Стальное лето - Сильвия Аваллоне

На лице Анны заиграла улыбка, Франческа тоже была готова улыбнуться, но тут появился Маттиа, и она почернела от злости.

— Ба! Какие люди! — воскликнул Маттиа, и Анна взглянула на него с ненавистью.

Подошли и остальные: Кристиано, Алессио, Соня с Джессикой. Все идиотски улыбалась.

— Франческа, сколько лет, сколько зим! — орал Кристиано, подталкивая локтем Алессио. — Клевая какая стала!

Франческа стала вертеть головой, будто искала кого-то.

Анна хотела взять ее за руку, но тут Франческа увидела Лизу и стала протискиваться к ней.

Лиза, стоявшая в стороне, наблюдала за этой сценой. «Лучше бы ты забрала эту сучку себе», — мысленно обратилась она к Анне.

Франческа потащила Лизу к выходу, даже не обернувшись на компанию. Ей хотелось как можно скорее попасть домой, и она зашагала к автобусной остановке на площади Верди. Анна! Нет, никогда она ее не простит.

Уже на остановке она поскользнулась и грохнулась на тротуар.

— Да ты точно урод! — кричала в бешенстве Анна.

Маттиа усмехался, не понимая, о чем это она.

— Ты видел, что мы разговариваем… что ты притащился-то?

Теперь смеялись все.

— Да вы все — уроды обкуренные… — У нее стал пропадать голос.

Соня протянула ей трубочку с фисташковым мороженым.

— Не хочу я мороженого! — Анна в ярости схватила трубочку и швырнула ее на пол.

— А ты, — со слезами на глазах сказала она Маттиа, — ты… ты все испортил.

31

Лиза догнала Франческу на остановке.

Кулаки ее были сжаты. Конечно, она все перепутала, надо было дружить с Анной, а не Франческой.

Та пыталась подняться с тротуара.

— Черт! У меня колготки порвались…

— Твои проблемы, — ответила Лиза.

Франческа посмотрела на нее удивленно.

— Ты в своем уме? — угрожающе произнесла она.

На этот раз Лиза не промолчала:

— Хватит, Франческа. Я что, не вижу, что нужна тебе, только чтобы Анна ревновала.

Франческа потеряла дар речи.

— Мне надоело, поняла? На автобусе сама поедешь, я пойду пешком, — не унималась Лиза. — Знаешь, что еще? С сегодняшнего дня мы больше не подруги!

Франческа изменилась в лице. Никто и никогда не позволял себе так с ней разговаривать, не считая, конечно, бабуина.

— Да кому ты нужна? — закричала Франческа вслед Лизе. — Ты себя в зеркале видела? Слониха дерьмовая! Давай, давай топай пешком… Может, похудеешь!

Лиза остановилась, постояла немного, потом быстрым шагом вернулась обратно.

Она и сама не знала, откуда у нее взялась храбрость.

— Ты даже мизинца Донаты не стоишь! — бросила она Франческе в лицо, развернулась и ушла, чтобы уже не возвращаться.

Повернув на улицу Петрарки, она немного расслабилась и сказала себе: «Молодец, Лиза! Один — ноль в твою пользу».

Франческа остолбенела. В мозгу крутилось одно: «Пошла ты к черту, Лиза. Пошли вы все куда подальше!»

Она чувствовала себя по-настоящему одинокой. Автобус все не шел, да еще и колготки порвались. Может, будет лучше, если автобус вовсе не придет? Куда ей ехать? Домой, к бабуину?

Она села на скамейку и опустила голову на руки.

Как ей плохо… Какой толк от этой красоты?

Франческа ненавидела весь мир; не было ни одной души, кому она была бы нужна. Так она думала, и плакала, плакала, плакала…

Она не знала, что несчастный парень, влюбленный в нее по самые уши, искал ее весь вечер. И нашел, себе на беду.

Увидев Франческу на остановке, Нино бросился к ней со всех ног.

— Иди отсюда! — крикнула Франческа при его появлении. Нино попятился и подумал: «Почему же так все коряво получается?»

— Что случилось? — вслух спросил он.

— Ничего, — отрезала Франческа, вытирая глаза.

— Я тебя сто лет знаю. Каждый раз, когда ты плачешь, ты говоришь «Ничего не случилось».

— Ну и оставь меня.

Нино набрался смелости и присел на скамейку рядом.

— Я же сказала тебе, оставь меня! — Франческа от злости даже ногой топнула.

Но Нино не ушел, он крепко обнял ее.

Франческа не сопротивлялась. Ей нравилось, что рядом с ней есть человек, готовый поддержать ее. Ей совсем не хотелось возвращаться домой, ей надоели Пьомбино и улица Сталинграда, но самое главное — ей был отвратителен отец, у которого теперь слюни текли изо рта.

Внезапно она отодвинулась от парня:

— Хватит, Нино.

— Но Франческа… Почему ты не хочешь быть со мной? Ведь все может быть так хорошо! — Нино не мог больше носить в себе это. — Я тебе по-всякому говорил, но ты не хочешь понять… Давай будем вместе!

В этот момент подошел автобус, и Франческа вскочила со скамейки.

— Ты не можешь так поступить со мной! — вскрикнул Нино, не отпуская ее. — Не уходи!

— Нино, — сказала она, уворачиваясь. — Пойми, Нино, мне не нравятся парни, я… не люблю мужчин.

Она прыгнула в автобус, двери тут же закрылись.

Слова Франчески оглушили Нино больше, чем удар дубиной по голове.

Анна в это время шла по площади Верди, не замечая ничего вокруг. Она свернула на улицу Петрарки и решительно зашагала в сторону дома. «Хватит! — повторяла она про себя. — Я брошу Маттиа. Какой же он придурок. Он все испортил!»

Она была в отчаянии. Ей никто не был нужен — только Франческа. Хватит притворяться: сейчас она придет домой и будет ждать ее на скамейке, где все еще можно прочесть надпись, сделанную печатными буквами. Анна и Франческа forever together. Они встретятся, и Франческа не сможет уклониться от разговора.

«Ну и что теперь? — скажет ей Анна. — Проблема в Маттиа? Он тебе поперек горла? Отлично, я брошу его».

Добравшись до площади Конституции, Анна заметила машину, стоявшую перед баром «Пингвин». Это был огромный «мерседес» класса Е, блестевший как стекло, с номерами Ливорно.

Черт, это же машина ее отца…

Анна застыла, потом заглянула в салон сквозь тонированные стекла. Внутри никого не было.

Но папаша где-то рядом — мигали аварийные огни.

Анна спряталась за колонной и стала ждать. Бред, конечно. Но, по крайней мере, папахен не в Бразилии и не в Санто-Доминго.

Через пять минут он появился. Это точно был он!

Артуро выходил из бара, как всегда подтянутый и немного исхудавший. В руках он что-то нес, какой-то пакет, и широко, во весь рот, улыбался.

Этот гад улыбается! Он с ноября не появлялся дома и преспокойно разъезжает по Пьомбино… И… из пакета выглядывала бутылка шампанского!

Сволочь, думала Анна, самая настоящая сволочь!

В этот миг ей хотелось подбежать к нему, взять за грудки и крикнуть:

— Почему ты не дома? Почему ты такое дерьмо?

Следом за Артуро из бара вышел другой мужчина. Оба были отлично одеты — в черных костюмах с легким блеском, белоснежных рубашках и черных очках.

Отец Анны сел в машину вместе с этим типом, и «мерседес» умчался.

У нее пересохло во рту, в глазах кружились искры. И она не выдержала.

Подбежав к телефону-автомату, она воткнула карточку и набрала номер Маттиа.

— Мой отец — полное дерьмо! — в слезах выкрикнула она.

Маттиа, прилично курнувший, ничего не мог понять.

— Маттиа! Я видела его! Ты не поверишь, он в Пьомбино. А на нас ему насрать… Мама в жизни не поверит, если я ей расскажу… Маттиа, что мне делать? — кричала Анна, колотя кулаком по стеклу телефонной кабинки.

32

Ты помнишь, Кристиано? Помнишь ту зиму, когда снег выпал? Какой это был год — девяносто четвертый? девяносто пятый? «Вот дела! — сказал ты тогда. — Круть какая!» Сколько нам лет-то было? Пятнадцать или шестнадцать? Ты такой олух был. Снег хлопьями падал, а ты орал: «Кокс, кокс!» У нас обуви не было зимней, скользили все время по тротуару.

Снег. Кто ж его видел, снег этот? Мы кокаин только видели, а снег — никогда. Тут ты набрал горсть и этот снег прямо мне в нос сунул. Кричал еще: «Алессио круто! Алё, возьми снег, посмотри, что там внутри. Да не так, посмотри на снежинку!» — а я тебя слушал, но ни хрена не мог разобрать. «Да ты внимательней смотри, там знак, иероглиф». — «Не вижу». — «Да как же, это же символ Ильвы!»

Ты смотрел на меня под этим белым небом и улыбался загадочно. А вокруг все — дорога, двор, колонны бетонные — как будто притихло. Что это было, Кристиано? Шутка такая или что-то другое? Пляжи все белые были. Снег набивался в волосы и ресницы. А холодно не было. Все как будто из молока или из муки, все молчаливое, приглушенное. Как в другом мире…

Алессио стоял на заваленной болванками площадке заводского двора, держа в руках мобильник последней модели. Он снова вспоминал те далекие дни. Раньше завод назывался «Ильва». Это точно. И бабка его говорила «Ильва», и все старики, рожденные после 1918-го… Потом завод переименовали, его владельцы могли себе это позволить…