Эстетика самоубийства - Лев Трегубов

Лукан обнимает Сенеку и друзей и перед лицом смерти оценивает свою жизнь как свое самое главное произведение:

Теперь стою я, как ваятельВ своей великой мастерской.Передо мной — как исполины —Недовершенные мечты!Как мрамор, ждут они единойДля жизни творческой черты…

И, попрощавшись со всеми, уходит, чтобы совершить свой последний героический творческий акт.

Вслед за ним и Сенека останавливается перед бросившимися к нему учениками и, проведя рукой по лицу, говорит тихо и торжественно:

Я образ свой напечатлел…— Я все свершил. Мой образ вылит.Еще резца последний взмах —И гордо встанет он в венах.Резец не дрогнет. Не осилитМне руку страх…Смерть! ты теперь в моих руках!..Сократ! учитель мой! друг милый!К тебе иду!..

Эпикуреец Люций же, которого все, что будет после смерти, интересует мало, предпочитает в оставшиеся перед смертью часы весело провести время и приказывает слуге пригласить всех друзей в свою приморскую виллу, где снаряжает роскошный ужин с цветами, вином, балетом вакханок, хором фавнов. «И на коленях девы милой» он в последний раз упивается видом спящего моря, трав, заходящего солнца и «умирает шутя», как мудрый сибарит, приняв яд, смешанный с вином, из рук красавицы, которая и сама не знает, что подает.

Мужественный стоицизм, веселое эпикурейство и возвышенный эстетизм, которые многие исследователи истории Древнего Рима связывают с нарастающей порочностью, пресыщенностью и развращенностью древних римлян, столь часто заканчивались самоубийствами.

Удивительно верно передав суть индивидуального самоубийства и представив в небольшой поэме варианты мотивационных механизмов трех разных по характеру людей, Майков сознательно пренебрег историческими фактами. Как мы знаем из описаний Тацита, самоубийство Сенеки происходило несколько по-иному. Это ни в коем случае не упрек, так как поэт, создавая литературное произведение, безусловно, имеет право отступить от факта, преследуя цели создания художественного образа. Для нас в данном случае намного интереснее другое, а именно то, что практически всегда писатель или поэт, описывая самоубийство исторических лиц, не будучи обязан следовать голым фактам и создавая иную — художественную, поэтическую — реальность, невольно, а зачастую и сознательно, создает и другую эстетическую ауру самоубийства, иной раз значительно отличающуюся от той, что имела место в действительности. Это и понятно, так как во вновь создаваемой эстетической ауре самоубийства отражается личность исторического лица такой, какой она представляется писателю. В конечном счете писатель, поэт в рожденной им ауре отражается сам, выявляя свои эстетические критерии и идеалы. Особенно заметно это бывает при сравнении различных литературных произведений, в основе которых лежит один и тот же исторический факт самоубийства.

Описание Тацитом смерти Сенеки, безусловно, более точно по деталям соответствует исторической правде… Но при этом Тацит не только историк, но и литератор. По описанию самоубийства Сенеки хорошо видно, что историк дает не только сухую констатацию факта с перечислением деталей и подробностей, но и создает своего рода поэтическую новеллу в прозе. Он и сам невольно захвачен трагизмом ситуации, очарован величием личности старого мудреца, стойкостью его духа. Сравнив описание, данное Тацитом, с тем, что предлагает в своей поэме Майков, читатель может убедиться в том, что эстетическая аура у последнего, сохраняя в целом возвышенный трагический характер, свойственный описанию Тацита, освобождается от имеющегося в первом случае оттенка мелодраматизма, некоторого надрыва, и приобретает романтическое и даже героическое звучание.

Более всего поразительны в истории Древней Греции и Древнего Рима не те многочисленные случаи самоубийства из-за общей пресыщенности жизнью, из-за тяжелых физических страданий и недугов, наконец, из-за любви — подобными примерами богата история человечества во все времена. Наибольшее удивление, а в некоторых случаях и восхищение вызывают случал героического самопожертвования ради отстаивания чести родины, государства, идеи. Примеры эти настолько многочисленны, что нет возможности даже но именам перечислить всех этих благородных и честных людей, для которых честь страны, в которой они родились и выросли, была так же дорога, как собственная честь, и для которых наслаждаться жизнью и здоровьем в то время, когда родина подвергается унижениям и позору, представлялось настолько немыслимым, что, не имея возможности воспрепятствовать этому, они, не задумываясь, выбирали смерть.

Таковым был Катон, таковым был Кокций Нерва — выдающийся законовед, наслаждавшийся цветущим здоровьем, богатством, славой и доверием императора и у которого не было других оснований лишить себя жизни, кроме удручающего положения дел в своем отечестве.

Когда консул Фульвий учинил позорную бойню над двумястами двадцатью пятью сенаторами, некий Таврей Юбеллий заявил Фульвию: «Итак, теперь, когда мой край в руках врагов, когда мои друзья погибли, когда я собственной рукой лишил жизни жену и детей, чтобы спасти их от этих бедствий, а я сам лишен возможности разделить участь моих сограждан, — пусть моя собственная доблесть избавит меня от этой ненавистной жизни». С этими словами он вытащил спрятанный под платьем кинжал и, пронзив себе грудь, замертво упал к ногам консула.

Но, пожалуй, наиболее известным в этом ряду является самоубийство Катона — пример благородного героизма и величия.

«Когда дойдет до презрения к смерти, начинают вспоминать Катона», — писал Сенека. Самоубийство Катона известно в цивилизованном мире не меньше, чем самоубийство Сократа. Как и самоубийство Сократа, оно вызывает восхищение. Вспомним знаменитую картину Летьера «Самоубийство Сократа», висящую в Эрмитаже.

Марк Порций Катон Младший, также называемый Утический, родился в 95 году до н. э., рано потерял своих родителей и уже мальчиком выказал твердость характера перед жестоким диктатором Суллой. Катон учился у философа Афинодора Кордилиона и был значительно образован, отличался огромным мужеством в военных операциях. Активно участвуя в политической деятельности, он противился демагогии, подкупу и коррупции, окружавших его, противодействовал монархическим притязаниям Помпея.

Когда началась гражданская война, Катон был против уступок Цезарю и вместе с Помпеем бежал из Рима, надев с того дня «траур по погибели отечества». Он должен был защищать Сицилию, но, не желая напрасного кровопролития, оставил ее и с одним легионом отправился к Помпею. Честный и неподкупный республиканец, Катон оказался в войске Помпея неудобным; он оставил его и отправился на Родос, заявив Помпею, что победа любой партии одинаково огорчила бы его. После смерти Помпея Катон остановился в Утике, чтобы защищать ее от врагов.

8 апреля 46 года до н. э. он узнал о битве при Фансе. Катон заявил всем, что не хочет просить милости у Цезаря, что он не побежден и не преступник. Он помог всем желающим спастись бегством, при нем остались лишь сын и два философа. Их он поручил проквестору Луцию Цезарю, рассуждал о стоических правилах и стал читать платонова «Федона», после чего заснул.

Сенека в «Нравственных письмах к Луцилию» пишет, что Катон в последнюю ночь читал Платона, подложив в изголовье меч.

«О двух предметах позаботился он в крайней беде: об одном — чтобы умереть с охотой, о другом — чтобы умереть в любой миг. Устроив дела, он решил действовать так, чтобы никому не удалось ни убить Катона, ни спасти, И, обнажив меч, который до того дня хранил не запятнанным кровью, он сказал: „Ты ничего не добилась, фортуна, воспрепятствовав всем моим начинаниям! Не за свою свободу я сражался, а за свободу родины, не для того был так упорен, чтобы жить свободным, но ради того, чтобы жить среди свободных. А теперь, коль скоро так плачевны дела человеческого рода, Катону пора уходить в безопасное место“. И он нанес себе смертельную рану. А когда врачи перевязали его, он, почти лишившись крови, лишившись сил, но сохранив все мужество, в гневе не только на Цезаря, но и на себя, вскрыл себе рану голыми руками и даже не испустил, а силой исторг из груди свою благородную душу, презирающую любую власть…»

Катона похоронили на берегу моря и позже поставили ему здесь памятник. И друзья, и недруги его отдавали справедливость его твердости и постоянству. Великий Плутарх написал его биографию. От первой жены, Атилии, у Катона было двое детей: среди них знаменитая Порция, ставшая в дальнейшем супругой Брута. Схожая с отцом в своей привязанности к республике и нравственной чистоте, после смерти мужа Порция, подобно своему отцу, убила себя.