Победитель - Лео Яковлев

В связи с отмечавшимся в 2006 году 65-летием начала расстрелов в Бабьем Яре редакция одной из газет обратилась ко мне с предложением написать статью об этой трагедии, положившей начало Холокосту. В моем тексте приведены данные о непосредственном участии генералов вермахта в этом преступлении, абсолютно несовместимом с человеческой моралью и нравственностью. Чтобы избежать возможных упреков в пристрастном отношении к «простым солдатам», я решил включить эту статью в качестве приложения к повести о военной судьбе Фимы Фермана.

И сказал Господь: что ты сделал?

голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли.

Так получилось, что в этом году в моих литературных занятиях мне пришлось коснуться военной темы, и чтобы выслушать обе стороны, я обратился к мемуарам немецких и советских военачальников. Естественно, что упоминания о Холокосте в них отсутствуют, но отсутствуют по различным причинам: у советских — по «указаниям партии и правительства», у немецких — из желания отмежеваться от зверств, к которым вермахт будто бы не имел никакого отношения. Так, например, покоритель Крыма Манштейн (Левински), заработавший за захват полуострова и взятие Севастополя фельдмаршальский жезл, включил в свои воспоминания восхищенные слова о Южном Береге и поделился с читателями сведениями о народах, некогда там живших, забыв назвать евреев, десятками тысяч уничтоженных при его содействии, и крымчаков — маленький народ, практически полностью истребленный его «рыцарями».

История Бабьего Яра наглядно опровергает слухи о непричастности вермахта и его руководителей к Холокосту. Тогда в Киеве, после взрывов, устроенных на Крещатике и в Киево-Печерской лавре, командир 29-го армейского корпуса (не эсэсовец!) генерал фон Обстфельдер 22.09.1941 г. приказал арестовать всех евреев-мужчин г. Киева. Но взрывы продолжались, возникли большие пожары в центре города, и все это было использовано как предлог для расправы с еврейским населением города, хотя военная разведка того же 29-го армейского корпуса не обнаружила никакого участия еврейских женщин, детей и стариков в таких изощренных диверсиях (напомним, что немногочисленные, не ушедшие в Красную Армию евреи мужчины — всего 1600 чел. — уже были арестованы и помещены в специальный лагерь). И опять не СД и не СС, а военный комендант Киева генерал-майор вермахта Эберхардт потребовал расстрелять всех без исключения киевских евреев.

26 и 27 сентября генерал-майор вермахта Эберхардт провел совещания с руководством СД и полиции, обсуждая предстоящую операцию, проведение которой он поручил начальнику зондеркоманды 4а штандартенфюреру Блобелю. Учитывая масштабы массовых убийств, стыдливо именовавшихся «эвакуацией евреев», Блобель попросил для поддержки 45-й и 303-й полицейские батальоны и роту войск СС, приданную оперативной группе Ц. Здесь следует назвать имена командира 303-го батальона полиции майора Ганибала, ротного командира оберштурмфюрера СС Графхорста, наотрез отказавшихся участвовать в расстрелах киевских евреев, и их подразделения не приняли участия в акции, планировавшейся вермахтом.

Запись в журнале боевых действий 113-й пехотной дивизии вермахта: первые расстрелы евреев в Киеве, жертвами которых стали те самые евреи-мужчины, арестованные после первых советских диверсий и отобранные в лагерях пленные евреи-красноармейцы, начались 27.09.1941 г. В этот же день в типографии при штабе 6-й немецкой армии, которой командовал тогда известный палач мирного населения фельдмаршал Райхенау, были напечатаны настенные объявления, обязывавшие всех евреев Киева явиться в определенное место. Листовки расклеила прибывшая за несколько дней до этого из Житомира команда украинской полиции, возглавляемая Б. Коником. Для успокоения будущих жертв был пущен слух, что евреев собирают для переселения. Тех, кто не хотел идти к месту сбора и оставался дома, выгоняли из квартир немцы — полицейские из 45-го батальона и с помощью услужливых всезнающих дворников.

29 сентября 1941 г. все еврейское население города было собрано на кладбище у Бабьего Яра. Там жертвы сдавали документы, вещи и ценности и раздевались. Тех, кто медлил, нарушая темп «процесса», немецкие и украинские полицаи избивали палками. Раздетых людей через пролом в кладбищенской стене выводили к Бабьему Яру. Расстрелы производили «рыцари» из зондеркоманды 4а и 45-го немецкого полицейского батальона. В первый день расстрелов — 29 сентября — были убиты 22 тыс. человек, во второй — около 12 тыс. По немецким отчетам, в Бабьем Яру был убит 33 771 еврей. Документы, отобранные у евреев, были уничтожены, чтобы не оставались ненужные следы, а награбленное еврейское добро интенданты вермахта без «лишнего шума», как положено ворам, отрядили в Великую Германию.

Счет был открыт. Через три месяца та же зондеркоманда 4а и тот же неутомимый Блобель, спев сентиментальные рождественские песенки и отпраздновав Новый 1942 год, приступили к расстрелу харьковских еврейских женщин, детей и стариков в Дробицком Яру. Перед этим все то же было как в Киеве: та же 6-я армия вермахта, тот же «отважный» фельдмаршал Райхенау, который, правда, сдох и переселился в ад, сделав тем самым добрый подарок людям к Новому году, те же объявления «о жидах», те же слухи о переселении евреев и то же ограбление их во имя Великой Германии.

Продолжалась стрельба и под Бабьим Яром, где гибли военнопленные, партизаны и разные «нехоршие» с немецкой точки зрения люди.

Уже 30 сентября, чтобы засыпать ту часть яра, где лежали трупы, немцы взорвали края обрыва и пригнали сотню военнопленных, чтобы разровнять грунт. Старались они скрыть и последующие жертвы Яра, и многие из тех, кого пригоняли на эти «земляные работы», тут же находили себе могилу.

Через два года и один месяц после первых расстрелов в Бабьем Яру немцы были изгнаны из Киева. Всего несколько жертв Яра и небольшая группа евреев, не пришедших к месту сбора, дожили до этого дня с помощью отважных людей, которых сейчас называют Праведниками Мира и Украины, рисковавших жизнью своей и своих близких, но не испугавшихся всей военной и карательной мощи оккупантов и их пособников. Но никакого публичного расследования этого преступления против человечности не последовало.

Более того — наступило глухое молчание. Об этой трагедии говорили шепотом. Я впервые услышал о Бабьем Яре от своего родственника — академика Е. В. Тарле, киевлянина по рождению и в те годы человека весьма осведомленного. Первое же литературное упоминание об этом киевском овраге появилось в 1946 г. в пьесе Л. Леонова «Золотая карета». У меня нет под рукой текста этой пьесы, но за шестьдесят лет я не забыл слова, сказанные цирковым «факиром» Рахумой, когда его спросили, где та маленькая девочка, с которой он выступал в цирке до войны: «Есть такое место под Киевом — Бабий Яр. Там заканчивались биографии и начиналась история», — горько ответил старый факир. Пьесу обругали и «спрятали», возможно, отчасти из-за этих слов.