Генерал Доватор (Книга 1, Глубокий рейд) - Павел Федоров

Торба кивнул головой в знак удовлетворения.

- Садитесь, папаша. Зараз покурим и побалакаем трошки. Як вас по имени-отчеству? - Торба с подчеркнутым уважением смотрел на старика.

- Григорий Васильевич Гончаров. А по-белорусски дед Рыгор. - Старик тяжело опустился на землю, пошарил рукой в кармане, достал корешок самосада и разломил его на ладони.

- Значит, Григорий Васильевич Гончаров? - Захар еще внимательней оглядел деда и только хотел о чем-то спросить, как его опередил Шаповаленко.

- А у нас в полку повар тоже...

- В яком полку? - оборвал его Захар и многозначительно подмигнул. Вы бы лучше, товарищ Шаповаленко, деда моршанским табачком угостили!

Филипп Афанасьевич смекнул и замолчал. Торопливо достал ружейную масленку, приспособленную под табакерку, отвинтил крышку и отсыпал деду на солидную закрутку.

- Ты, папаша, убери свои корешки. Нашей, моршанской, закури...

Захар оторвал кусок газеты и, протягивая деду, спросил:

- Вы давно живете в Рибшеве?

- Не-ет! - Дед Рыгор отрицательно покачал головой. - Я беженец - из Белоруссии. У меня старуха хворая, в бане лежит, а дочка... - Дед Рыгор сильно затянулся и закашлялся. - Добрая махорка!.. Хожу вот и бульбу, как вор, копаю. Увидят немцы - стрелять починают. Хоть с голоду подыхай...

- А як зовут вашу дочку? - спросил Торба. - Не Оксана?

- Оксана, - дед Рыгор вздрогнул и быстро спросил: - А откуда вы знаете?

Разведчики подробно рассказали все, что знали об Оксане Гончаровой.

На твердых губах деда застыла суровая улыбка. В этой улыбке светились отцовская гордость и глубокая любовь. Он не расчувствовался, не заплакал, поблагодарил казаков коротко и просто.

Дед Рыгор рассказал разведчикам о немецком гарнизоне, о системе караулов, о движении транспорта по большаку. Сообщил, что в Рибшеве стоит штаб, но какой - точно сказать не мог. Знал, что здесь есть квартира немецкого генерала. Палкой начертил на земле схему.

- Подход здесь дюже добрый, - говорил дед Рыгор. - По речушке, скрозь кусты, до самого моста. Там стоит часовой. С другого конца деревни - окопы и пулемет стоит, а где огороды - там густая конопля, а за ней начинается топь. Можно подойти и посмотреть хоть сейчас. Не опасно. Там я каждый вечер к старухе пробираюсь, а днем в лесу прячусь...

- А як с партизанами? - спросил Шаповаленко.

- Есть. За болотом. Увижу дочку - скажу ей где.

Было решено: дед незаметно проберется в деревню и узнает в доме Авериных о судьбе девушек. Тем временем разведчики обследуют местность.

Осторожно переползли большак. Краем леса дошли до речки и залегли в коноплях, против огородов.

Дед Рыгор придвинулся на несколько метров вперед. Он хотел поговорить с мальчишкой, который пас теленка. Захар, решив понаблюдать за поведением часового, пополз к мосту. Шаповаленко остался на месте. Из конопли, в которой залег Филипп Афанасьевич, вся деревня была видна как на ладони. Он видел, как женщина, опасливо озираясь по сторонам, набирала у колодца воду, даже ни разу не стукнула ведрами. Опустив голову, торопливо пошла в хату. Ухватившись за подол ее юбки, вприпрыжку бежала босоногая девочка лет трех. К школе часто подкатывали мотоциклы, иногда нагруженные ящиками автомашины.

Неожиданно из сарая навстречу женщине с громким кудахтаньем вылетели куры. За ними гнался гитлеровец с автоматом в руках. Он был без френча, сзади, как хвост, болтались зеленые подтяжки, из-под съехавшей набок пилотки торчали светлые волосы.

- Айн момент, мадам! - кричал он. Гоняясь за курами среди кочанов капусты, он сделал несколько выстрелов из автомата.

Бросив на дороге ведра, схватив визжавшую девочку за руку, женщина побежала к хате. Исчез и мальчик. Белоголовый теленок с веревочкой на шее истекал кровью, повалившись на бок и судорожно дрыгая копытами.

- Айн моме... - Немец остановился вдруг на полуслове. Шагах в десяти от него лежал дед Рыгор.

- Русь! Вставайт! - скомандовал гитлеровец. - Што сдесь телает крязный старикашек?

- Бульбы подкопать ходил... Стрельба - сробел, да и лег, - отряхивая штаны, ответил дед Рыгор.

- Тут не бульба, а капуста, а?

Шаповаленко лежал метрах в пятнадцати. Правой рукой он сжимал автомат, а левой вцепился в дерн, как в гриву коня, и вырвал вместе с комьями земли пучок травы.

Налетел ветер, конопля закачалась. Семя, налитое маслянистым соком, дождем сыпалось на кубанку, за воротник гимнастерки, в открытый магазин автомата.

В огороде покачивались подсолнухи на высоких крепких ногах, с поникшими вниз зелеными шапками. А среди кочанов капусты перед светловолосым гитлеровцем стоял дед Рыгор...

Филипп Афанасьевич видел его ширококостую спину и висевший на плече мешок с картошкой.

- Ви знайт, што такой запретный зон? Приказ генерала фон Штрумф за прокулок по этот, говорят по-русски, зон полагает пук, пук...

Вилли, денщик генерала Штрумфа, знал русский язык не хуже своего господина.

Штрумф дрессировал денщика на совесть. Ночи заставлял его просиживать за изучением иностранных языков и стенографии.

Вилли не только лакей, раболепно преданный господину, но и его доверенное лицо.

Офицеры, окружающие генерала, побаиваются Вилли. Даже полковник Густав Штрумф, старший сын генерала, порой с опаской поглядывает на отцовского лакея.

- Ви, значит, испугался стрельпа и лежаль?

Дед Рыгор молча кивает головой.

Желтые под белесыми ресницами глаза Вилли суживаются, точно его начинает клонить ко сну, но неотступно следят за каждым движением жертвы.

Он дотрагивается стволом автомата до груди деда Рыгора, кивает головой через плечо и отрывисто говорит:

- Ком!..

Шаповаленко несколько раз порывался вскочить, броситься на растрепанного гитлеровца, крикнуть: "Хенде хох!" - и утащить его в кусты: это был бы драгоценный "язык", умеющий объясняться по-русски. Но на крики Вилли и на выстрелы подошло человек пять немцев. Прислонясь к стене сарая, они равнодушно понаблюдали за действиями денщика и ушли.

Филипп Афанасьевич понимал, что риск велик. Да и строго было приказано: ни в коем случае не поднимать шума и не обнаруживать себя. Но уж слишком была заманчива перспектива захватить живьем или убить этого самодовольного гитлеровца в зеленых подтяжках, который тыкал пальцами старику в глаза, кривлялся и гримасничал, как обезьяна. Да и жаль было деда Рыгора: ему предстояла тяжелая участь... Перед глазами так и стояла скупая, мужественная улыбка его...

Шаповаленко решительно сдернул с головы перепутанные плети гороха, которыми он замаскировал папаху, усилием воли подавляя волнение, схватил зубами пузатый стручок, разгрыз его и тут же выплюнул. Осторожно приподнявшись, приглушенным шепотом повелительно сказал: