежала половинка кроваво-красного королька и шкурка от другой половины. Слева от нее Стивен Майкл Стивенс спал сидя, несмотря на то мю кто-то поставил перед ним чашку тройного капуччино. Его плечи под дивной красоты свитером в цветах Африканского Национального конгресса ритмично вздымались. Прямо перед Нельсоном сидели Кралевич и Лотарингия Эльзас. Профессор Эльзас была в своей всегдашней униформе: длинная юбка и мешковатый свитер, а вот Кралевич явился сегодня при всех регалиях из «Счастливых дней»[123] — университетская куртка (56-го размера), клетчатая рубашка на пуговицах, джинсы с закатанными манжетами и новехонькие кеды. Марко и Лотарингия, соприкасаясь лбами, ритмично тянули двумя соломинками из одного стакана итальянскую шипучку, исходя нежностью, как Мики Руни и Джуди Гарленд над солодовым молоком. Руки их, вопреки обыкновению, были не друг у друга на коленях, но лежали вместе на зачитанном экземпляре «Надзора и наказания» Фуко.

Затравленно обернувшись, Лайонел отодвинулся от Нельсона еще на несколько дюймов. Тем временем Нельсон встретился глазами с Мирандой; та тряхнула головой и легонько сузила глаза. Викторинис медленно взглянула на Нельсона из-за черных круглых очков, ее бескровные губы не шелохнулись.

Канадская Писательница читала письмо с выражением, как будто декламировала стихи.

— Минуточку. — Акулло остановил ее взмахом руки. — Откуда, вы сказали, этот тип?

— Из Алабамы, — бодро отвечала Писательница. — Их самый выдающийся поэт.

— Из Алабамы? — Декан, чтобы не улыбнуться, покусал ярко-красные губы. — Вы меня убили.

— Да что вы, Антони, их литературная программа знаменита на всю Америку.

В ее голосе прорезались материнские нотки. Вся манера изображала суровое изумление.

— Вы когда-нибудь бывали в Таскалусе? — спросил Антони. — Я как-то читал там доклад. Настоящее пекло. Кто у вас еще?

— Вы обещали выслушать меня внимательно, Антони. — Было видно, что ей с трудом удается сохранять ровный тон. Нельсон читал это досье и поместил алабамского поэта в шорт-лист. Очевидно, никто не сказал Канадской Писательнице, что поэта брать не будут.

— Пока вы назвали мне Цинциннати, Охайо и Таскахренлусу, — сказал Антони. — Я поручил вам выбрать трех лучших поэтов, и это все, что вы смогли наскрести?! У вас остался еще один.

Кралевич и Лотарингия, допив шипучку, громко булькали трубочками. Поедая друг друга глазами, они еще плотнее сцепили руки на томике Фуко. Стивен Майкл Стивенс заерзал на стуле и проговорил: «Агаба. С суши».