Врата Валгаллы - Ипатова Наталия Борисовна

Недостаток опыта у Софьи вполне искупался трезвостью самооценки. Недаром в формулировке имперского принципа преданность предшествовала профессионализму. Кирилл нагружал ее сверх всякой меры, забывал здороваться и прощаться, иной раз вообще в упор не видел, полагая чем-то средним между кофеваркой, автоответчиком и переключателем систем связи, и считал само собой разумеющимися ее маленькие ежедневные подвиги в борьбе с личной жизнью, которая выглядела теперь чем-то вроде зимней мухи под стеклом.

Инструктаж руководителем Секретариата был проведен на скорую руку и включал в себя множество нюансов, от вовсе ненужных до буквально шокировавших скромную девицу из благонадежной семьи. Мало ли, инициатором каких отношений мог стать молодой Император, которого до самых недавних пор еще водил за ручку Регентский Совет. Выяснилось, что Кирилл и сам был достаточно хорошо вымуштрован. Не хуже, скажем, собственной секретарши. На рабочем месте никаких отношений, кроме профессиональных.

Хотя какие тут отношения, при стольких-то взглядах. Заинтересованных, а чаще выразительно-понимающих — дескать, ну-ну! — и ему, возможно, еще более неприятных.

Кирилл бы, вероятно, даже удивился, обнаружив за самым совершенным в Империи столом-органайзером с встроенными системами коммуникаций молодую женщину, угадывающую его настроение по походке и модуляциям голоса. Что она думает, будто у него слишком тонкая шея в воротничке мундира, и что, по правде говоря, выглядит он не мужчиной на середине третьего десятка, а юнцом с непосильной ношей, отказывающим себе в элементарных вещах, которые украшают жизнь, придавая ей запах, цвет и вкус. Кружка пива в жару, прогулка по магазинам с веселой и бессмысленной тратой денег, танцзал, и не элитный, куда выводят племенных невест, а обычный, городской, без претензий, где сама она отрывалась пару раз с пьянящим чувством вседозволенности. К тому же, подобно большинству женщин планеты, осмотревшись и пообтершись на новом рабочем месте, она испытывала жгучий интерес: каково это — быть выращенным не в семье, а Регентским Советом в качестве относительно всемогущего символа.

Только преданность и профессионализм. Символ имперской веры. Собственно Империя и вываливалась сейчас в приемную через распахнутые двери конференц-зала. Убеленные сединами генералы, многие — с предательским брюшком, руководители административных округов, магнаты производства и коммуникаций, сами по себе решающего голоса лишенные, но присутствовавшие как докладчики по вопросам промышленных мощностей и объемов продукции, а также сроков перевода оного производства на военные рельсы. Общим числом не меньше сотни. Даже кондиционеры не справлялись — воздух из конференц-зала пахнул спертый. Или испортилась система? Секретарша черкнула себе памятку: вызвать техника, и поспешила опустить голову, отгораживаясь монитором от главных действующих лиц Империи. В таком количестве — у нее безотказно срабатывал защитный рефлекс.

— Милорд Эстергази, подождите!

Военный министр остановился посреди потока выходящих, поневоле разделившегося на два рукава, и обернулся, ожидая, пока к нему пробьется Кирилл. Софья, притаившись за монитором, ощутила болезненный укол ревности: военный министр проходил к Кириллу лишь назвавшись и в очереди не сиживал. Это было личное, это началось до нее, и не ее ума это было дело. Однако обижало.

— На пару слов… можно?

Эстергази кивнул. Выглядел он, как успела заметить Софья, скверно. Не в лучшей своей форме: обычно подтянутый, щеголеватый, весь острый и холодный, как церемониальный клинок. Что говорить, из тех, кого женский взгляд провожает, даже будь им под пятьдесят. Небрежность в прическе. Тяжесть на плечах. Неуверенность в движениях: повернувшись Кириллу навстречу, министр на кого-то наткнулся, слепо извинившись в ответ недовольному ворчуну.

Семейная трагедия. Софья даже почти вспомнила ту депешу в океане прочих и собственное мелочное злорадство, обращенное на высокомерного хлыща: дескать, вот и тебе… Да, в тот день Кирилл посмотрел на нее совершенно чужими глазами и велел идти домой, потому что сегодня — все. Хотя дел было по горло всегда, кому знать, как не ей…

Доверительно положив руку на обшлаг, Император увлек Харальда Эстергази обратно, в зев конференц-зала, где большой свет уже погасили и только чуть мерцали мониторы. Аккуратно притворил за собой дверь. Софья осталась по сю сторону, уныло глядя на сообщение поперек своего экрана: «Протокол сформирован».

— Для меня это тоже потеря, — сказал Кирилл, когда оба сели.

Харальд молча кивнул, глядя в полированную поверхность длинного стола.

— Как леди Адретт?

Министр поднял глаза и растянул губы в улыбку:

— Поверите ли, сир… Не знаю.

Кирилл зябко передернул плечами, покрытыми мундиром без знаков различия.

— Появились какие-то люди, — нехотя признался Харальд, — которые, видимо, могут лучше меня понять ее… потерю. И поддержать ее. Я причислен… к виновникам.

— Руб всегда был тем, о чем другие могли только мечтать. Никто, кроме него, не…

— Умоляю вас, сир. Эстергази слышать не могут сейчас о героизме.

— Я тоже, — Кирилл нахмурил белесые брови. — Грешным делом, пусть бы тот АВ болтался. Изыскали бы другой способ, без самоубийственного вдохновения.

— Ваше Величество, — произнес Харальд, поднимая глаза, совершенно черные на лице, словно присыпанном мукой. — Я прошу об отставке.

— Что?!

— Я хороший пилот, хотя кое-какие навыки придется восстановить. На «Фреки» я мог бы принести пользу. Нижайше прошу освободить меня от занимаемой должности. Я должен стрелять.

— Нет, вы не можете! — Кир вскочил на ноги и забегал беспорядочными кругами.

— Я должен перед памятью сына.

— Пока мне не исполнилось пять, у вас было два сына, Харальд. Один раз вы меня уже отдали… им. Знали бы вы, чего мне стоило избавиться от мысли, будто вы оставили себе того, который получше! Гены императора Улле — пропади они пропадом — для ребенка вещь абстрактная. Хотите сделать это еще раз?

— Мужчины исполняют свой долг, сир. Я — мужчина. И вы тоже.

— А Руб так и вовсе был олицетворением достоинств в их превосходных степенях. Я знаю, и я — согласен. Вы нужны мне больше. Вы не можете бросить меня одного среди всех этих идиотов по праву рождения. Со взором горящим они убеждают меня, будто планета с радостью умрет за меня, и приводят в пример вашего сына! Население Зиглинды состоит не только из военных пилотов, а я воюю не за свое императорское достоинство. Среди этой толпы вгрызающихся в пирог лишь вашим суждениям я могу безоговорочно доверять. Я собираюсь просить военной помощи у Новой Надежды. Никто не знает, во что это выльется. Вы полетите со мной. Пожалуйста. Не оставляйте меня наедине с этим страхом. Каждый воюет как может. Я тоже, — он помедлил, — военный пилот.

Стоя посреди безлюдной площадки перед Главным Управлением Компании, Натали ошеломленно перечитывала только что врученное уведомление — стандартный кусок желтого штампованного пластика.

«В связи с сокращением объемов пассажирских переволок… уменьшением общего количества рейсов на линиях… Компания пользуется нравом расторгнуть трудовое соглашение… Империя позаботится о вас… будете трудоустроены согласно нуждам военного времени». Горстка мелочи на кредитной карточке. Все.

Давно к тому шло, вовсю пахло жареным, и те, кто побойчей, уже воспользовались связями, укрепив почву под ногами и подготовив плацдарм к отступлению. Натали, пребывавшая последние недели попеременно то в эйфории, то в ступоре, то в сладких грезах, в делах житейских показала себя сущей дурой. Впрочем, если подумать, обратиться за помощью ей было особенно не к кому. Разве что к Никс… К Никс, скорее всего, уже очередь выстроилась.

Ну и куда ее теперь трудоустроят?

Барышни с образованием из хороших семей могли рассчитывать на работу в цехах электроники. Сфера обслуживания и производства предметов потребления также стремительно сокращалась: Империя, вставшая под ружье, решительно ограничила аппетиты подданных. Закрылись увеселительные заведения, зато раскочегарились топки резервных мощностей. Правительство отрабатывало сценарий «Вторжение».