Мои воспоминания - Алексей Крылов

С тех пор прошло по библейскому исчислению 7410 лет, построено бесчисленное множество судов, но уже разумом человеческим, поэтому на всех из них было и есть множество недостатков, нарушающих обеспечение основного качества корабля — его непотопляемость. Я и постараюсь изложить эти недостатки и меры к их устранению».

После этого вступления я развил подробно приведенные выше положения и закончил лекцию следующими словами: «Все, что я вам здесь изложил, принадлежит не мне, а целиком взято из ряда статей «Морского сборника», охватывающих тридцать лет; эти статьи подписаны так: мичман Степан Макаров, лейтенант Степан Макаров, флигель-адъютант Степан Макаров, контр-адмирал Макаров и, наконец, недавно вышедшая носит подпись вице-адмирал Макаров. Его превосходительство Степан Осипович — вот кто истинный основатель учения о непотопляемости судов», — и под единодушные аплодисменты всего зала я сделал глубокий поклон адмиралу.

Все поняли, что это было не лестью начальнику, занимающему высокий пост, а проявлением уважения к его тридцатилетним трудам.

Еще в октябре 1902 г. я представил председателю Морского технического комитета расчеты и таблицы, показывающие влияние затопления отделений на крен, дифферент и остойчивость. К основной таблице прилагалась дополнительная, показывающая влияние повреждения палубы.

Председателем комитета был вице-адмирал Ф. В. Дубасов. На моем рапорте он положил обстоятельную резолюцию, в которой поручил кораблестроительному отделу спешно рассмотреть мою работу и доложить ему.

Наступил 1903 г.; я прочел вышеуказанную лекцию; летом пошел в плавание на учебном судне «Океан» из Либавы в Порт-Артур. Здесь я передал в штаб наместника и на суда эскадры по экземпляру упомянутых таблиц. В конце января 1904 г. началась японская война, дело о непотопляемости не двигалось, и к «спешному» рассмотрению приступлено не было.

31 марта (12 апреля) 1904 г. броненосец «Петропавловск» под флагом командующего флотом вице-адмирала Макарова подорвался на мине заграждения, произошла детонация или мин, или пороховых погребов, и броненосец потонул, опрокинувшись при этом. Адмирал Макаров погиб.

Распространился слух, что эта гибель была мною предсказана, но что не были приняты указанные мною меры к ее предотвращению. Этот слух, как обыкновенно бывает, не имел под собою оснований — повреждения броненосца от детонации пороха были так велики, что никакими мерами спасти его было невозможно. Приблизительно через месяц совершенно так же погиб броненосец «Хатцузе», подорвавшись на нашем минном заграждении, поставленном капитаном 2-го ранга Н. Ф. Ивановым; одновременно подорвался и броненосец «Яшима», на нем детонации не было, его повели в Сасебо, но по пути он затонул.

Адмирал Дубасов назначил заседание Морского технического комитета на 7 (20) апреля 1904 г., пригласив на него командиров судов 2-й эскадры Тихого океана и некоторых адмиралов. Мне было приказано вечером 6 апреля прийти на квартиру адмирала Дубасова и доложить ему все дело, предстоящее к рассмотрению.

Имея достаточно времени, я весь свой доклад изложил письменно, хотя в правдивой, но весьма резкой, элементарно простой форме. Это было не первый раз, что адмирал Дубасов меня приглашал для доклада; обыкновенно при этом присутствовала супруга адмирала Александра Дмитриевна, урожденная Сипягина. На этот раз я подготовил доклад так, чтобы с небольшими словесными дополнениями он был понятен и Александре Дмитриевне, считая, что тогда все будет совершенно ясно адмиралу. Так оно и вышло, и мне пришлось начать свой доклад словами:

— Позвольте мне, ввиду присутствия Александры Дмитриевны, докладывать это дело ее превосходительству.

Затем я прочел свой доклад, вставляя местами необходимые пояснения.

Кончив доклад, я спросил адмирала:

— Не прикажете ли внести некоторые изменения?

— Конечно, доклад резкий, но дело настолько возмутительно, что читайте так, как написано.

Не успел адмирал Дубасов сказать этих слов, как доложили, что приехал адъютант управляющего Морским министерством адмирала Авелана, который требует явиться к нему немедленно, хотя шел 10-й час вечера. Авелан пожелал узнать, что я докладывал Дубасову, и мне вторично пришлось прочитать все мною написанное, причем Авелан никаких поправок не потребовал.

Будучи возмущен тем, что Кутейников не пожелал выслушать мои объяснения перед заседанием, я сделал на заседании доклад весьма громким голосом и в повышенном тоне, закончив его словами:

— Я уверен, что в той борьбе, которую я начал против рутины в кораблестроении, вы, господа адмиралы, вы, господа командиры, поддержите меня вашей властью, вашим авторитетом, вашим словом.

Во время доклада Дубасов ни разу меня не остановил.

Однако через несколько дней мне был объявлен выговор в приказе по Морскому министерству за резкий тон и недопустимые в служебном докладе выражения по отношению к главному инспектору кораблестроения генерал-лейтенанту Кутейникову. Этим дело если не было похоронено, то отложено в долгий ящик.

Еще через несколько дней я был командирован по служебному (артиллерийскому) делу в Италию.

Только что я вернулся из этой командировки, как меня будят ночью, часа в три, и присланный от Главного морского штаба офицер вручает мне предписание, в котором значилось: «С получением сего предписывается вашему высокоблагородию отправиться в г. Кронштадт, явиться к вице-адмиралу А. А. Бирилеву и командующему 2-й эскадрой Тихого океана адмиралу Рожественскому. Миноносец ожидает вас у пристани ниже Николаевского моста».

На мой вопрос, в чем дело, офицер, вручивший мне предписание, ответил:

— Что-то произошло на «Орле», но что именно, мне неизвестно.

Около 4½ часов утра вхожу в дом главного командира в Кронштадте. Меня немедленно провожают к адмиралу Бирилеву, сидевшему в своем громадном кабинете у письменного стола в дальнем конце, против входной двери.

Едва я вошел, слышу голос:

— Здравствуйте, друг мой, во-первых, поздравляю вас с выговором, сорок лет служу, а такого отличия не удостаивался. Знаете, что случилось? «Орел» затонул в гавани, лежит на боку и потому только не опрокинулся, что уперся скулой о дно, имея крен около 20°. Явитесь к адмиралу Рожественскому и поезжайте с ним на «Орел».

Авария «Орла» описана плававшим на нем младшим штурманом Л. В. Ларионовым и послужила наглядным доказательством необходимости тех мер, которые я предлагал.

На «Орле» плавал в качестве трюмного механика знающий и талантливый корабельный инженер В. П. Костенко,[36] который по собственной инициативе судовыми средствами устроил систему выравнивания, и хотя «Орел» получил в Цусимском бою такие же повреждения, как однотипные с ним «Александр III», «Бородино», «Суворов», но остался на плаву, тогда как остальные три корабля потонули, опрокинувшись.