Рождение легиона - Gedzerath

– «Если только для вас, молодых!» – фыркнула в ответ белая кобыла. Похоже, возраст не сильно отразился на ее способности ясно мыслить, затронув лишь характер, с годами, ставший более колючим, как, впрочем, и у большинства стариков – «Посмотри на меня, деточка. Что ты видишь? Никакого сходства с портретом, ведь так?».

– «Да, годы оставили на вас свой след» – поколебавшись, кивнула я, краем глаза улавливая предостерегающий жест мужа, приложившего копыто ко рту в безмолвной просьбе не перечить старой даме – «Но увы, они никого не щадят, даже молодых».

– «Ты говоришь прямо как обитатели этого дома, в то время как я хотела услышать правдивый ответ» – упрямо закряхтела старуха, впервые показывая свой норов и старческий эгоизм – «Разве это так сложно? Но нет, все прячутся за словами! Увы, молодежь уже не та…».

– «Угу. Все так говорят. И за тысячи лет до вашего прихода все кряхтели о том, что нравы падают, ложь оскверняет уста, никто не чтит традиции… И в целом, всем пришла хана» – не выдержав, иронично усмехнулась я, решив на время забыть о милом, немым укором совести глядящем мне в глаза с другой стороны кровати, и переставая корчить из себя даму – «Но поколения меняются, и ничего ужасного не происходит».

– «Так ли ничего ужасного?».

– «Ну, для той прекрасной единорожки с портрета, возможно, старение показалось бы ужасной карой» – улыбнулась я, разглядывая лежащую передо мной кобылу. Некогда белоснежная шкура истерлась, зияя многочисленными проплешинами, из-под которых виднелась сухая, пергаментная кожа, глаза потеряли свой цвет и блеск, а рог истерся и посерел, покрывшись многочисленными трещинками и сколами. Узловатые ноги перестали лихорадочно скользить по одеялу, и теперь расслабленно лежали вдоль высохшего тела, облаченного в просторную ночную рубашку – «Но думаю, что достойная старость гораздо лучше, чем лихорадочные попытки молодиться, выставляя себя на посмешище, чем иногда грешат ваши одногодки. Нет ничего предосудительного в достойной седине».

– «Конечно! Хорошо так думать, пока ты молодая» – проскрипела уязвленная чем-то старуха – «Вот погоди, доживешь ты до моих лет…».

– «А я и не доживу» – странно, эти слова почему-то обидели меня до глубины души, и поднявшись с табурета, на который я присела у кровати бабки, я повернулась, чтобы покинуть эту комнату, больше напоминающую маленький зал, богато уставленный чем-то, что в полутьме этого старческого будуара, я приняла за ювелирные украшения. Стоявшие на каждой полке, каждом столике или комоде, они призывно сверкали мне острыми гранями своих боков, не позволяя, впрочем, разглядеть себя получше, надежно скрытые от моего взгляда царившим в комнате полумраком – «Я надеюсь лишь на то, что я успею родить и хотя бы воспитать своего жеребенка до того, как чье-то копье или меч оборвет, наконец, мою жизнь. Поэтому не расстраивайтесь – вы выиграли в этой гонке долголетия, уважаемая. Так что удачи».

– «А ты колючая» – мгновенно остывая, кобыла слабой ногой вцепилась в мой хвост, уже трясущийся вслед за мной по направлению к двери. Не знаю, что так оскорбило меня, но я чувствовала нотку горечи в этой обиде, явно принадлежащую Старому Хомяку. Пожалуй, над этим стоило подумать…

– «Прошу тебя, останься» – между тем, проговорила бабка, возвращая своему голосу безмятежное спокойствие – «Нельзя так обижаться на пожилую даму. Разве тебя этому не учили?».

– «Дайте-ка подумать…» – я нахмурилась, изобразив на мордочке напряженный процесс мышления, не собираясь щадить чувства старой пони – «Я очнулась несколько лет назад, в лесу – там точно учить было некому. Потом деревушка на юге… Потом жизнь под надзором… Потом Обитель Кошмаров – там вообще было забавно, но этикет нам преподавали вкратце, да и то, совместно с лекциями по самым распространенным уловкам среди знатных семейств… Нет, похоже, что некому было научить таким вот вещам. Ну не грифонам же, с их ножами и дикими воплями?».

– «А почему бы и не грифонам, а? Они – самые галантные воины этих земель, дорогая» – хитро ухмыльнулась старуха, явно вспомнив что-то приятное из своей долгой и вероятно, весьма насыщенной жизни – «Эх, вот она, жизнь. Можно провести долгие годы, напряженно обучаясь самым изощренным заклинаниям, которые только и встретишь в Королевской Библиотеке, галантным искусствам танца, стихосложения, риторики и умению поддержать беседу, для того чтобы когда-нибудь быть приглашенной ко двору, но вдруг понимаешь, что твое место уже занято кем-то, чье происхождение неизвестно и ему самому! О, жизнь полна красок, но к сожалению, осознаешь это лишь тогда, когда уже не можешь различать и самые простые цвета».

«Ага. Я бы с удовольствием поменялась с любой из вас, чтобы никто не тащил меня через зимний лес в трясущемся фургоне, не резал ножом, не рубил мечом, не тыкал мне в морду своим тощим, кошачьим…».

– «Ну-ну-ну, дорогая. Ты совсем неверно истолковала мои слова» – дружелюбно улыбнулась мне старушка, видя, как я вновь начинаю хмуриться и поглядывать на стоящего неподалеку Графита – «Это был не упрек тебе, поверь, а просто жалоба старой кобылы, лишь на закате лет догадавшейся, что она потратила себя на пустое. О, как бы я хотела начать свою жизнь заново, пусть даже и не обладая той внешностью, тем богатством и тем пустым блеском, что были даны мне от рождения. И теперь, перед вратами в неизведанное, единственное, в чем я нашла хоть какое-то утешение, так это вот в этом».

– «Заповеди Богини?» – негромко поинтересовался Графит, глядя из-за моего плеча на небольшой, аккуратный томик в матерчатом переплете, на обложке которого красовалась тусклая стальная бляха в форме солнца с множеством треугольных лучей, словно сошедшая с рисунка жеребенка – «Бабушка, ты никогда не была религиозной. Что-то произошло? Или это они чем-то тебя обидели?».

– «Нет, мой хороший. Все хорошо» – с любовью поглядев на своего внука, ответила старая кобыла, поглаживая копытом книжицу – «Сын не понимает меня, его жена делает вид, что меня просто не существует, а мой внук… Что ж, у меня есть ты, Стар, и пока я дышу, ты будешь обладать беспрепятственным доступом в свой дом. Я знаю, ты не стремишься к этому, но я благодарна тебе за то, что ты находил время для того, чтобы навестить свою бабку».

– «Ты была мне как мать, бабуля» – даже присев рядом с кроватью, огромный пегас нависал над сморщенной старушкой, ласково гладящей его непокорную гриву. Улыбаясь, она проводила копытом по его морде, гриве, груди и плечам, словно пытаясь запомнить каждый изгиб его тела – «Бабушка… Прошу тебя…».

– «Все хорошо, милый. Через это суждено пройти каждому из нас» – негромко проговорила она, поведя ногой в сторону большого секретера, стоявшего возле окна – «Я умираю, и ничего с этим поделать нельзя. Такова жизнь, милый, и я надеюсь, что вы простите старой кобыле ее последнее желание – умереть в кругу тех, кто действительно ее любил… Или хотя бы был с ней честен. А теперь, принеси мне черный пенал для украшений – он находится в верхнем ящике моего бюро. Не бойся, он откроется лишь от твоего прикосновения».