Саквояж со светлым будущим - Татьяна Устинова

— Что касается развода, разумеется, это ложь. Чистой воды ложь и выдумки журналистов. Больше всего в этой статье нас огорчило то, что…

Тут он вдруг остановился и посмотрел беспомощно. Не успел придумать, что именно их огорчило в этой статье больше всего. По крайней мере, вид у него был именно такой.

— Но если это ложь, — сказала Маша осторожно, — то из-за чего такая… паника? Напечатайте опровержение, да и дело с концом!

Тут Мирославин «чоловик» Казимеж вдруг громко икнул, и все посмотрели на него. «Чоловик» вздернул голову на куриной шейке, посмотрел гоголем и сказал: «Пардон!», после чего сник и уставился в стакан. Мирослава вздохнула.

— Вы не понимаете, — морщась, продолжал Рессель, — напечатать опровержение очень легко, но что будет с репутацией?!

— Чьей? — не понял Весник. Он уже не хохотал и слушал очень внимательно. — При чем здесь репутация, дорогой продюсер?! Мы же не вчера родились! Чего только газеты не пишут! Подавайте в суд за оскорбление чести и достоинства, еще деньжат с них срубите! Что это за газета?

На вопрос о газете Рессель почему-то не ответил.

— Лидочка, — сказал он и простер руку в сторону удрученной звезды сериала «Мальчики по вызову», — не выносит, когда на свет вытаскивают ее грязное белье. У нас договоренность, что все, абсолютно все публикации согласовываются с нами, и когда этого не происходит…

— У нас тоже договоренности, — перебил его Весник, — у нас тоже все публикации согласовываются. Вот недавно про Донцову написали, что у нее квартира на Елисейских Полях, а трое ее детей живут на Ибице. И при этом пишет за нее бригада, которая, в свою очередь, живет в подвале ее дома на Истре на положении вьетнамских рабочих! Вот вам и все договоренности!

— Я и не знала, — пробормотала Маша Вепренцева. — Про Донцову-то… Огорчилась она?

— Да ладно! Она боец, каких поискать. Машунь, да таких статей по три в неделю выходит, это все и так знают! — Весник оседлал любимого конька и моментально приобрел вид начальника, восседающего в своем кабинете, — не хватало только ноги задрать на стол, в кресле откинуться и начать распекать всех по громкой связи. — Па-адумаешь, развод! Там ведь не написано, что Лидия Поклонная совращала малолетних мальчиков у себя на даче, аки Майкл Джексон. Не написано, Машунь?

— Нет, — сказала Маша. — Ничего такого не написано.

— Ну вот, ну вот. Так что, Лидочка, валяйте опровержение, и дело с концом!

— Да вы не понимаете ничего, козлы, блин, уроды, вашу мать! Донцова у них на Елисейских Полях живет! Да пусть она хоть где живет, а я хочу найти ту суку, которая журналюгам стукнула, что мы разводимся! Матвей, найди мне ее!

Лида сжала и разжала кулаки, и глаза у нее вдруг округлились.

— Господи, — сказала она и посмотрела остановившимся взглядом, — Господи, что будет, когда узнает он?! Что будет?! Он же еще ничего не видел! Боже, боже, Матвей! Что же делать, что мне делать?! Что теперь со мной будет?

Все это было так странно, так театрально, что Маша Вепренцева совсем перестала что-либо понимать.

«Но позвольте, — вдруг сказал кто-то у нее в голове, — нет-нет, позвольте!… Вчера, еще до всех событий, я заблудилась на этом участке, как в лесу, и Лида Поклонная рыдала в кустах, из которых потом вылез Стас Головко! Вылез и пошел по дорожке, насвистывая, а я в это время пряталась за сосной и переживала, что все время из-за нее вылезает то бюст, то зад!»

— Лида, — спросила она осторожно, — а вчера… днем вы разговаривали с кем-то, я слышала. Вы говорили, что все не так, а ваш собеседник говорил, что у вас есть еще один день, а после этого он все возьмет на себя. О чем шла речь, Лида?

На протяжении этой короткой речи лицо у Лиды менялось, черты его словно застывали, и когда Маша во второй раз назвала ее по имени, она вдруг сорвалась с места, опрокинув стул, который сильно и гулко грохнул о паркет, как выстрелил.

— А-а!!! — завопила Лида. — А-а-а, с-сука!!! Это ты, ты, это все ты!!!…

И она вцепилась Маше в волосы.

Маша, которую отродясь никто за волосы не драл, так оторопела, что даже защищаться не могла. Лида драла ее за волосы, а она только хватала ее за запястья и пыталась если не притушить, то хотя бы отвести от себя ее гнев.

Притушил и отвел его Родионов, причем очень быстро.

Он очень ловко скрутил разъяренную львицу, подвесил ее на палку вверх ногами и понес к костру.

Ох, нет, нет, не понес, а просто толкнул на диван, а там и продюсер подоспел.

Маша потрясла головой, прогоняя видение связанной львицы. Перед глазами прояснилось. Продюсер хлопотал, делал знаки, чтобы поднесли воду, и махал Лиде в лицо стянутой со стола газетой. Милиционер на газоне обернулся, подумал и медленно пошел в сторону французского окна, выходящего прямо на лужайку.

— Лида, Лидочка, что с тобой?

— Да ничего! — с бешенством сказал Родионов. — Истерика у нее!

Нестор вернул на место упавший стул и пошел было из комнаты, но остановился, кажется, только затем, чтобы послушать и посмотреть, что будет дальше.

— Лида, — произнесла Маша и потрогала свою шею за ухом, где сильно саднило, — зря вы так перепугались. Я ничего особенного не слышала, я только хотела узнать, с кем вы разговаривали и почему у вас только один день. На что… один день?

— Воды! — крикнул Рессель, все хлопотавший около звезды. — Воды!

И метнулся куда-то, видимо за водой, зацепился за ковер, многострадальный стул накренился и стал валиться набок, и так грохнулся, что даже подпрыгнул.

Мирославин Казимеж снова вздрогнул и расплескал содержимое стакана себе на колени. Расплескавши, он стал судорожно отряхиваться пятерней, как малолетний ребенок. Мирослава под столом подала ему салфетку. «Чоловик» некоторое время изучал салфетку мутным взором, а потом взял ее и долго не знал, что с ней делать. Мирослава вырвала салфетку и быстро обмахнула его брюки.

Маша наблюдала за ними очень внимательно.

— Нэстор, будь ласка, водычки!

Нестор нога за ногу поволокся за водой, и разговор как-то сам собой угас.

Милиционер приблизился и стал возле окна так, чтобы получше слышать. Уши у него, казалось, пробуравили фуражку с высокой тульей.

Лида всхлипывала на диване, ее истерика казалась до крайности надуманной, высосанной из пальца. Маша Вепренцева потрогала свою шею, которая горела там, где Лида в нее вцепилась. Веселовский как ни в чем не бывало читал газеты, методично перелистывал страницы, которые приятно шуршали и время от времени закрывали его лицо до самого носа.

Мирослава — вот чудо из чудес! — к Лиде не подходила, посматривала на нее издалека, и непонятно было, с сочувствием или, наоборот, высокомерно, как умеют смотреть женщины, когда понимают, что у подруги «страшные проблемы».

«У тебя проблемы, а у меня нету!» — вот что означал такой взгляд в переводе, хотя, по мнению Маши, у Мирославы в данный момент была целая уйма проблем.

Уймища просто.

«Я с ней поговорю, — вдруг быстро решила Маша. — Она напугана и взволнована. В самый раз сейчас с ней поговорить. Только бы выбраться отсюда и ее как-то выманить.

А то ведь не станет она со мной разговаривать. Это они тут все звезды, литературные, да еще киношные, да телевизионные, а я кто?

А я секретарша. Никто».

— Что мы дальше делать-то будем, гений наш? — вдруг спросил Весник и утер туго накрахмаленной салфеткой крепкие губы. — Программа сегодняшняя вся псу под хвост, Иванова там в припадке истерическом бьется, а мы тут сидим. Долго еще просидим-то, а, Марья Петровна?!

— Да утром всем объявили, что пока по второму разу показания не снимут, не выпустят никого! — сказала Маша. — Ты же знаешь!

— Да я-то знаю, но программу-то Марков утверждал, он мне за нее голову снимет, блин! Слушай, великий, может, ты поговоришь с кем там надо, книжечку подпишешь и того!… Поедем в Киев. Тако гарно мисто тот Кыив!

Маша ничего не поняла.

Зачем он говорит все это? Знает же, что никого не выпустят, сказали — и не выпустят, потому что преступление громкое — уж такое громкое, что громче некуда! — да еще в присутствии «москалей», в подозрительном, надо сказать, присутствии. А ну как они его… того… этого? А?…

Вряд ли, конечно, но ведь по-разному бывает. И олигарх тут подозрительный до крайности, и охрана его. Мало ли, может, завел он «шановна чоловика» в комнатенку да и прирезал! Чтоб не мешал, а то, может, Тимофей Ильич ему раздумал деньги давать, а тот настаивал, раз обещал — давай!

Остановить олигарха, конечно, никто не смог бы, разве только президент России прилетел бы и велел остаться, но президент не прилетел и не велел.

Остальные остались и будут здесь ровно столько, сколько понадобится украинской ФСБ или как она там называлась «на мове», и это ясно как божий день, и Веснику должно быть ясно! Тем более ему! Про него в издательстве говорили, что он пришел на свою мирную работу прямо из какого-то секретного военного ведомства и будто бы находится он в чине полковника.